Белая как снег - Самюэль Бьорк
Мунк бросил взгляд на свои сморщенные страшные ботинки и снял их наверху лестницы.
– Что здесь происходит? – спросила девушка, стоя в замешательстве посреди комнаты и повернувшись к толпе на улице за окном.
Мунк медленно прошел к окнам и аккуратно зашторил их.
– Давайте присядем? Хотите стакан воды?
Словно это был его дом, а не ее, но он безусловно не раз видел такое.
Она была в шоке.
Даже не понимала, где находится.
– Да, спасибо, – сказала девушка, наконец рухнув на безупречной чистоты горчичного цвета диван.
Мунк пошел на кухню и, взяв в шкафу стакан, который, естественно, занимал с военной точностью рассчитанное для него место в идеально расставленной посуде, вернулся в гостиную.
– Новости? – переспросила девушка, смотря перед собой и поднеся ко рту стакан.
– Я пришел, чтобы задать вам несколько вопросов о Рогере Лёренскуге. Это ваш молодой человек?
– Что?
Она не успела сделать глотка, рука со стаканом словно оцепенела в воздухе.
– Рогер Лёренскуг, – повторил Мунк. – Это ваш муж? Ваш молодой человек?
Наконец она немного пришла в себя и поняла вопрос.
– Рогер?
– Да.
– Зачем вам Рогер?
– Это ваш муж?
Она пригубила воды, наконец придя в себя и слегка улыбнувшись.
– Нет, что вы. Он мой брат. Точнее полубрат.
К ним на второй этаж поднялись Фредрик с Катьей и тихо сели на кресла на краю комнаты, и Мунк, отметив это, в очередной раз убедился в том, что сделал правильный выбор, взяв их в команду, не то что этого тупого идиота, который всюду лезет, топает как слон и даже не может нормально сделать свою работу. Мунк отмахнулся от этой мысли. Потом разберется с Уксеном.
– Зачем он вам?
Девушка наконец ожила, к щекам вернулся румянец, пустой стакан стоял на подставке под напитки на блестящем столе.
– Давайте начнем с того, что мы представимся как подобает, – вежливо сказал Мунк. – Я Холгер, а это Катья и Фредрик, а вас как зовут?
– Наталие, – кивнула девушка. – Наталие Соммер.
– Значит не Лёренскуг.
Она грустно улыбнулась.
– Нет. Мы были единоутробными.
– Были? – сказал Мунк, осторожно оглянувшись назад.
Фредрик пожал плечами.
– Да.
– Почему?..
– Рогер умер, – тихо, почти шепотом, произнесла девушка. – Он покончил жизнь самоубийством. Шесть месяцев назад.
62
Миа спускалась все ниже во тьму, чувствуя, как ступеньки прогибались под ее весом, противно скрипя. Сердце застучало сильнее, когда она остановилась на полпути, чтобы дать глазам привыкнуть к темноте. Внизу в крошечном коридоре она наощупь поискала выключатель, но, ничего не найдя на холодной каменной стене, осторожно взялась за ручку и открыла дверь в подвал.
Длинная комната.
Без окон.
Запах здесь был сильнее, как будто что-то сгнило, может, тут тоже есть кошачий туалет.
Нет, все оказалось хуже.
Она снова натянула футболку на нос и осторожно вошла в комнату. Провела рукой вдоль стены по обе стороны от двери и испытала облегчение, нащупав то, что искала. Щелчок, и мигающие люминесцентные лампы на потолке медленно вернулись к жизни.
Увидев их, Миа вздрогнула.
Кошки.
Подвешенные к потолку на веревке за задние лапы.
Три кошачьих трупа.
Тот полный туалет наверху.
Где же все кошки?
А вот они где.
Свисают с потолка в подвале.
Сжав губы, Миа взяла себя в руки, борясь с инстинктивным желанием развернуться и выбежать на свет, на свежий воздух. Медленно дыша, она просканировала комнату глазами. Цементный пол, старые половики. Грязные. На одном большое пятно. Стол из жаростойкого пластика с инструментами. Маленькая пила. Молоток. Тонкий длинный нож. Шило. Катушка с леской. Иглы. Нитки трех цветов. Пара садовых перчаток. Картонные коробки в углу. Много. Светло-коричневые. Перевязаны синим широким скотчем. Аккуратно поставленные друг на друга. На другом конце комнаты еще одна дверь. Массивная и крепкая. Миа даже боялась подумать, что может быть за ней, но тот, кто ее сделал, позаботился, чтобы никто не смог этого узнать. Вход преграждал длинный и мощный железный засов с огромным навесным замком.
Так, Миа, тебе нельзя здесь находиться.
Выходи отсюда.
У двери в углу письменный стол. На нем зеленая лампа для чтения из «ИКЕИ», в стиле семидесятых. Миа осторожно подошла к ней и включила, но лампочка не загорелась. Стопки бумаг. Тарелка со сколом, засохший недоеденный бутерброд. Черный ноутбук старой модели, полуоткрыт, но не подключен в сеть. Подняв со стола конверт, Миа повернулась к мигающему свету с потолка. Франк Хельмер, Скюруннвейен, 25. В правом углу логотип.
Больница Гаустад.
Психиатрическая.
О’кей.
Пазл складывается.
Аккуратно вернув конверт на место, она еще раз внимательно осмотрела комнату.
Но где же картины?
Мольберты?
Краски?
Кисти?
Он что, перестал рисовать?
После школы искусств?
Его выгнали оттуда, и он избавился ото всех принадлежностей для рисования?
Бросил?
Вместо этого решил воплотить мечты в реальность?
Возможно.
Это же связано.
Или нет?
И все же.
Что-то тут не то…
Она достала из кармана телефон и только сейчас заметила ее.
На потолке в углу.
Камеру.
Черт.
Не слишком ли оказалось просто войти сюда?
Открытая дверь на веранду?
Наверху что-то хрустнуло.
Миа замерла на месте.
Прислушивалась.
Нет.
Вот черт, опять.
Что-то двигалось.
Но тихо.
Чтобы она не заметила.
Она попыталась восстановить картинку в памяти: были ли наверху камеры? И сколько она уже тут находится? Минут двадцать? И тут ее осенило.
Он же не живет здесь.
Вонь.
Засохшая еда.
Она кинула взгляд на неприступную дверь с навесным замком.
Здесь что-то другое.
Он приглядывает за этим местом.
Эти камеры.
Наверху и внизу.
Он видел, как она зашла сюда.
И пришел.
Снова хруст.
Она узнала скрип досок.
Лестница.
Он спускается в подвал.
Медленно.
Твою мать.
Миа лихорадочно огляделась, но спрятаться было негде, убежать тоже нельзя – окон нет. Она в ловушке, единственный выход – через дверь, в которую она вошла.
Дверная ручка медленно опустилась, внезапно в лицо ударил яркий свет и раздался мрачный хриплый голос.
– Кто ты такая, черт бы тебя побрал?
Миа прикрыла глаза руками, свет фонаря ослепил ее.
– Извините, видимо, я ошиблась адресом.
Он подошел ближе.
– Да ладно? Тебя Боромир прислал?
– Что?
– Выворачивай карманы.
– Хорошо-хорошо, спокойно.
Миа опустила руки, свет резал глаза. Выворачивая карманы спортивной куртки, она слишком поздно поняла, зачем
