Герберт Розендорфер - Четверги с прокурором
«Мне поручили пасти тебя, а не Беатрикс. Но знаешь, по отдельным ее реакциям, вероятно, можно заключить, что она на самом деле… В особенности теперь, после того как ты об этом сказал… Короче, я не исключаю, что бабенка завела себе кого-нибудь еще. Но пойми, не это нас должно сейчас заботить».
«Ты имеешь в виду этот… это фармацевтическое средство?»
При этих словах Густав судорожно сглотнул.
«Что же еще, по-твоему?»
«И что, примешь его, вроде как умер, а потом снова опоминаешься?»
«Стопроцентная гарантия».
Идею Густава сначала опробовать средство, приняв малую дозу, Шпицхирн отклоняет. И вот почему: первое, если Густав так и не проснется, что ему с этого? И потом, общеизвестен факт, что прием сильнодействующих наркотических веществ дважды через относительно короткий промежуток времени небезопасен.
Теперь мы подошли к тому, как Шпицхирн пускает в глаза пыль Менле насчет того, как собрался обдурить полицию, то есть к плану безупречного убийства.
«Все будет выглядеть как самоубийство. Герр Куперц примет смертельную дозу цианистого калия».
«Вы ему, герр Шпицхирн, самолично, что ли, вольете яд в глотку?»
И Шпицхирн излагает ему довольно замысловатый план. Одной из важных его составляющих является то, чтобы Менле ни сном ни духом не ведал о его тесных отношениях с Густавом Куперцем.
Желаете выслушать план? Помните, я говорил об одном на первый взгляд второстепенном обстоятельстве? Не хочу, чтобы у вас создалось впечатление, будто я недопустимым образом похоронил этот план под грудой рассказанного из-за того, что это не играет особой роли для развития действия, оставил слушателя в неведении, невольно заставив его додумывать самому. Так желаете?
– Да, – ответил профессор Момзен.
– Нелегко, нелегко, – проговорил герр Канманн, – я-то надеялся, что вы откажетесь. Итак, Шпицхирн объясняет Менле, и тот готов поверить, что частный детектив сумел раздобыть ключи от квартиры Куперца.
«Каким образом?» – желает знать строительный магнат.
И получает хорошо знакомый ответ: «Профессиональная тайна».
Это Менле может понять, поскольку и его жизнь – сплошные профессиональные тайны.
«Причем я точно знаю, – продолжал Шпицхирн, – сколько наш объект будет отсутствовать. Так что у меня будет время осмотреться».
«Но ведь это незаконно. Разве не так?»
Шпицхирн многозначительно улыбнулся.
«Если бы все действовали сплошь легальными методами, в таком случае мне пришлось бы остаться без работы».
И это не вызывает у Менле ни малейших сомнений.
«Таким образом, – заговорил дальше Шпицхирн, – у меня появилась возможность изучить его предпочтения, привычки, склонности. В том числе установить, что он полощет рот жидкостью марки «Полярный ледник». И не раз в день, а постоянно. Дело в том, что у него неприятный запах изо рта».
«Меня не удивляет, что у этого подонка изо рта несет, словно из помойки», – процедил сквозь зубы строительный магнат.
«Не вижу логики, но это, в конце концов, не важно. Я капну пару капель цианистого калия, а аромат полоскателя отобьет запах горького миндаля… Он на самом деле обладает достаточно сильным запахом…»
«Видимо, этот мерзавец и на себя литрами выливает всякую дрянь, чтобы от него не несло как от свиньи».
«…во всяком случае, специфического запаха цианистого калия, то есть горького миндаля, он не уловит. И вот он набирает в рот воды, чтобы прополоскать горло, и… – Тут Шпицхирн сделал многозначительный жест. – Дело в том, – продолжал Шпицхирн, – что Куперцу вовсе не обязательно даже проглатывать ее – цианистый калий весьма сильный яд и свое дело сделает. Потом я звоню вам… Кстати, как мне обо всем сообщить вам?»
«Я ознакомлюсь с результатом», – вместо ответа холодно произнес Менле.
«После этого мы уходим, а на лестнице вы передаете мне дипломат со вторым миллионом».
«Но…»
«Да, я забыл упомянуть еще об одном: все будет выглядеть как самоубийство. На столе будет лежать прощальное письмо».
«Прощальное письмо? Как вы собираетесь?…»
«Знаете, без умения безупречно подделать любой или почти любой почерк я бы сидел без работы».
«В том числе и мой?»
«Разумеется. Но вы на сей счет можете не опасаться. Я человек серьезный и держу слово. Я использую свои способности исключительно в интересах моих работодателей».
Все – сплошная ложь. И о дезодоранте «Полярный ледник», и о цианистом калии, и о своих способностях. На самом деле Шпицхирн сам попросил Куперца настрочить прощальное письмо.
«С какой стати, спрашиваешь, тебе писать это письмо? Да с такой, что Менле захочет своими глазами увидеть твой так называемый труп, к тому же мне так легче будет его убедить, что и полиция склоняется к версии о твоем самоубийстве: прощальное письмо – решающая улика для них. Так что давай пиши».
«Что писать-то?»
«Хочешь, чтобы я продиктовал тебе? Так и быть, продиктую. Пиши: «Дорогие друзья и все те, кто меня любил, простите меня. Но по-другому я поступить не мог. Мода на меня прошла. Я никому не нужен. Я на грани финансовой пропасти, да и вообще… Ваш Густав Куперц, в прошлом удачливый манекенщик и фотомодель». Коротко и содержательно».
И Куперц лихо строчит письмо, а потом без опаски принимает предложенное Шпицхирном средство, куда тот на самом деле подмешал цианистый калий.
«Вкус напоминает горький мин…» – последнее, что произнес Куперц.
После этого Шпицхирн вызванивает Менле. Не могу сказать, были ли уже тогда в ходу мобильные телефоны. В общем, он вызывает его либо по мобильному телефону, либо отправляется к близлежащей телефонной будке, или, возможно даже, он успел обзавестись телефоном в машине. И проговаривает в трубку условленную фразу: «Я купил малосольные огурчики».
До прибытия Менле, Шпицхирн рассчитал это заранее, у него остается минут двадцать пять. За это время он подготавливает пистолет, заботится о том, чтобы оставить отпечатки еще не успевших остыть пальцев Куперца на рукоятке и стволе, берет пистолет, разумеется, предварительно надев на руки перчатки, приоткрывает дверь, когда Менле звонит по домофону снизу, открывает ему дверь в подъезд, и Менле на лифте добирается до нужного этажа. «Пройдите сюда, герр Менле, дверь не заперта!» Тот проходит, Шпицхирн в упор стреляет ему в голову, после чего вкладывает пистолет в руку Куперцу…
– И забирает из рук Менле чемоданчик с миллионом марок, – договаривает сын хозяев дома. – А потом смывается в Южную Америку.
– Не сразу. Шпицхирн берет телефонную трубку (не сняв перчаток, разумеется) и звонит Беатрикс. Вообще-то небезопасная затея, потому что полиция непременно проверит, кому звонил Куперц незадолго до убийства, которое он якобы совершил, и незадолго до собственной смерти.
– Звонит Беатрикс?
– Да, и говорит ей: «Дорогая, все улажено. Бабки при мне. Чемоданы упакованы? Через десять минут я у тебя».
– Ах! – невольно вырвалось у певицы.
– Да, – кивнул герр Канманн, – именно так. Потому что подозрения Куперца насчет другого любовника Беатрикс были вполне обоснованными. У Беатрикс на самом деле появился другой. Просто бедняга Густав не подозревал, что этот другой – не кто иной, как Шпицхирн.
– И Шпицхирн с Беатрикс уезжают в Южную Америку и там живут счастливо, если только…
– Почти в точку, – согласился герр Канманн. – Советую вспомнить об увесистой главе Флоры на серванте, в котором Куперц, к тому моменту уже покойный, держал виски. И вот Шпицхирн, желая для снятия напряжения хлебнуть виски, быстро, слишком быстро открывает стеклянную дверцу серванта, берет бутылку, наливает виски и захлопывает дверцу. Тоже слишком сильно. Голова Флоры, как он в свое время опасался, сваливается ему на темя. И убивает Шпицхирна на месте.
– Ох!
– Ах!
– Так.
– Собственно, финал вполне пристойный. Ни дать ни взять Шекспир. Груда трупов.
– Кроме Беатрикс…
– Ну, знаете, кто-то же должен остаться в живых.
– Вероятно, ей удастся выскочить за принца Фортинбраса.
На этом и завершаются четверги земельного прокурора в отставке д-ра Ф., равно как и четверги председателя судебной коллегии в отставке герра Гальцинга, потому что слишком позднее время было для музицирования. Подготовленные для зрителей стулья вновь убрали, пюпитры сложили, ноты уложили в папки, инструменты – в чехлы. Было договорено посвятить следующий вечер четверга исключительно музицированию. Никаких детективов, никаких историй. Но и в следующий четверг музицировать не пришлось – на город обрушился ураган, и в результате аварии городских электросетей подача электроэнергии была прекращена. Любители музыки вполне обошлись бы свечами – «в конце концов, сочинили же этот квартет при свечах». Но имевшихся в доме свечей явно не хватало. Потом выяснилось, что клуб, членом которого являлся герр Гальцинг, решил перенести свои вечера со среды на четверг, кроме того, по ряду причин административного характера и семинары профессора Гальцинга также проходили именно по четвергам. Любители музыки договорились о переносе встреч по четвергам – «в память о нашем незабываемом друге д-ре Ф.» – на среду. Однако оставшийся не у дел четверг будто протестовал против подобного произвола – по средам вечно возникали проблемы: то один не придет, то другая явится с запозданием. Короче говоря, традиция захирела. И музыкальные среды, как и четверги, канули в небытие. Земельный прокурор д-р Ф. воспринял бы это чрезвычайно болезненно. Или как раз напротив?
