Андрис Колбергс - Вдова в январе. Романы
Выдав себя за человека, который собирается менять квартиру, Жирак узнал в домоуправлении, что, кроме Валдера, в десятой квартире живет еще некий разведенный Рудольф Димда, работающий в «Фоторекламе». И хотя уже не было никакого смысла больше следить за ним, он все же несколько раз выслеживал фотографа.
И тут он задался вопросом: чего я от Димды хочу? Ответ вроде бы убедительный: он хочет узнать, насколько глубокие чувства связывают фотографа с Мудите и какие у Димды дальнейшие планы, хочет ли он жениться или только встречаться, как до сих пор. Умом Жирак понимал, что он должен бы взорваться, надавать этому фотографу по морде, может быть, наехать на него машиной в тихом месте, отомстить за унизительный для него увод жены, за наставленные рога, но нет, его вовсе не привлекает скандал. Будь это возможно, Жирак подошел бы и дружески спросил, серьезно это у него с Мудите или только для времяпрепровождения.
Мудите, не подозревавшая об осведомленности мужа, вновь поздно возвратившись, рассказывала о сверхурочной работе или о курсах, которые, как поговаривают, продлят еще на пару месяцев. Хотя Жирака и раздражало это вранье, он был доволен уже тем, что знает правду и в любой момент может бросить ей в лицо: «Я могу сказать, где проходят эти курсы и кто там преподает!» И только при виде ее упругой фигуры чувствовал себя куда старее. Это угнетало. Он пытался определить, когда же началось его отчуждение, почему он не тянется больше к этому телу, и никак не мог вспомнить, где был поворотный пункт. Оставалось смириться с выводом: к сожалению, это произошло. Он старался не находиться рядом с Мудите, когда та приходила с работы, — исчезал в теплице, шел, когда звали ужинать, и тут же опять исчезал. «Может быть, поговорить с нею прямо? — размышлял он. — Но что она знает? Этот фотограф в постели… В постели правду не говорят!»
Расхаживая по теплице, которая сплошь наполнилась распустившимися цветами, он радовался хотя бы тому, что вопрос с переселением стариков продвинулся вперед. Для переезда решили использовать свободные майские дни. Вилнис уже сговорился с помощниками у себя на фабрике, Жирак должен только обеспечить им обед с выпивкой.
— Приедем оравой, чтобы долго барахло не таскать. Потом дерябнем как следует. Официально! Пускай этот жмот ставит ящик белой, а то промеж глаз ему засветим! Раз обещал выставить, пусть обеспечит! — так сколачивал свою бригаду добровольцев Вилнис.
В конце марта Жираку позвонила подруга юных лет. Он и помнил-то ее только по необычному имени — Эстер. Когда-то у них был короткий, но бурный роман. И откуда только она раздобыла его телефон?.. Словом, она была в полном отчаянии. Ей надо ехать на свадьбу к племяннице, а любимый котик изодрал приготовленный букет. Наверное, соседи по квартире облили его валерьянкой. Времени до поезда остался всего час.
Жирак был ошеломлен при виде элегантной, стройной женщины на высоких каблуках и с ярко накрашенными губами. Годы как будто ничего не могли с нею поделать.
— По шведскому календарю тридцать первого у меня именины, — с улыбкой сказала на прощание Эстер. — На именины никого не приглашают! Я сейчас живу одна. Дочери замужем, сын женат. Только внуки иногда терроризируют, но я им не разрешаю называть себя бабушкой. Я еще не созрела для этого.
В последний день марта Жирак побрился и вырядился почище принца Уэльского. Вернулся около четырех утра, сияющий и самодовольный. Подкинуть разве угля? Серебряные запонки с монограммами сверкали как звезды, когда он размахивал лопатой.
Утром Мудите нечаянно услышала его разговор по телефону, заставивший ее задуматься.
— Доброе утро, дорогая… Какие у тебя планы на сегодня? Ага! Хорошо, сходим!
ГЛАВА ОДИННАДЦАЯ
Теперь на каждой улице и в каждом дворе есть свои постоянные машины. Раньше купит кто-нибудь «Москвич», а потом с заявлением в руках и с отчаянием в сердце годами готов просиживать в приемной исполкома или рыскать по всему свету, лишь бы найти для своего лимузина дровяник хоть у черта на куличках, куда на поезде два часа ехать. Машина без гаража казалась чем-то невероятным, непростительным и предосудительным. Сегодня, когда известно, что гаражей нет и не будет, гараж кажется какой-то излишней роскошью. Те, у кого гаража нет, держат машину возле дома. Они ездят часто и используют с комфортом вложенный капитал, так как дольше пяти лет кузов «Жигулей» не выдерживает ни с гаражом, ни без гаража. У каждого такого машиновладельца есть место на дворе или на улице, которое видно из окна квартиры, и четырехступенчатая сигнализация от воров. Такое же обжитое место есть и возле работы, потому что кто это будет давиться в трамвае, когда машина ржавеет от безделья дома.
Вот на этом и строил свои надежды Арнис, когда расстался с Бертулисом у двери Валдера и свернул в темный коридор, чтобы выйти на улицу Метру. Вышел он как раз в ту минуту, когда и стрелявший. Только спустя сутки. Машин стоит мало, и именно те, что находятся здесь всегда. Не то что вчера — после рабочего дня все машины сбились в кучу, люди едут в центр города за покупками, в кино, по делам, тогда обочины заполнены машинами и некоторые вынуждены останавливаться здесь потому, что там, куда им надо, невозможно втиснуться. Эти бегут квартал, а то и два пешком, попробуй их отыскать! И что заметит человек, который бежит куда-то? Ничего! А вот гражданин, который поставил свою машину, а сам работает рядышком, этот не забывает время от времени поглядывать на персональное транспортное средство. А вдруг там кто-нибудь «дворники» снимает? Или какой-нибудь парнишка гвоздем на дверце чертика рисует?
Пройдя коридор, Арнис спустился вниз и резко рванул наружную дверь, открывающуюся внутрь. Он почти втянул на лестницу женщину в клетчатом платке, которая, видимо, прислонилась к ней. Он извинился и прошел по улице Метру сквозь очередь, которая скопилась к концу обеденного перерыва перед маленьким кафе, где можно купить булочки.
Машин действительно мало. Арнис даже не пытался сразу же найти их владельцев — это займет много времени и не все же здесь местные.
Он достал записную книжку и, обходя «Жигули» и «Волги», стал записывать номера. Так он прошел от одного угла до другого и захватил еще следующую улицу. Завтра в это же время придет и вычеркнет случайные номера. И тогда останутся лишь постоянные. Через автоинспектора он узнает адреса владельцев, вечером за два часа объедет их, и, возможно, что-то удастся узнать. А почему не может повезти? Другие даже в лотерее выигрывают. О происшествии наверняка во всем районе сейчас говорят, так что время помнится. Может быть, и сейчас кто-то рассказывает: «Стреляли средь бела дня… А я как раз рядом работаю… Еще не нашли, даже на работу побаиваюсь ездить!»
На обратном пути Арнис увидел, как женская очередь ворвалась в кафе, и оттуда начинают выходить уже поодиночке с большими свертками. Выйдут, перейдут улицу — и в парикмахерскую…
И тут его осенило. Стрелявшему тоже вчера пришлось прорываться сквозь очередь в кафе! Нельзя выйти из парадного, чтобы не наткнуться на очередь.
Большинство любительниц булочек уже получили их, но у прилавка еще оставались три-четыре покупательницы и в дверь еще входили, так что Арнис решил не ждать. Он отозвал продавщицу в сторону и показал служебное удостоверение.
— Кто у вас обычно покупает?
— Кому нужны теплые, вкусные булочки, те и покупают. Я их не знаю.
— Никого?
— Ну, не то чтобы совсем… Вообще-то одни и те же… Поблизости… Парикмахерши приходят ко мне, а я к ним забегаю причесаться или маникюр сделать… Из галантереи… В лицо я всех продавщиц знаю и они меня. Там вон, за углом, сапожная мастерская, оттуда приемщица приходит… Таких булочек, как у нас, вы во всей Риге не найдете! Попробуйте — и не захотите ни взвешивать, ни в лабораторию отсылать!
— А вот сейчас в очереди стоят парикмахерши?
— Нет, эти из швейного цеха. У меня еще обеденный не кончился, а у них уже начинается, так что на улице топчутся. Они вон там напротив шьют. Спрашивайте быстрей, что надо, а то меня ждут…
Спустя десять минут Арнис был уже в комнате мастера, отделенной стеклянной перегородкой от цеха, широкого четырехугольного помещения, посередине которого тянулась конвейерная лента с низко висящими над нею лампами дневного света. По обе стороны ленты жужжали электрические швейные машины. Как обычно в швейном цехе, в синеватом свете ламп плавали серебристые, посверкивающие пылинки. Работницы, не поднимая головы, быстро хватали из проплывающих мимо пластмассовых ванночек выкроенную деталь и так же быстро клали обратно, как только была сделана нужная строчка.
И лишь у пуговичного автомата, точно петух среди кур, возился с отверткой механик — единственный мужчина в этом женском царстве, в белоснежной рубашке, с галстуком, в коричневом пиджаке.
