Мария Семенова - Дядя Лёша
— Ладно, хватит форсить, — сказала Ванда. — Давай снимай. Продам, куплю себе хоть сапоги или ботинки на меху.
— Жалко продавать, — сказала Кристина.
— А ты считаешь, я хорошо буду смотреться в эти перчаточках и в суконных сапогах «прощай молодость»? — поинтересовалась мать. — А больше ничего не осталось. Старые сапоги — вдрызг.
Короче, судьба перчаток была решена. Ванда аккуратно разгладила их ладонями и положила в новый полиэтиленовый мешок.
— На сколько потянут? — спросила она, оценивающе разглядывая мешок с перчатками.
— Тысяч сто? — робко предложила Кристина,
— Сто пятьдесят! — расхрабрилась Ванда.
— Думаешь, кто-нибудь купит за такие деньги?
— Посмотрим! — наставительно сказала Калиновская-старшая. — Надо всегда стараться продать за максимальную цену. Ну, если не будут брать, — она развела руками, — тогда что поделаешь… Снизим немножко.
Ни мать, ни дочь не догадывались, что цена этих перчаток была по крайней мере сто долларов.
Красное-черное
Постепенно Вадим шел на поправку, но чем лучше чувствовал себя физически, тем хуже становилось на душе. Жизнь лишилась всякого смысла. Никакой профессии у него не было, любимого дела тоже. Был королевский спорт, но и он теперь стоял под вопросом. И дело даже не во всемирном позоре. Плечо по-прежнему болело, но теперь к этому прибавились сотрясение мозга и сломанные ребра… Каждая из этих бед сама по себе не исключала возможности еще подняться на теннисные вершины» но все вместе… По крайней мере, о серьезных тренировках пока говорить не приходилось и не придется еще месяц, а то и два, и три.
Вадим пытался взять в руки ракетку, но вдруг накатила такая головная боль, что его вырвало прямо в зале. После этого он долго не мог прийти в себя и, не дождавшись окончания тренировок, ушел домой пешком. Можно было, конечно, доехать общественным транспортом, но после краха ЗДР Вадим больше никогда не садился ни в троллейбус, ни в метро, — он не мог выдержать взглядов пассажиров. И хотя теперь трудно было признать в мрачном изможденном типе в шляпе, надвинутой на глаза, того улыбающегося красавчика, который обещал всей России силу и здоровье, Вадиму мерещились укор и презрение в каждом случайном взгляде.
Этого было просто избежать, когда он ездил на машине, но теперь «девятка» с разбитой мордой мокла под дождем во дворе, а ни сил, ни денег на починку не было. То, что таинственный дядя Леша чудесным образом сшиб с разворотивших «Жигули» громил, Вадим сразу отдал родителям. Поэтому теперь он ездил на такси, а когда денег не было — ходил пешком. Тем паче куда теперь торопиться? Разве что в могилу?
Так однажды он снова увидел веселую светящуюся надпись «КАЗИНО». Она призывно мерцала, обещая счастье и удачу, и, хотя Вадим по собственному опыту знал, что счастье, которое можно там найти, призрачно, а удача не, принесет добра, он все же толкнул тяжелую дверь с дорогой бронзовой ручкой и поднялся наверх.
Здесь ничего не изменилось, так же стремительно тасовал карты блондин с рыбьими глазами, с таким же алчным азартом следили за его пальцами клиенты, в основном мужчины средних лет. Только рулетку запускала уже не Валерия. Вместо нее за зеленым столом стояла высокая блондинка, наштукатуренное лицо которой выражало безразличие и презрение.
Вадим не собирался играть. Он убеждал себя в том, что пришел сюда единственно, чтобы спрятаться на время от ледяного порывистого ветра. Однако скоро расчерченное сукно стола привлекло его внимание. Он присмотрелся. Играли всего трое, остальные иногда делали одну-две ставки и переходили к другим столам. Вадим украдкой стал рассматривать основных игроков.
Один из них был кавказец лет под пятьдесят, его одутловатое лицо покрывала черная с проседью щетина. Знать, брился последний раз утром, — эти ребята чисто выбритыми выглядят только первые часа два, правильно мусульманство запрещает мужчинам брить бороду. Кавказец с истинно восточным терпением ставил все время на одну и ту же комбинацию, верно рассчитав, что рано или поздно она выиграет. Но, черт возьми, рулетка — вещь непредсказуемая, тут может двадцать раз подряд выходить красное, и хотя это бывает редко, но ведь случается же.
Рядом с кавказцем стоял щуплый на вид еще совсем парнишка, который сейчас как завороженный смотрел на крутящееся колесо рулетки.
Третьей была небольшая вьетнамочка с темным некрасивым лицом и носиком картошкой. «А кто-то говорил, что вьетнамки красавицы, — подумал Вадим. — Смотреть не на что. — Он перевел взгляд на славянку-крупье. — Хотя и наши ничем не лучше», — мрачно констатировал он.
Вьетнамка играла очень азартно. Нет, она не сжимала кулаков, как небритый кавказец, не покрывалась красными пятнами от нервного напряжения, как русский парнишка, но было что-то в цепком взгляде на бесстрастном лице, что выдавало бешеный азарт. Вспомнился виденный у кого-то на видаке «Охотник на оленей» и вьетнамское развлечение — нечто среднее между тотализатором и клубом самоубийц. И кто бы мог подумать еще десять лет назад, что вьетнамские друзья, которых держали чуть ли не за младших братьев чукчей, на самом деле такие хваткие деляги и азартные игроки.
Тем временем рулетка замедлила вращение и шарик остановился на семнадцати. Кавказец проиграл, вьетнамка тоже, а парнишка выиграл. При этом красные пятна у него на шее стали еще ярче. Он сгреб фишки, вынул сигарету и закурил.
Вадим нащупал в кармане деньги. На несколько фишек хватит. «Что ты делаешь! — закричал внутри кто-то. — Нельзя! Ты слышишь? Нельзя!» Но Вадим только отмахнулся от назойливого голоса.
— Делайте ставки, — бесстрастно сказала кукла-крупье.
Вадим поставил на красное — и выиграл.
«Теперь хоть домой поеду на такси, как белый человек», — подумал он и поставил половину фишек на зеро. Проиграл.
Он делал ставки еще и еще, выигрывал и проигрывался почти до конца, затем снова отыгрывался, пока вдруг не почувствовал во всем теле свинцовую усталость.
«Сколько времени? — спросил он сам себя и, посмотрев на часы, себе же ответил: — Почти пять. Утра».
Надо было ехать домой.
Выходя из казино, Вадим дал себе слово, что больше не вернется сюда. Он пришел через три дня. Потом стал ходить через день и наконец начал появляться здесь почти каждый вечер.
Взлеты и падения, как на качелях, создавали иллюзию важных событий, жизни, полной риска, бед и удач. И хотя Вадим умом понимал, что это мираж, такая жизнь затягивала все больше и казалась единственно реальной.
В один из дней он продал машину — отдал за гроши, за какие-то полторы тысячи баксов. «Выиграю и куплю новую, — спокойно подумал Вадим. — Лень с этой возиться».
И действительно, сначала как будто подфартило, и Вадим, взяв с собой пятьсот, выиграл три тысячи. «Надо остановиться», — мелькала мысль, но он отмахнулся от нее. Этого на нормальную тачку не хватит.
А потом фарт вдруг кончился. Вернее, Вадим то выигрывал, то проигрывал, и это было больше всего похоже на какое-то жуткое испытание из древнегреческих мифов: стоило ему немного приподняться, как злой рок тут же швырял его обратно в яму.
Деньги, полученные за машину, постепенно таяли — но не разом, а именно постепенно, как снег ранней весной.
И нельзя сказать, чтобы Вадима это очень беспокоило. Внезапный полный проигрыш или космический выигрыш могли бы еще вывести из состояния какого-то азартного отупения, в которое он постепенно погрузился. Но не происходило ни того ни другого.
В тот день в кармане у Вадима была целая тысяча — кое-что удалось вчера выиграть. Но что такое тысяча баксов по сравнению с тем, что нужно? И если два года назад такая сумма казалась бы близкой к целому состоянию, то теперь она превратилась в хорошее месячное жалованье, ну пусть двухмесячное.
Сегодня он встал в час дня, едва разлепил глаза и долго лежал, смотрел в потолок и курил, благо мать ушла. Нонна Анатольевна не потерпела бы такого безобразия.
Но основное безобразие было не в этом, и она прекрасно это знала, но ничего не могла поделать. Пыталась было поговорить с сыном по душам — он ушел от разговора.
Сегодня, пока Вадим спал, мать с отцом за утренним кофе как раз обсуждали сложившуюся ситуацию.
— Может быть, взять другой, более суровый тон… Конечно, он не мальчик, но все-таки сын, и мы имеем право, по крайней мере, высказать ему то, что думаем о его поведении, — говорила Нонна Анатольевна, которую очень беспокоило состояние сына.
Отец переживал нисколько не меньше, но сомневался в том, что стоит давить на Вадима.
— Как бы не вышло хуже, — с сомнением покачал он головой. — Мы рискуем полностью потерять с ним контакт.
— Уже ведь потеряли! — с горечью воскликнула Нонна Анатольевна.
