Джейн Кейси - Пропавшие
— И что же вы хотите нам сообщить?
Он спросил это с подозрением, даже возмущенно. Дайана Шеферд беспомощно смотрела на меня. Я выпрямилась в кресле, стиснув руки.
— Я пришла поговорить с вами, потому что… в общем, вот из-за этого.
Я показала на экран телевизора, где на фоне деревьев говорил корреспондент. По красной полосе внизу экрана бежал текст: «Полиция Суррея обнаружила останки рядом с железнодорожной насыпью… по сообщениям источников, это может быть школьник Чарли Барнс, считавшийся исчезнувшим с тысяча девятьсот девяносто второго года». Живое изображение сменилось стандартной фотографией Чарли, которую использовали все средства массовой информации: школьная фотография, на которой он обаятельно улыбается, глядя в камеру, глаза полны жизни. Я повернулась к Шефердам, которые непонимающе смотрели на экран.
— Чарли — это… то есть был… моим братом. Мне было восемь лет, когда он исчез. Сегодня утром полиция нашла его останки.
— Сожалею о вашей потере.
Майкл Шеферд так стиснул зубы, что едва выговорил эти слова.
— Дело в том, что его убил отец Дэнни Кина. — Я знала, это имя обострит их внимание. Предстояла самая трудная часть. — Когда Дженни исчезла, все это снова ко мне вернулось. Я… я с самого начала оказалась в это вовлечена. На самом деле это я нашла Дженни в лесу… вы, наверное, уже об этом знаете.
Супруги пристально смотрели на меня. Дайана казалась ошеломленной, у нее даже слегка приоткрылся рот. Ее муж хмурился, и я не могла понять почему.
— Конечно, я помню. Вы постоянно путались под ногами, — наконец сказал он.
— Чай! — Стуча каблуками, из кухни появилась Вэлери с подносом, уставленным кружками. — Я не знала, пьете ли вы с сахаром, Сара, поэтому он на подносе, и молоко там же, возьмете сами. Как любите вы оба, я помню.
И она неловко хихикнула, наклоняясь, чтобы Шеферды взяли свои кружки. На подносе остались две, и у меня упало сердце, когда я поняла, что Вэлери собирается к нам присоединиться. Майкл Шеферд тоже обратил на это внимание и вмешался, не дав Вэлери сесть:
— Мне кажется, нам лучше поговорить втроем, Вэл. Вы можете оставить нас на несколько минут?
— Разумеется. — У нее вспыхнули щеки. — Я буду на кухне, если понадоблюсь.
Она удалилась с высоко поднятой головой и со своей кружкой. Вэлери нисколько мне не нравилась, ничуточки, но мне стало немножко жаль ее: чего она предполагала здесь добиться, кроме как без конца заваривать чай? Они ждали сообщения о признании, поняла я, и оно могло поступить в любой момент, и мне пришло в голову, что Шефердам крайне необходимо остаться вдвоем.
— Вы говорили? — подбодрил меня Майкл Шеферд. Но мне уже не хотелось продолжать.
— Дело в том… что мои родители много страдали после исчезновения Чарли. Они не смогли пережить происшедшее и не смогли жить вместе, и в итоге это погубило их обоих. Я не хочу, чтобы то же самое случилось и с вами. Никому не пожелаю пройти через те испытания, которые пришлось перенести им. Ничего невозможно изменить, но пусть уж пережитое ими принесет хоть какую-то пользу. — Я сделала глубокий вдох. — Есть еще кое-что.
— Да?
— Дэнни Кин… то, что он делал, ужасно. Страшно. Но вам следует понять, почему он это делал. — Я готовилась сказать им, что в этом оказалась виновата я, и они не должны винить себя. Пусть уж винят меня, какая разница.
Майкл Шеферд шевельнулся.
— Значит, он признался? Кин?
— Нет, насколько мне известно, — вынуждена была возразить я.
— Я подумал, вы могли узнать раньше нас. Вы, похоже, на короткой ноге с полицией.
Прозвучало это неприятно, и я снова покраснела.
— Я просто с ними знакома, только и всего. Как вы сказали, я постоянно путалась под ногами. — Чтобы выиграть время, я сделала вид, будто прихлебываю чай. Он был невыносимо горячим, пить его оказалось невозможно. Я посмотрела, куда бы деть кружку, не желая без подставки ставить ее на отполированный до зеркального блеска соседний столик.
— Послушайте, на самом деле я пришла сказать вам…
Донеслось клацанье когтей по кафелю. Маленький грязный вест-хайленд-терьер вбежал в гостиную из кухни и бросился ко мне, умилительно дыша и склонив голову набок.
— Проклятая собака!
Майкл Шеферд вскочил с дивана, возвышаясь над псом, который скорчился у моих ног, осторожно виляя хвостом.
Дайана пошевелилась.
— Оставь его. Он ничего плохого не делает.
— Надо было от него избавиться, — через плечо сказал жене Майкл и за ошейник поволок терьера на кухню.
Он обращался с ним грубо, и песик заскулил, вырываясь. Я поймала себя на том, что вцепилась в ручки кресла, желая вмешаться, но не имея такого права. Когда Шеферд скрылся на кухне, я услышала, как он отчитывает Вэлери.
— Я уже говорил вам, чтобы он больше не появлялся в доме. Его место на улице.
— Просто он вбежал, когда я открыла дверь.
— Меня это не интересует, Вэлери. Будьте внимательнее.
Я посмотрела на Дайану, сидевшую с закрытыми глазами. Она шевелила губами, будто молилась. Губы у нее пересохли, с них облезала кожа, веки распухли. Под моим взглядом они дрогнули, и я встретилась с ней глазами.
— Это собака Дженни?
Прошло несколько мгновений, прежде чем она ответила.
— Арчи. Майк видеть его не может.
Это было совершенно очевидно по тому, как он с ним обращался.
— Видимо, это напоминание. Ужасно, наверное, было, когда Арчи вернулся без нее.
Она сильно задрожала, и это оказалось видно на расстоянии; я пожалела, что напомнила ей. Дайана смотрела куда-то в пространство, и я поняла: мыслями она далеко, она вообще забыла о моем присутствии. Я с трудом расслышала ее слова, когда она заговорила.
— Вернулся? Но Арчи все время был здесь… — Когда ее голос замолк, она словно бы пришла в себя. Села немного прямее и откашлялась. — То есть да. Мы пережили потрясение. Мы вообще не ожидали увидеть Арчи перед входной дверью, поскольку он должен был остаться с Дженни.
Но она сказала нечто иное.
Я сидела в своем кресле как пригвожденная, застыв от ужаса. Мне показалось, что все известное и понятное мне прежде вдруг сдвинулось на пятнадцать градусов, образовывая новую и абсолютно жуткую реальность. Должно быть, я ошиблась, сказала я себе. Я все еще пребывала в шоке от произошедшего с мамой, с телом Чарли. Я повсюду, во всем видела смерть и насилие, и то, что я себе представила, оказалось невозможным. Это было немыслимо.
Но не значило, что было неправдой.
Дайана повернула голову, внимательно прислушиваясь к звукам в задней части дома. Голоса удалялись, как будто Вэлери и Майкл ушли в сад за домом. Время есть, подумала я, не много, но есть. Может, достаточно.
— Дайана, — осторожно произнесла я негромко и спокойно, — если в разговорах с полицией вы не совсем точно изложили ход событий, это ничего. Но если есть то, что, по вашему мнению, им следует знать о случившемся с Дженни, думаю, сейчас самое время им сообщить.
Опустив голову, она рассматривала сцепленные на коленях руки. Она вся дрожала от напряжения. Я видела, как она борется с желанием заговорить, и ждала, не осмеливаясь даже моргнуть.
— Он меня убьет.
Это был отзвук фразы, слетевшей с ее губ на выдохе, и я вздрогнула при виде страха в ее глазах, когда она посмотрела на меня.
— Вас защитят. Вам сумеют помочь. — Мне требовалось надавить на нее, и, сознавая, что делаю, ненавидя себя за это, я сказала: Разве вы не хотите рассказать правду, Дайана? Ради Дженни?
— Мы все для нее делали. — Глаза ее были устремлены на фотографию, стоявшую на столике рядом с ней, снимок, сделанный на отдыхе: более юная Дженни в купальнике на фоне голубого неба смеется в камеру. В комнате наступило молчание, и я дернулась, когда Дайана снова заговорила: — Какой в этом смысл, верно? Ни в чем нет смысла. Я думала, есть. Не знаю почему.
— Я понимаю, что вы боитесь, Дайана, если вы просто…
— Я боялась, — перебила она, уже с большим воодушевлением. — Я боялась, поэтому сделала, как хотел он. Но я не собираюсь лгать ради него. Он думает, будто прав, но как такое может быть? И я не смогла его остановить. Я ничего не смогла сделать для ее спасения, так как для Майкла все должно быть идеально. Он не выносит, если что-то не… идеально.
— Даже Дженни?
— Особенно Дженни. Она знала: он не потерпит ее непослушания. Ей следовало знать, что это опасно.
Я вспоминала Майкла Шеферда в полицейском участке, сцену, которую он разыграл, когда понял, что растление его дочери станет достоянием гласности. Тогда я восприняла это как желание защитить ее, даже в смерти. Я ошибалась. Он хотел спасти ее репутацию. Он спасал себя.
Голос Дайаны снова затих настолько, что я едва разбирала слова.
— Он пришел в отчаяние из-за ребенка.
— Могу себе представить.
— Нет. Нет, вы не можете. Вы знаете, что он заставил меня сделать? Он вынудил меня оставить ее там. Мою малышку. В темноте и холоде, под дождем, без всякой защиты, пока кто-то — вы — не пришел и не нашел ее. И я позволила ему это сделать.
