Heлe Нойхаус - Белоснежка должна умереть
Он сделал паузу, отпил глоток чая.
— Потом пропала наша дочь… — продолжил он деловым тоном, хотя ему явно было тяжело вспоминать о тех страшных событиях. — Терлинден и его жена проявляли такое сочувствие и внимание. Настоящие друзья, думали мы. Я был не в состоянии заниматься делами. Мы всеми средствами искали Штефани, обращались к разным организациям, на радио, на телевидение. И когда Терлинден сделал мне очередное предложение, я согласился. Мне было уже наплевать на бизнес, я думал только о Штефани. Я все еще надеялся, что она найдется…
Он прочистил горло, с трудом сохраняя самообладание. Жена положила ладонь ему на руку и тихонько сжала ее.
— Мы договорились, что Терлинден ничего не будет менять в структуре предприятия и сохранит все рабочие места, — продолжил Альберт Шнеебергер после паузы. — Но он сделал все с точностью до наоборот. Он нашел слабый пункт в договорах, вышел на биржу, уничтожил мою фирму, продал все, что ему было не нужно, и уволил восемьдесят сотрудников из ста тридцати. Я уже ничего не мог сделать. Это было… ужасно! Уволенные — а я их всех хорошо знал — вдруг оказались безработными. Ничего этого не случилось бы, если бы у меня тогда голова не была занята совсем другим… — Он провел рукой по лицу. — Мы с Беатой решили уехать из Альтенхайна. Для нас было просто невыносимо жить рядом с этим… с этим человеком и постоянно ощущать всю его фальшь. Видеть, как он превратил весь свой персонал, всех сотрудников фирмы и всю деревню в своих подданных — и все это под девизом щедрости и отзывчивости!..
— Вы допускаете, что Терлинден мог что-то сделать с вашей дочерью, чтобы завладеть фирмой? — спросила Пия.
— Раз вы нашли… тело Штефани на его участке — вполне возможно. — Голос Шнеебергера дрогнул, он плотно сжал губы. — Честно говоря, мы с женой и тогда не очень-то верили в то, что это сделал Тобиас Сарториус. Но все эти улики, показания свидетелей… В конце концов, мы уже не знали, что и думать. Сначала мы подозревали Тиса. Он ходил за Штефани по пятам, как тень… — Шнеебергер беспомощно пожал плечами. — Я не знаю, мог ли Терлинден действительно дойти до такого… Но он, не моргнув глазом, воспользовался нашим горем. Это страшный человек, лжец, каких свет не видывал, начисто лишенный совести. Для достижения своих целей он в буквальном смысле слова шагает по трупам…
* * *Зазвонил мобильный телефон Боденштайна. За рулем была Пия, поэтому Боденштайн мог ответить на звонок. Он не посмотрел на дисплей и вздрогнул, неожиданно услышав голос Козимы.
— Нам надо поговорить, — сказала она. — Нормально, без эмоций.
— У меня сейчас нет времени, я на допросе. Позвоню позже, — ответил он и отключился, даже не попрощавшись.
Такого он себе еще никогда не позволял.
Они тем временем покинули долину, приветливый солнечный свет мгновенно погас, словно кто-то нажал на кнопку; их опять окутал мрачный, серый туман. Они молча ехали по Гласхюттену.
— Что бы ты сделала на моем месте? — неожиданно спросил Боденштайн.
Пия ответила не сразу. Она вспомнила собственные чувства, которые испытала, узнав о романе Хеннинга с прокуроршей Валери Лёблих. И это несмотря на то, что они к тому моменту уже более года жили раздельно. Но Хеннинг все упорно отрицал, пока Пия не застукала его с Лёблих, так сказать, на месте преступления. Даже если бы их брак не был к тому времени уже прошедшим этапом, он в любом случае на этом бы и закончился. На месте Боденштайна она бы уже никогда не смогла верить Козиме — слишком уж некрасиво та его обманула. Да и роман — это все же не «прыжок в сторону», который при определенных обстоятельствах еще можно было бы простить.
— Тебе надо с ней поговорить, — сказала она наконец. — У вас как-никак маленький ребенок. Да и двадцать пять лет совместной жизни тоже так просто не перечеркнешь…
— Отличный совет! — иронически произнес Боденштайн. — Спасибо! А что ты думаешь на самом деле?
— Честно?
— Ну конечно. Иначе я бы тебя и не спрашивал.
Пия сделала глубокий вдох.
— Если чашка разбилась, то она разбилась. И даже если ее склеить, она все равно будет разбитой чашкой… — сказала она. — Это мое мнение. Мне очень жаль, если ты ожидал другого ответа.
— Нет, другого ответа я не ожидал… — К ее удивлению, Боденштайн даже улыбнулся, хотя это была далеко не самая счастливая улыбка в его жизни. — Я всегда высоко ценил твою искренность.
Его телефон опять зазвонил. На этот раз он посмотрел на дисплей, чтобы избежать еще одного сюрприза.
— Это Остерманн, — сообщил он и нажал на кнопку «ответить».
Послушав несколько секунд, он сказал:
— Позвоните фрау Энгель. Я хочу, чтобы она присутствовала при нашей беседе.
— Тобиас? — спросила Пия.
— Нет, — ответил Боденштайн и облегченно вздохнул. — Господин министр культуры наконец соизволил всплыть на поверхность и ожидает нас в обществе своего адвоката.
* * *Они остановились перед дверью комнаты для допросов, куда Боденштайн приказал провести Грегора Лаутербаха и его адвоката, чтобы обсудить тактику. Боденштайн не желал никакой «дружеской непринужденной» атмосферы. Лаутербах должен был сразу же уяснить себе, что никакого особого отношения к нему не будет.
— Как вы намерены построить допрос? — поинтересовалась криминальрат доктор Энгель.
— Я буду говорить с ним предельно жестко, — ответил Боденштайн. — Мы больше не можем терять время. Прошла уже неделя, с тех пор как пропала Амели, и если мы хотим найти ее живой, мы должны отбросить все дипломатические ужимки и прыжки!
Николь Энгель кивнула. Они вошли в комнату с голыми стенами, одной из которых служило огромное зеркальное стекло. В центре, у стола, сидели министр культуры Лаутербах и его адвокат, который был хорошо знаком Пии и Боденштайну и не внушал им ни малейшей симпатии. Доктор Андерс защищал исключительно высокопоставленных лиц, замешанных в делах об убийствах. Он не боялся проигрывать процессы: главное для него было, чтобы его имя фигурировало в прессе и его дела рассматривались в федеральной судебной палате.
Грегор Лаутербах понял серьезность ситуации и всем своим видом выражал готовность помочь следствию. Бледный и усталый, он тихим голосом рассказал, что произошло вечером шестого сентября 1997 года. Он встретился со Штефани Шнеебергер в сарае Сарториусов, чтобы объяснить ей, что не намерен вступать в любовную связь со своей ученицей. После этого он отправился домой.
— На следующий день я узнал, что Штефани и Лаура Вагнер пропали. Кто-то позвонил нам и сказал, что полиция подозревает в убийстве обеих девушек друга Штефани, Тобиаса Сарториуса. Моя жена обнаружила в нашем контейнере для мусора окровавленный домкрат. Я рассказал ей, что имел со Штефани серьезный разговор, потому что она весь вечер на Кирмесе приставала ко мне со своими домогательствами. Мы оба поняли, что это Тобиас бросил домкрат в наш контейнер, после того как в припадке ярости убил им Штефани. Даниэла, не желая, чтобы обо мне пошли ненужные разговоры, посоветовала мне где-нибудь закопать этот домкрат. Не знаю, зачем я это сделал — какое-то минутное помешательство! — но я бросил домкрат в навозную яму Сарториусов.
Боденштайн, Пия и Николь Энгель слушали молча. Доктор Андерс тоже не произносил ни слова. Скрестив руки на груди и выпятив губы, он безучастно смотрел на зеркальную стену.
— Я… я был убежден, что это Тобиас убил Штефани, — продолжал Лаутербах. — Он видел нас вместе, а потом она еще и объявила ему, что между ними все кончено. Бросив домкрат в наш мусорный контейнер, он хотел навести подозрение на меня. Из мести.
— Вы лжете! — произнес Боденштайн, глядя на него в упор.
— Нет, я не лгу… — Лаутербах судорожно сглотнул.
Его взгляд скользнул в сторону адвоката, но тот все еще был погружен в созерцание собственного отражения в стекле.
— Следствием установлено, что Тобиас Сарториус не имеет никакого отношения к убийству Лауры Вагнер. — Боденштайн говорил в непривычной для себя жесткой манере. — Кроме того, мы нашли мумифицированный труп Штефани. Мы затребовали со склада вещественных доказательств домкрат и отправили его в лабораторию. На нем еще можно идентифицировать отпечатки пальцев. И наконец, патологоанатомы обнаружили во влагалище трупа следы чужой ДНК. Если выяснится, что это ваша ДНК, то вас ждут большие неприятности, господин Лаутербах.
Грегор Лаутербах нервно заерзал на стуле, провел языком по губам.
— Сколько лет было тогда Штефани? — спросил Боденштайн.
— Семнадцать.
— А вам?
— Двадцать семь… — ответил Лаутербах уже почти шепотом. Его бледные щеки побагровели. Он опустил голову.
— Вы имели половые сношения со Штефани Шнеебергер шестого сентября тысяча девятьсот девяносто седьмого года или нет?
