Рауль Мир-Хайдаров - За все наличными
Проанализировав итоги ночной работы, Карлен пришел к мысли, что надо отыскать, какая еще есть у Неделина телефонная связь, кроме домашнего аппарата, а у Аргентинца проверить и отладить линию -- жаль было не воспользоваться источником, которого знающие люди аттестовали как эксперта преступного мира Москвы. 4
Деньги, что принес Карлен с четвертого этажа по возвращении Криса и Абрека из Лондона, таяли стремительно, он и не заметил, как они вдруг кончились. Хотя, конечно, посчитав, какие он делал траты в последние месяцы, Карлен понял, что скоротечное их исчезновение вполне закономерно.
Теперь-то можно было сказать, что у него сложился свой ритм жизни в Москве, появились неведомые прежде привычки, -- все это было связано с хорошей едой, модной одеждой, комфортным обслуживанием, с цветами, подарками для девушек и все это требовало денег, больших денег. Он уже давно убедился, что русская столица -- самая дорогая в мире, тем более если вести такой раскованный образ жизни. Когда в очередной раз его пригласили в гости ереванские приятели, то сразу раскусили причину кислого настроения своего американского друга. Привычным жестом кивнув в сторону гардероба, Армен сказал, подмигнув напарнику:
-- Поспеши, а то мы скоро опустошим саквояжи. Какие-то быстрорастворимые деньги попались, тают как дым, прямо на глазах. -- И оба без тени сожаления расхохотались.
Карлен, смущаясь, протопал к гардеробу. Оба саквояжа по-прежнему стояли рядом, но один из них, в который он сунулся вначале, оказался пуст, там лежали теннисные мячи "Шлезингер", второй же заметно похудел. Теперь-то Карлен вполне реально ощутил замечание Абрека: "быстрорастворимые" деньги исчезают, как туман на заре. Очевидно, к следующему разу волшебная сумка, которая помогала материализовать самые смелые мечты и желания, окажется пустой -- он знал размах своих друзей, да и прихлебателей возле них после возвращения из Англии заметно прибавилось, хотя они вряд ли кому поведали о случае в лондонском отеле "Лейнсборо".
Странно, но зная, что родник на четвертом этаже стремительно иссякает с каждым днем, Карлен не изменил сложившихся за последние месяцы привычек. Человек аналитического ума, уже хлебнувший американского практицизма, он не узнавал себя и чувствовал, как раздваивается его сознание, хотя еще в разведшколе понял, что выбранная им профессия не способствует цельности натуры.
В психике шпиона из-за постоянного и опасного лицедейства происходят необратимые изменения, и они гораздо пагубнее, чем у актеров. Там тоже постоянная игра, но без существенного элемента -- угрозы для жизни. Карлен, конечно, не соотносил свое раздвоение с работой -- слишком мал был для этого срок, да и риску он подвергался минимальному. Самое худшее, что с ним могли сделать, -- это выслать. Он ведь не охотился за государственными тайнами, не приехал выкрасть секретного ученого или взорвать склады оружия на Тихоокеанском флоте -- те и сами взрываются с четкой периодичностью без вмешательства извне.
Он видел причину своего изменения в самой российской обстановке, в московской жизни, которая его окружала. Он попал сюда в исторический отрезок времени, выпадающий раз в тысячелетие, когда происходит кардинальная смена взаимоотношений в обществе, меняются ценности и цели у государства, когда богатство одних переходит к другим за ночь, когда в считанные дни делаются состояния. Он попал в Россию в идеальное для авантюрных людей время, и это время пьянило некогда уравновешенного американца, толкало на непредсказуемые поступки. Он не скрывал, по крайней мере от себя, что в натуре его, как и у большинства кавказцев, есть авантюрная жилка. Это авантюрное начало, попав в благоприятную российскую среду и дав свои всходы, теперь кружило голову репортеру светской хроники, и он стремительно несся то ли к ошеломительному успеху, то ли к провалу. Он жил на грани крайностей... Скрыв от своих шефов убийство в лондонском отеле "Лейнсборо", проживая добытые разбоем деньги, он-то понимал, что по большому счету теперь мало чем отличается от гангстеров с четвертого этажа.
Прошла неделя, вторая, с тех пор как Карлен стал замечать за собой раздвоение личности, или, как он мысленно определил тогда же новую черту в собственном характере, стал ощущать себя сыщиком и бандитом в одном лице. Странно, эти, казалось бы, несовместимые понятия прекрасно уживались в нем, не мешали работать и даже наслаждаться жизнью. Он исправно, дважды в неделю, отправлял материалы не только в "Лос-Анджелес таймс", но и в журналы, освещающие культурную жизнь планеты. Писал он для них только по заказу, как, например, статью о камерном оркестре Юрия Башмета, и гонорары за такие статьи иной раз превышали его жалованье в газете. Он как бы интуитивно нащупывал новые источники заработка, чтобы не снижать резко уровень бытия, когда иссякнет родник на четвертом этаже или случится что-нибудь с его щедрыми друзьями.
Светская жизнь, особенно свидания с Олей, которые становились все чаще и продолжительнее, отнимала у него много времени, и он в один прекрасный день констатировал, что не успевает в срок отправлять материалы в свою газету, задерживает заказанные статьи и не всякий вечер проводит за своим спецкомпьютером, а главное, все никак не выяснит, из-за каких технических неполадок не может прослушивать телефон Городецкого-Аргентинца. И тогда, чтобы не загнать себя в тупик, Карлен нашел выход...
В последние годы в Москве стало издаваться много солидных, красочно оформленных газет, и каждая из них, стремясь заполучить читателя и утвердиться на рынке, наиболее подробно освещала две темы: криминальную жизнь столицы и культурную. Там печатались серьезные, с глубоким анализом обзоры театральной или музыкальной жизни, детально исследовались нашумевшие спектакли, выставки. Конечно, такие значительные материалы никогда не проходили мимо внимания Карлена. Тут была другая традиция в оценках культурных событий, чем на Западе, -- все рассматривалось серьезнее, шире и адресовалось определенному читателю, и Татлян часто поражался глубине эстетических взглядов театральных обозревателей или искусствоведов, освещавших заметные выставки. Так что не было ничего удивительного в том, что в один прекрасный день Карлен занялся прямым плагиатом: насобирал из нескольких газет и журналов материал на одну тему или на одно и то же событие, а потом соединил их воедино. "Винегрет" казался свежим, а иногда в нем проскальзывали и нетривиальные мысли, оттого, возможно, его материалы имели успех в Америке. Таким образом он закрывал брешь в родной газете о московских культурных событиях, на которых не успевал побывать из-за бурной личной жизни.
С заказами из солидных музыкальных и театральных журналов получилось еще проще. Он стал публиковать их в соавторстве с известными в столице обозревателями -- одних знал по тусовкам лично, а других -- по их серьезным материалам в российской периодике. К таким он подходил с белозубой американской улыбкой и говорил с душевной прямотой, что готовит материал о таком-то театре или симфоническом оркестре, но в ходе работы понял, что мало знает его прежний репертуар, его истоки, корни, первый состав, творческое кредо и прочее и прочее -- причин можно было придумать сколько угодно, и все будут убедительны, -- и предлагал совместную работу, беря на себя перевод и устройство статьи в солидном западном журнале, сразу называя гонорар, раз в пять меньший, чем должно было причитаться за совместную работу, но в России даже таким деньгам были безмерно рады, и уж тем более возможности опубликоваться в известном американском журнале. Вскоре ему даже не нужно было искать соавторов: откуда-то прослышав о щедром американце, именитые искусствоведы и театроведы сами стали навязывать не только услуги, но и интереснейшие темы. Предложения были столь заманчивы и неожиданны, что он решил собирать статьи впрок, рассчитываясь с авторами собственными деньгами. Такие статьи-исследования, на которые порой потрачены годы, могли принести ему настоящую популярность, сделать имя на Западе, ибо там звание доктор, профессор -- не пустой звук.
Отладив регулярный поток культурной информации из России, Карлен повеселел. Хозяева из ЦРУ, конечно, внимательно следили за его публикациями в "Лос-Анджелес таймс", загоняли в компьютерное досье статью за статьей, анализируя их и время от времени отдавая на экспертную оценку. Крыша репортера светской хроники должна быть чистой, не вызывать подозрений в непрофессионализме -- об этом его строго предупреждали.
Но московская жизнь словно была предрасположена кидать Карлена, как говорится в русской пословице, из огня да в полымя. Однажды, далеко за полночь распростившись с Олей, он вернулся домой в прекрасном настроении. От переполнявших его нежных чувств он не находил себе места в квартире, спать не хотелось, хотя он и не был "совой". Не долга ради, а скорее по инерции, чтобы не убивать зря время, Карлен включил свой компьютер, к которому уже не подходил дня три. И первое же сообщение, пришедшее почти двое суток назад, враз испортило ему настроение. В эту ночь он не сомкнул глаз, хотя после ошеломившей его информации, удрученный, поплелся в постель. Сенсационное сообщение, словно напрямую адресовалось одному Норману -- Карлену, хотя это было вовсе не так. Информация поступила на тысячи компьютеров на всех континентах, где тайно трудились охотники за "граверами". Еще не ознакомившись полностью с необычно обширным текстом, Карлен понял, о чем идет речь...
