Джеймс Чейз - С/С том 2. Вопрос времени. Как крошится печенье. Кейд
Один из белых как раз собирался пнуть Смолла в лицо еще раз, когда на него налетела девушка. Впившиеся в лицо ногти заставили белого отступить. Девушка закрыла Смолла, глядя в лица белых с такой решимостью, что те от неожиданности попятились.
Напряженная пауза длилась несколько секунд. Затем взвыл белый с расцарапанным лицом, и его дубинка обрушилась на руку негритянки, которой она пыталась защититься от удара. Рука бессильно опала: прорвав темную кожу, наружу вылезли осколки раздробленной кости.
— Убейте черную суку! — заорал оцарапанный.
Дубинки обрушились на голову девушки. Она упала на Смолла, полы ее халата задрались, открыв длинные стройные ноги.
Резкий звук полицейского свистка заставил пятерых вздрогнуть. Они, как по команде, повернулись на звук.
Оказывается, за этой сценой наблюдали два шерифа. Их нагрудные звезды ярко сверкали на солнце, а на лицах сияли широкие ухмылки. Они не спеша двинулись в сторону побоища.
Оцарапанный склонился над лежащей без чувств девушкой и, вложив всю свою злобу в удар, резко ткнул дубинкой под задравшуюся полу халата.
Затем все пятеро, поворотившись к шерифам спинами, поспешили прочь. К тому времени, когда шерифы дошли до лежащих без сознания негров, компания скрылась за углом дома.
Кейд вернулся в номер и опустил камеру. Он дрожал. И все же… Сделанные им снимки расскажут обо всем происшедшем в этом городе гораздо красноречивее любых фоток, которые он мог бы сделать, участвуя в марше.
А теперь ему больше всего хотелось выпить.
Он тронулся было в сторону стола, но застыл как вкопанный, ощущая ледяной холод вдоль позвоночника.
В дверном проеме стоял Митчелл и глядел на него в упор своими глазками, похожими на мокрую речную гальку.
Секунду они молча изучали друг друга, затем Митчелл вошел внутрь номера и прикрыл за собой дверь.
— А ну гони камеру, сукин ты сын, — сказал он.
Кейд стоял и думал: «Как это может быть, что всего за двенадцать месяцев я сумел настолько подорвать здоровье, разрушить собственное тело и одурманить мозги, что стал совершенно бессилен? Именно тогда, когда сила нужна мне больше всего. Год назад этот мерзкий коп… эта пародия на головореза на меня взглянуть бы не посмел, а сейчас я его боюсь. Мне с ним не справиться. И он изобьет меня в кровь и заберет снимки».
— Ты что — оглох? — рявкнул Митчелл. — Давай сюда камеру!
Кейд пятился. Дрожащими пальцами он свинтил телевик с аппарата и бросил его на постель. И все пятился и пятился, пока не уперся спиной в стену.
Митчелл медленно надвигался на него.
— Я видел, как ты снимал, — сказал он. — Мы тебя, кажется, предупреждали — не нарывайся на неприятности. Что ж, можешь считать, что они у тебя начались. Давай камеру!
— Можешь ее забирать, — почти шепотом ответил Кейд. — Только не прикасайся ко мне.
Он снял ремешок через голову. Теперь конец его был зажат в правом кулаке Кейда, а камера свободно болталась, как маятник. Кейд был бледен. Митчелл смотрел на него с презрительной ухмылкой. Из полуоткрытого рта Кейда вырывалось прерывистое дыхание. В глазах застыл ужас. Он выглядел так жалко, что Митчелл допустил роковую ошибку: расслабился. Он решил, по-садистски ухмыляясь, немного оттянуть момент, когда его кулак обрушится на физиономию этой жалкой твари, дрожащей перед ним.
Щелкнул пальцами.
— Давай!
И тут что-то сталось с Кейдом. Камера была для него чем-то священным, а необходимость беречь и всегда защищать ее превратилась в инстинкт. За все время работы фоторепортером он не разбил ни одной камеры и ни одного раза не позволил другим разбить ее, хотя попытки такие делались неоднократно. И теперь, когда он уже протянул руку, как бы желая отдать аппарат, инстинкт сработал. Он не успел еще ничего сообразить, а его рука сама напряглась и сделала резкое круговое движение. Болтающаяся на ремешке камера описала стремительную дугу и обрушилась на ухмыляющуюся рожу Митчелла.
Острая грань тяжелого металлического аппарата рассекла кожу на макушке. Митчелл рухнул на колени. Кровь залила ему лицо и глаза. Оглушенный и ослепленный, он скорчился на ковре перед Кейдом, который был ошарашен не меньше своей невольной жертвы. Камера, продолжив движение, сильно стукнула Кейда по колену, но он этого даже не заметил. Ремешок выскользнул из пальцев, и аппарат упал на пол.
Митчелл затряс головой и застонал. Все так же стоя на коленях, он уперся в пол левой рукой, а правой нащупывал рукоятку кольта 45-го калибра на своем бедре.
Увидев это и содрогнувшись, Кейд схватил длинный и тяжелый телеобъектив и изо всей силы ударил им Митчелла по голове, не дожидаясь, пока тот вытянет револьвер из кобуры. Митчелл обмяк и ткнулся носом в ковер.
Кейд внезапно почувствовал такую слабость, что ему пришлось присесть на постель. На секунду ему показалось, что он вот-вот потеряет сознание. Его пугало медленное, с перебоями, биение собственного сердца и тяжелое, царапающее горло дыхание. Несколько минут он сидел, уткнув голову в руки, борясь с тошнотой и слабостью. Наконец, заставил себя подняться на ноги. Поднял камеру, перемотал ленту и извлек кассету. Все это заняло слишком много времени — руки его тряслись, а пальцы не слушались.
Митчелл слегка пошевелился. Кейд, покачиваясь, пересек комнату, снял с вешалки пиджак, надел его и опустил кассету в правый боковой карман. На секунду он заколебался — брать ли с собой фотопринадлежности, но он знал, что этот груз выдавал бы его с головой. Не те это игрушки, чтобы таскать их с собой по улицам Истонвилла.
Кейд вышел в длинный пустой коридор. Застыл в нерешительности, затем вспомнил слова Смолла насчет того, что за служебным лифтом не следят, и двинулся в конец коридора, пока не наткнулся на дверь с табличкой «Персонал». За дверью был большой вестибюль. Уже стоя перед лифтом, он пожалел, что не захватил с собой бутылку, которая была выпита лишь наполовину. Выпить хотелось смертельно, и Кейд с большим трудом подавил искушение вернуться.
Он нажал кнопку вызова. В ожидании кабинки пытался восстановить нормальное дыхание и клял свою неспособность мыслить ясно. Он понятия не имел, как выбраться из Истонвилла. Лучше всего было бы попытаться взять напрокат машину, но Митчелл успеет очухаться и поднять на ноги всю полицию, а полиция сделает все, чтобы не дать ему смыться: поставит патрули на всех дорогах, а это главное.
Дверцы лифта разошлись, Кейд зашел в кабинку и нажал кнопку первого этажа. Он посмотрел на часы. 15.10. Марш уже должен начаться. Это давало ему шанс. Полисмены займутся разгоном демонстрантов, им будет не до него.
Лифт остановился, и Кейд вышел в тускло освещенный служебный проход. Дверь в конце прохода была открыта, снаружи светило солнце. Он быстро прошел к двери и выглянул на узкую улочку, проходившую с тыльной стороны отеля. Улочка была пуста.
Держась в тени, зашагал по улице с самой большой скоростью, на какую только способны были его слабые ноги. С этой улицы свернул на другую, идущую параллельно центральной. Неоновая надпись «Гараж» привлекла его внимание. Он ускорил шаг и к дверям гаража подошел потный и задыхающийся.
Какой-то толстяк, спокойно привалясь к крылу «понтиака» и подставив лицо солнечным лучам, покуривал сигару. Он выпрямился, когда Кейд приблизился.
— Я хочу нанять машину, — вместо приветствия произнес Кейд, стараясь говорить ровно.
— Бенсон, — сказал толстяк, протягивая влажную ладонь.
Кейд неохотно пожал ее.
— Так, значит, машину нанять желаете? Нет ничего проще. У нас их полным-полно. А на сколько?
Кейд внезапно вспомнил, что от сотни долларов, выданной Мейтисоном, осталось только восемьдесят и какая-то мелочь. Он пожалел, что так потратился на выпивку, и одновременно испытал сильнейшее желание выпить.
— Только на пару часов, — сказал он, не глядя на толстяка. — Расстояние небольшое — просто не хочу идти пешком в такую жару.
— Двадцать баксов, — живо проговорил Бенсон, — с доплатой, если прокатаетесь больше. Ну и девяносто «зеленых» в залог. Это с возвратом.
Мозги у Кейда варили туго, поэтому он совершил ошибку.
— У меня кредитная карточка от Гертца, — сказал он, — извлекая бумажник. — Двадцать плачу наличными, а залог по ней.
И он вручил карточку Бенсону.
Как только толстяк начал читать данные карточки, Кейд сообразил, что сморозил глупость, но было уже поздно. Лицо Бенсона превратилось в уродливую, застывшую маску. Он бросил карточку назад Кейду.
— Я не сдаю автомобилей друзьям черномазых. Вали отсюда!
Кейд повернулся и пошел прочь. Ему хотелось бежать, но он подавил поднимающуюся панику. Свернул на углу налево и вышел в замусоренный переулок, ведущий, как он понял, опять-таки на главную улицу. На одном из домов, примерно в середине переулка, была надпись «Бар Джека». Кейд заставил себя миновать бар, но через несколько шагов остановился. Осмотрелся. Никто за ним не следил.
