Александра Маринина - Пружина для мышеловки
Шурик Вилков был слишком занят руководством следственно-оперативной бригады по делу с двумя убийствами и одним покушением, чтобы ходить в гости «просто так», на котов смотреть. Я понимал, что наше с Валькой предложение «посидеть» он принял не только из-за необходимости подыскать подарок любимой теще, но и из каких-то корыстных побуждений. Я не ошибся.
– Слышь, Игореха, у меня с терпилой полный непротык.
– А что так?
– Да молчит, гад. Ни слова не говорит. Раскачать бы его чем-нибудь, а? Поделись, не будь жмотом.
Согласен, ситуация, когда потерпевший не дает показаний, а свидетелей нет, – хреновая. Показания дает только обвиняемый, а уж он наговорит… Ситников молчит, и Шурик ищет любые возможности разговорить его. А для этого нужна информация, как можно больше информации о самом Ситникове и его жизни. Давить на потерпевшего как-то неловко, человек после второй полостной оперции лежит в реанимации, он в сознании, может давать показания, но очень слаб, и вообще перспективы, как сказал, Вилков туманные и не больно радужные. С выхаживанием больных после ранения в брюшную полость у медиков испокон веку проблема, вот хоть Пушкина взять, Александра Сергеевича, или героя моего с детства любимого фильма «Новые Центурионы», который у себя в американских Соединенных Штатах был чем-то вроде участкового и погиб именно от такого ранения. А как давить на человека, который, скорее всего, умрет со дня на день? Совестно.
Ну а поскольку жмотом я никогда не был, то честно поделился с Шуриком всем, что успел узнать о Вячеславе Антоновиче Ситникове. Шурик же, в свою очередь, поведал нам, как допрашивал сына Ситникова, Григория Вячеславовича. На прямо поставленный вопрос о том, почему фирма «Баунет» перевела свои активы в фирму Ситникова-младшего, тот спокойно пожал плечами и ответил, что хозяин «Баунета», Лев Александрович Аргунов, – старый друг отца. Лев Александрович обратился за помощью к Ситникову, когда узнал, что его фирма подверглась недружественной атаке, и Вячеслав Антонович посоветовал воспользоваться фирмой своего сына, вот и все. Когда партнеры давно знакомы и доверяют друг другу, все можно провернуть очень быстро, а в таком деле, как спасение активов, важна именно быстрота.
– Так что завтра я буду с ним разговаривать, – деловито сообщил Шурик, опрокинув в себя очередную порцию виски.
В отличие от Семенова, пьянел он быстро, знал это за собой, поэтому пил очень и очень умеренно, хотя и с огромным удовольствием.
– Ты еще с его женой поговори, – посоветовал грустный Семенов.
– С чьей женой?
– Да этого Аргунова, старого друга.
– А она-то каким боком? – удивился Шурик. – Что она может знать про службу безопасности и про то, давал он указание расправиться с ними или нет.
Он – это Аргунов, а они, надо полагать, – рейдеры и заказчики, то есть Брайко и Забелин.
– Да при чем тут рейдеры, – кисло поморщился Валя, – ты про невестку поспрашивай. Она же утверждает, что Ситников пытался ее изнасиловать, а Ситников молчит. Ну вот и спроси у жены Аргунова, что она по этому поводу думает. Раз Ситников и ее муж старые друзья, стало быть, она и сына Ситникова давно знает, и невестку, видела их всех вместе и может тебе сказать, какими глазами Ситников смотрел на Олесю и как она сама смотрела на него. Изнасилование близкого человека из ничего не вырастает, ты уж мне поверь, я все-таки участковый. Это первую попавшуюся бабу в темном дворе можно изнасиловать ни с того ни с сего, а когда между родственниками – там всегда длинная предыстория. Сто пудов, – припечатал Валентин.
Шурик озабоченно почесал щеку, пожевал губами.
– Думаешь? Вообще-то верно… Тогда я, пожалуй, с нее и начну. Так даже интереснее. Сейчас вызвоню кого-нибудь из оперов, чтобы завтра прямо с утречка со мной поехал.
Он взялся за телефон, а я понес на кухню грязные тарелки. Пока я доставал чистую посуду и разогревал купленные в кулинарии голубцы «на горячее», в комнате, где оставались мои друзья, что-то произошло. Я понял это по тому, как внезапно смолк слегка гнусавый голос Шурика и воцарилась полная тишина. Тишина длилась секунд двадцать, после чего раздались громко и выразительно произнесенные Вилковым слова, которые в переводе с непечатного языка на приемлемый означали примерно следующее:
– Ничего себе! Обалдеть!
Я пулей влетел в комнату.
– Что еще? Что у вас тут случилось?
Шурик сидел, вытаращив глаза, а Валя Семенов наливал в его стакан водку и приговаривал:
– Ты хлопни, Шур, хлопни, сразу полегчает.
Через две минуты я уже знал, что оперативники путем длительных опросов свидетелей составили список мест, наиболее часто посещаемых покойным Юрием Петровичем Забелиным. Работа эта началась давно, еще до объединения дела с делом об убийстве Брайко. Искали женщину, ради встреч с которой Забелин снял квартиру. Теперь же, когда обрисовалась связь Забелина с Ксенией Брайко, возникли подозрения, что она и была той самой женщиной, и оперативники стали снова обходить эти места, в основном рестораны и оздоровительные центры с банями, и показывать персоналу, хорошо знающему Юрия Петровича, фотографию Ксении. Так вот, Ксению никто не опознал. Но зато по другой фотографии в двух ресторанах уверенно опознали Олесю Подрезкову.
– Ну, ты понял? – с трудом шевеля онемевшими от водки губами, спросил Шурик непонятно кого, не то Вальку, не то меня.
– Что? – хором отозвались мы.
– Почему она в него стреляла. Ни фига он ее не насиловать пытался. Он узнал, что она с ним крутила, и угрожал рассказать сыну. Вот она и решила его заткнуть.
В общем, я мог бы перевести для вас эту реплику на человеческий язык, но, думаю, вы и сами все поняли. Свекор узнал, что его невестка завела любовника – Юрия Забелина, и не выразил желания покрывать ее сексуальные похождения. А невестка, в свою очередь, не выразила желания рисковать и не стала дожидаться, пока свекор проинформирует сыночка. Фу, прямо английские страсти. Насколько я осведомлен, именно в английских детективах мужья и жены безумно боятся разглашения факта супружеской неверности и даже идут на убийство ради сохранения тайны, потому что там все бывает как-то хитро завязано на деньги, не то на алименты, не то на наследство. Или я путаю с американскими сюжетами? В общем, что-то англоязычное, в чем я не силен. Но у нас-то говорят по-русски, и действительность у нас российская, а не англо-американская, чего уж из-за такой ерунды, как наличие любовника, огород городить? Если Шурик прав в своих догадках, то у Подрезковой и ее мужа Ситникова должны быть совместные финансовые интересы, и подрыв доверия одного партнера к другому может сильно повредить… В общем, что-нибудь вокруг этого.
– Потому он и молчит, – продолжал Шурик, все больше воодушевляясь. – Не хочет, чтобы сын узнал, а ничего придумать не может, потому что не знает, что она следователю говорила. Боится не в такт попасть.
Валька постепенно втянулся в обсуждение следственных забот Шурика Вилкова, отвлекся от печальных мыслей о незаработанных деньгах на путевку в Турцию и даже немножко повеселел. А я играл роль гостеприимного хозяина, следил за тем, чтобы на столе, за которым мы сидели, не воцарялось холостяцкое свинство, убирал-подтирал, уносил-приносил… И думал о Юле. Когда я встречался с Мусатовым в последний раз (это было пару дней назад), чтобы окончательно, как говорится у нас на службе, «доложить материалы дела», я почему-то надеялся, что он придет с Юлей. Не знаю, почему мне казалось, что это будет правильно? Я поставил себя на его место и понял, что если бы у меня была такая же проблема, как у него, и мне должны были дать окончательный ответ, я обязательно попросил бы свою любимую женщину пойти со мной. Все-таки момент ответственный, от которого многое зависит, я бы волновался и нуждался в моральной поддержке… Впрочем, я – это я, а Мусатов – самостоятельная человеческая единица, он по-другому устроен и по-другому мыслит. Короче, он пришел один, и меня это здорово разочаровало. Честно признаться, мне очень хотелось увидеть Юлю. И еще мне ужасно хотелось, чтобы она послушала историю, которую мы с Валькой Семеновым раскопали, и поняла, что я не такой уж тупой и примитивный, как принято думать об участковых.
Как ни странно, я совсем забыл о том, что обращался с просьбой к Юлиному отцу. Просто после нашего с ним разговора столько всего произошло, что все из головы вылетело. Звонок Истоминой, ее рассказ о рукописи Лены Шляхтиной, мои догадки, предположения и выстроенная, наконец, история осуждения Олега Личко, – все это начисто затмило ничего теперь уже не значащий вопрос о том, кто двигал служебную карьеру Забелина и Ситникова. Мне стало неловко: я озадачил человека, он там землю роет, пытается что-то выяснить для меня, причем за просто так, бесплатно, а мне это уже настолько не нужно и не интересно, что я и думать забыл. Надо, наверное, позвонить Виктору Альбертовичу, извиниться и сказать, что ничего делать больше не надо…
