Юнас Юнассон - Сто лет и чемодан денег в придачу
А в один из следующих дней Аманда поставила вопрос о том, не поступить ли и им, в конце концов, как Бенни и Прекрасная, то есть взять и пожениться, раз уж они живут вместе. Аллан отвечал, что Аманда ему в дочки годится — совсем еще девчонка! — но он мог бы в принципе от этого абстрагироваться. К тому же напитки теперь он смешивает себе сам, так что и тут опасаться нечего. Короче говоря, Аллан не видел серьезных препятствий к тому, что предложила Аманда.
— Значит, договорились? — сказала Аманда.
— Ага, договорились, — сказал Аллан.
~~~Расследование причин смерти Хенрика «Хлама» Хюльтэна было коротким и безрезультатным. Полиция изучила его прошлое, и в частности допросила прежних дружков Хлама в Смоланде (неподалеку от Шёторпа Гуниллы Бьёрклунд, кстати сказать), но те ничего не видели и ничего не слышали.
Коллеги в Риге вышли на след алкаша, который привез «мустанг» на пункт утилизации металлолома, но не смогли добиться от него ни единого внятного слова, пока один из полицейских не сообразил влить в мужика ноль семьдесят пять красненького. Тут алкаш и взговорил — что он понятия не имеет, кто попросил его об этой услуге. Просто к его скамейке в парке подошел какой-то с полной сумкой бухла.
— Трезвым я, допустим, не был, — пояснил алкаш. — Но таким бухим, чтобы от четырех бутылок отказаться, человек быть не может.
Нашелся только один журналист, который через несколько дней позвонил узнать, как там продвигается расследование убийства Хлама Хюльтэна, но прокурор Ранелид этого разговора избежал. Он успел уйти в отпуск и в последний момент купить горящий чартер до Лас-Пальмаса. На самом деле хотелось бы уехать еще дальше от всего этого — на Бали, говорят, вообще классно, — но билетов туда уже не было.
Ничего, Канарские острова тоже сгодятся. И вот теперь он сидел в шезлонге под зонтиком, с коктейлем, украшенным зонтиком, и думал, куда мог податься Аронсон. Комиссар срочно уволился, предъявив все свои накопленные отгулы, и тут же пропал с концами.
Глава 28
1982–2005 годы
Зарплата от американского посольства оказалась очень кстати. Аллан присмотрел крашенный красной охрой деревянный домик всего в нескольких километрах от того места, где родился и вырос. И купил его за наличные. В этой связи пришлось препираться со шведскими властями и доказывать им факт собственного существования. Наконец те уступили и начали, к изумлению Аллана, платить ему пенсию.
— С чего это вдруг? — недоумевал Аллан.
— Так вы же пенсионер, — отвечали власти.
— Да? — удивился Аллан.
И правда — Аллан уже достиг пенсионного возраста, и даже более чем. Весной ему будет семьдесят восемь, и это значит, он все-таки состарился, несмотря ни на что и как-то даже не успев об этом задуматься. Хотя еще успеет — дальше он будет только старше…
Годы шли своим чередом, без малейшего участия Аллана в развитии мировых событий. Аллан не влиял даже на развитие событий во Флене, куда время от времени наведывался за продуктами (в местную «Ику», которой теперь управлял внук оптовика Густавсона, не подозревающий, к счастью, кто такой Аллан на самом деле).
А вот Фленская библиотека нового читателя так и не обрела — Аллан узнал, что на газеты можно подписаться, и их аккуратно положат в почтовый ящик перед домом. Очень удобно!
Когда одинокому обитателю красного домика близ Юксхюльта исполнилось восемьдесят три, он решил, что ездить на велосипеде во Флен становится утомительно, и купил машину. Поначалу он подумывал заодно и права получить, но еще когда инструктор только заговорил о проверке зрения и разрешении на права, Аллан решил, что ездить можно и так. Когда же инструктор продолжил — насчет обязательной учебной литературы, теоретических занятий, уроков вождения и двух экзаменов, Аллан уже давно его не слушал.
В 1989 году Советский Союз начал трещать по швам, что совершенно не удивило старого юксхюльтского самогонщика. Этот их новый парень, Горбачев, первым делом провел кампанию против чрезмерного потребления водки в стране. Не самый лучший способ привлечь к себе массы, это всякому ясно.
В тот же год, как раз в день рождения Аллана, на крыльце у него объявился котенок — он сидел и недвусмысленно давал знать, что голоден. Аллан пригласил его в кухню и угостил молоком и сосиской. Котенок нашел это решение настолько разумным, что перебрался к Аллану жить.
Это был беспородный котик в тигровую полоску, который тут же получил кличку Молотов — не в честь наркома, а в честь бомбы[9]. Говорил Молотов мало, зато оказался необыкновенным умницей и фантастически внимательным слушателем. Когда Аллану было что рассказать, то стоило окликнуть кота — и он тут же подходил к хозяину мелкими шажками (если только не охотился в это время на мышей: у Молотова имелись собственные приоритеты). Молотов запрыгивал к Аллану на колени, устраивался поудобнее и шевелил ушами: теперь пусть хозяин говорит что собирался. Если Аллан к тому же почесывал Молотову загривок и горло, то беседа могла длиться неопределенно долго.
Когда Аллан спустя какое-то время завел кур, то достаточно было один раз сказать Молотову, чтобы не смел к ним приближаться, — и кот тут же все понял и кивнул. Потом он, правда, наплевал на запрет и гонял кур, пока самому не надоело, ну так это уж такое дело. Что с него возьмешь? Он же кот!
Аллан не сомневался: Молотов хитрее всех на свете, даже лисы, которая постоянно подкрадывается к курятнику и проверяет, нет ли в сетке дыр. Аппетит у лисы вызывал и лично Молотов, но был для нее слишком проворен.
Еще год добавился к тем, что уже имелись. И каждый месяц от властей приходила пенсия, при том что Аллан ровным счетом ничего не делал взамен. На эти деньги Аллан покупал сыр, колбасу и картошку, да изредка мешок сахара. Кроме того, он оплачивал подписку на «Эскильстуна-Курирен» и счет за электричество, когда тот соблаговолял прийти.
После этих и еще кое-каких трат все равно оставались лишние деньги, каждый месяц, — что с ними делать? Однажды Аллан положил остатки в конверт и послал властям, но спустя какое-то время к Аллану явился муниципальный чиновник и сообщил, что так делать не годится. И Аллану вернули его деньги и взяли с него слово прекратить ссориться с властями таким манером.
Аллан и Молотов прекрасно ладили. Каждый день, когда позволяла погода, они отправлялись на небольшую велосипедную прогулку по окрестным гравийным дорогам. Аллан крутил педали, а Молотов сидел в багажной корзинке и наслаждался ветром и скоростью.
Маленькое семейство жило мирной и размеренной жизнью. И это продолжалось до того дня, когда оказалось, что не только Аллан, но и Молотов тоже постарел. Внезапно лиса поймала кота, что стало настолько же неожиданно для лисы и кота, насколько печально для Аллана.
Аллан горевал так, как не горевал никогда в жизни, и горе его переросло в ненависть. Старый подрывник стоял в слезах на террасе и кричал навстречу зимней ночи:
— Ах, ты хочешь войны, лиса, — ну так ты ее получишь, чертова сука!
В первый, и единственный, в жизни раз Аллан был вне себя от ярости. Эту ярость не снимали ни выпивка, ни разъезды по округе на машине без прав, ни удлинившиеся поездки на велосипеде. Что никогда не следует руководствоваться местью, это Аллан знал. Однако теперь на повестке дня стояла именно месть.
Аллан заложил взрывчатку под курятник, чтобы она сдетонировала, как только лиса снова проголодается и сунет свой нос слишком глубоко в куриные угодья. Но от гнева и горя Аллан позабыл, что стена к стене к курятнику он хранит весь свой запас динамита.
И вот в сумерках, на третий день после кончины Молотова, раздался такой взрыв, какого в этой части сёдерманландских лесов с двадцатых годов не помнили.
Лиса взлетела на воздух, а также Аллановы куры, курятник и дровяной сарай. Но заряда хватило с избытком и на другой сарай, и на сам дом. Аллан сидел в своем кресле, когда это случилось, и прямо в нем взлетел и приземлился в сугроб возле картофельного погреба. После чего, изумленно оглядевшись, сказал:
— Ну все, крышка лисе!
Аллану в эту пору было уже девяносто девять, и ему здорово досталось, так что он и дальше продолжал сидеть где сидел. Впрочем, «неотложке», полиции и пожарным найти место происшествия не составило труда: пламя на холме поднималось высоко в небо. И когда все они смогли констатировать, что пожилой мужчина в кресле посреди сугроба возле собственного картофельного погреба остался невредим, то им на смену была вызвана социальная служба.
Менее чем через час на место прибыл социальный работник Хенрик Сёдер. Аллан по-прежнему сидел в своем кресле, только персонал «неотложки» успел замотать его в несколько желтых казенных одеял — мера сама по себе излишняя, так как от головешек стремительно сгоревшего дома по-прежнему шел жар.
