Есть что скрывать - Элизабет Джордж

драмах. Скорее для внешнего эффекта, чем для чего-то другого. – Рано или поздно она все равно узнала бы, что мы с Россом вместе. Мы были вместе несколько месяцев. Он был мне нужен. Я была нужна ему. Я давала ему ребенка, которого он хотел от нее.

Нката увидел, что Соланж закрыла глаза. Она не изменила позы, только подняла правую руку ко лбу.

– Рози, – прошептала она. – Mon dieu[17], милая…

– Что? – взвилась Рози. – Мы с Россом дарим тебе внука, которого ты хотела, и не нужно лгать, что ты не хочешь внуков, потому что я знаю, что это неправда. Родители Росса тоже хотят, и они будут без ума от радости, когда мы им расскажем.

– Что ты ей сказала? – спросила Соланж, убрав руку со лба.

– Maman, она дразнила его надеждой, – ответила Рози. – Вот что она делала. Я хотела это прекратить и так ей и сказала. Зачем ей это? Она его не любила. Он был ей не нужен. Она не хотела от него ребенка.

– Она хотела ребенка! – воскликнула Соланж. – Они пробовали много раз, но ее изуродовали. Ее изуродовали почти тридцать лет назад.

Рози удивленно посмотрела на мать. Потом перевела взгляд на Нкату. Его лицо оставалось бесстрастным.

– Что значит «изуродовали»?

Соланж заплакала. Попыталась что-то сказать, не смогла, вскочила и выбежала из комнаты.

Рози повернулась к Нкате.

– Что она имела в виду?

Он не видел смысла держать ее в неведении.

– Вашу сестру сильно изуродовали еще до вашего рождения. В Нигерии.

– Что значит «сильно изуродовали»?

– Ей сделали обрезание. Называйте как хотите. Варварски. Думаю, они, – он кивком указал на дверь, имея в виду родителей, – не хотели вам говорить. Или она не хотела, чтобы вы знали.

Рози с усилием сглотнула. Губы у нее пересохли.

– Вы лжете, – сказала она. – Полиция всегда так делает. Лжет людям, чтобы они рассказали то, о чем не хотят говорить.

– Вовсе нет, – ответил Нката. – Возможно, в кино, но не в реальной жизни. И в данном случае лгать нет нужды.

– Но Росс ничего не говорил. Он должен был сказать. Должен был мне сказать…

– Может, не хотел впутывать вас в личные дела… Я хочу сказать, в его отношения с вашей сестрой. Может, он знал, что она не хочет вам говорить. И уважал ее желания.

– Он был ей не нужен. Она с ним покончила. – Рози отвела взгляд от лица Нкаты и уставилась в пол. – О… прошу вас…

Мазерс-сквер Нижний Клэптон Северо-восток Лондона

Смена грязных простыней на кровати Лилибет открыла для Марка Финни ту возможность, которую он ждал. Это всегда была работа для двоих, но в это утро особенно – из-за дурно пахнущих выделений, за ночь пропитавших тело Лилибет и ее постель. Запах был таким тошнотворным, что он не мог дышать через нос. Пит могла, несмотря на вонь. Он не понимал, как это у нее выходит. Хотя она всегда отличалась способностью достойно отвечать на любой вызов.

Несмотря на ранний час, Пит была такой же, как всегда. Спокойная, собранная, в белой футболке, аккуратно заправленной в джинсы. Волосы зачесаны назад и закреплены заколками за ушами. В них уже были видны седые пряди. Она не давала себе труда их красить.

Вдвоем они вымыли Лилибет – один снимал пижаму и подгузник, другой держал ее вертикально. Он вытер губкой остатки ее «неожиданности» – так они всегда это называли, – а Пит шептала дочери ласковые слова и успокаивала тихой песней с бессмысленными словами «Con Te Partiró»[18], исполняемой слепым итальянским парнем, имени которого Марк никогда не мог запомнить. Вытерев Лилибет, они перенесли ее в ванну и начали купать, когда пришел Робертсон.

– Привет! – крикнул он.

– Мы здесь, – ответил Марк.

Он слышал, как Робертсон остановился у двери в спальню Лилибет.

– О боже, – пробормотал он. – Мне заняться тут или помочь вам в ванной?

Марку было все равно, потому что делать нужно и то, и другое. В отличие от Пит.

– Пожалуйста, постель, Робертсон, – сказала она, потому что не хотела, чтобы Лилибет стеснялась происходящего, хотя никто не знал, входило ли стеснение в список ее реакций.

Ему это на руку, подумал Марк. Оставалось больше времени на поиски того, что Пит могла отнести в один из двух ломбардов Поли. А также подумать, почему ей требовалось – или она хотела – что-то заложить. Он не мог сказать, какой вопрос тревожил его больше: что или почему.

Марк спрашивал себя, нужны ли ему ответы на эти вопросы. Может, это не его дело. В обычных обстоятельствах он мог бы согласиться. Но в теперешней ситуации, когда Пит знала о Тео, общалась с Тео, он пришел к выводу, что это касается и его.

Марк понимал, что физический аспект его отношений с Тео не беспокоил жену. Спали они друг с другом или нет – ей все равно. Пит много лет убеждала его в том, что он должен найти – как она это называла – разрядку. Конечно, она не знала ни его желаний, ни фантазий насчет Тео и того, как мало в конечном счете он получил; она, по всей видимости, поняла, что затронуто его сердце, а не только тело. Пит боялась, что, подталкивая мужа к неверности, она поможет ему найти полноценные отношения, и тогда он бросит ее, Пит, потому что увидит, что уже не в силах терпеть ту неполноценную жизнь, которую она может ему предложить. Марк знал, что именно страх быть брошенной заставил ее взять на себя основной груз забот о дочери. Больше всего ей хотелось показать, что она со всем справится сама, не давать ему повода уйти.

– Поднимаемся? – Пит обращалась к Лилибет. – Готова выйти из ванны, милая? – Она подняла безвольное тело дочери. За эти годы Пит стала очень сильной.

Марк взял большое полотенце, в которое они заворачивали дочь после купания; детское полотенце с капюшоном в виде утиной головы и застежками, превращавшими его в плащ. Пит держала Лилибет, а он обернул худенькое тело дочери полотенцем и надел на голову капюшон.

– Посмотри на себя! – Он старался, чтобы его голос звучал бодро.

– Мы забыли ее кресло, – сказала Пит. – Можешь привезти, Марк?

Он мог. Робертсон уже закончил менять постель и, увидев, за чем пришел Марк, сказал:

– Давайте я. Вам же сегодня на работу, да?

– В конечном итоге, – ответил Марк. – Но я не тороплюсь.

– Тогда поешьте что-нибудь. Перед рабочим днем стоит подкрепиться.

Марк согласился. Он пошел на кухню, включил кофеварку, достал хлопья из буфета, поставил все необходимое на стол.

Проделывая все это, он спрашивал себе, какой была бы его жизнь, если б Тео не умерла. Оставил бы он Пьетру? Или цеплялся бы за немыслимую надежду, что Лилибет умрет и тогда он сможет оставить Пьетру? Ему не хотелось верить, что он