Посмотри, отвернись, посмотри - Елена Ивановна Михалкова
– О чем она у тебя допытывалась? – бесхитростно спросил Макар.
– Ну, это вроде бы очевидно. О том, что на самом деле случилось с ее сестрой. Суд заключил, что это было убийство по неосторожности…
– А ты немного подправил эту картину, верно?
Воропаев помолчал.
– Саша все знала и без меня, – сказал он наконец. – Ее больше интересовали детали… Кое-чего я не стал ей рассказывать, пожалел.
– Например?
– Например, как ее сестра оказалась в воде. У нее схватки, ребенок уже идет наружу, а Макеев пихает ее в реку. Почему она просто не села на берегу и не отказалась идти? Зачем вообще вышла из машины? Вся защита Мисевича строилась на том факте, что Виктория сама решила рожать в воде. Это подтверждалось экспертизой: у нее на теле не было ни одного синяка, а у него – ни единой царапины. Если бы он потащил ее силой, она бы отбивалась. Остались бы следы.
– Ослабла от сильных схваток, от боли перестала соображать, – предположил Илюшин.
Воропаев кивнул:
– Возможно. Но на берегу в утро убийства оказалась компания молодежи, приехавшей на пикник. С ними был мальчишка. Семь лет, неуемный пацан… Пока старшие разгружали машину, он удрал к реке. И знаешь, что он рассказывал? Нечаеву подталкивали к воде двое мужчин. Не один, а двое. Если это правда, становится понятнее, почему она не сопротивлялась. Против двоих у нее не было шансов. Может, она надеялась переплыть реку и спастись…
– Почему мальчик не давал показаний в суде?
– Да какой суд! Там родители мгновенно подсуетились: пацаненок заголосил, что все выдумал, никого не видел, на берег не ходил.
– Но ты ему веришь, – утвердительно сказал Макар.
– Я его не знаю, как я могу ему верить или нет! Коллега, который с ним общался, считает, что мальчик не врал. Он ему сначала все это выложил в неформальной обстановке. Сидел на пригорке с прутиком в руке и болтал: вот, мол, подсматривал из-за камышей, как два дяди толкали в воду толстую тетю… А потом, как дошло до дачи показаний, в дело вступили папаша с мамашей. Не захотели, чтобы их сын в подобном участвовал. Их можно понять.
– Но его показания все меняют, – заметил Илюшин. – Было бы убийство беременной женщины по предварительному сговору группой лиц. Два отягчающих. От восьми до двадцати лет.
– Ты мне сто пятую не пересказывай, – осадил его Воропаев. – Я-то здесь при чем?
– Извини. Это так, мысли вслух… – Макар задумчиво поболтал ложечкой в кофе, глядя на стол. Перед опером остывал лагман, к которому тот не притронулся. – А подружки у Нечаевой есть? У каждой девчонки должна быть подружка!
– Шутишь? Какие подружки, она ходячий клубок травм. О чем ей разговаривать с ровесницами – о маникюре, что ли?
– Александра связывалась с тобой после переезда в Москву?
– Ну, один раз, – неохотно сказал Воропаев. – Телефон сразу сбросила, не отследишь.
– Зачем звонила?
– Да так… Соскучилась, видать. Дело было вечером, делать было нечего. Стала названивать бывшим любовникам. У женщин, я слышал, такое случается.
Макар побарабанил пальцами по столу.
– Значит, ты думаешь, она считает Мисевича виновным в смерти своей сестры и собирается его наказать… Устроить самосуд.
– Я тебе такого не говорил!
– Неужели?
Илюшин поднял на оперативника взгляд, и Воропаев отшатнулся.
Мгновение назад перед ним был неловкий юнец. Простоват, но пылок. Горячий энтузиазм плюс способности плюс наивность минус опыт. Биографию его Кирилл мог рассказать, не заглядывая в трудовую книжку: окончил юридический, поработал с договорами, устал от бесконечных судов и казуистики гражданского права. Решил податься в уголовку. Романтические представления о частном сыске загнали в именитую контору, где его шпыняют как мальчишку и бросают на самые бессмысленные и безденежные задания. Лет через двадцать из него мог бы выйти толк – но не выйдет. Не развернуться ему в детективном агентстве. Его потолок – бесконечная унылая слежка за любовницами или каким-нибудь отморозком вроде Макеева. К промышленному шпионажу малыша и близко не подпустят. В общем, расходный материал. Выставят его из конторки через пару месяцев.
За какую-то секунду расходный материал преобразился до неузнаваемости.
Неловкий юнец исчез. На его месте сидел взрослый мужчина старше самого Воропаева, с умным жестким взглядом холодно-серых глаз. Лицо заострилось, губы сложились в неприятную саркастичную ухмылку.
– Тебе бы разведчиком работать, – пробормотал, напрочь растерявшись, Кирилл, хватаясь за спасительную соломинку иронии. – Зарываешь талант.
– Ты знал, что собой представляет Александра Нечаева, – сухо сказал Илюшин, игнорируя его слова. – Это торпеда, нацеленная в Мисевича. Ты ее своими руками подрастил и обучил. Телефоны, говоришь, сбрасывает? То есть ты пытался ее засечь, но безуспешно. Твой ходячий клубок травм сам травмирует посторонних людей, которые ни в чем не замешаны. Я практически уверен, что это она похитила его жену.
– Как – похитила? – Воропаев сглотнул. – Сашу задержали?!
– Вижу, участь жены Мисевича тебя беспокоит значительно меньше. Нет, не задержали. А жена выбралась живой – на твое счастье. Хотя ей досталось.
– Да я-то в чем виноват? – разозлился Кирилл. – Что ты мне предъявляешь, объясни?
– М-м-м-м, дай сообразить… – Илюшин сделал вид, что задумался. – Ты догадался, что именно планирует Нечаева. Ты ей даже помогал. И подыгрывал, потому что боялся, что, как только раскроешь рот и скажешь правду, девчонка от тебя сбежит! Вместо того, чтобы поговорить с ней начистоту, привязав ее предварительно к березе покрепче, ты делал все, что ей требовалось, чтобы она подольше оставалась рядом. В итоге она все равно сбежала, натворила дел в Москве и, полагаю, на этом не остановится.
– Я не ослышался сейчас? – переспросил Воропаев. – Ты сказал – привязав ее предварительно к березе?
– Я бы так поступил, – кивнул Макар без тени улыбки.
– Не сомневаюсь, – помолчав, сказал Кирилл. – Давай вот эти воззвания к совести оставим для бедных. Что ты от меня теперь хочешь?
– Для начала: зачем она звонила?
– Интересовалась родственником Мисевича. – Воропаев сник, с него слетела вся самоуверенность. – Григорием Беспаловым,
