Алексей Биргер - Игра с джокером (Богомол - 3)
- Как решите, - говорю. - Тут я вам не советчик.
- И больше ничего вы мне сказать не желаете?
- Как же, желаю! У меня, знаете, как в последнее время укромный уголок по нужде ни залезу, так неприятности случаются. Вот и сейчас на четыре трупа наткнулся, до сих пор дрожу...
- И где же с вами эта неприятность случилась? - живо интересуется.
- А в недостроенном доме возле завода.
- И чьи же это трупы?
- Толком не знаю. Но, показалось мне, те, про кого народ шептался, будто это они, а никакие не Сизовы, налет на квартиру Васильича учинили. И твердо верю, что народ не ошибается...
- Наверняка не ошибается, - с серьезным таким видом кивает майор. - и вот будет любопытно, если они из того же пистолета убиты!
- Да, любопытно будет, - соглашаюсь.
- Здорово кто-то неизвестный наш город от швали почистил, - говорит майор. - Наверно, и "профсоюз" он же разгромил, как вы думаете?
- Да думать, вроде, - говорю, - не моя обязанность.
- Это верно, это верно, - ещё серьезней кивает он, а в глазах бесенята пляшут. - Ну, всего доброго, Михаил Григорьевич. Не забывайте нас, если что.
И заботливо так подсаживает меня в подошедший автобус.
Еду я в автобусе, свою думу думаю. Вот, значит, как получается! Раскусил меня майор - а выдавать не стал. Что ж это в мире творится?
Возвращаюсь, захожу к Татьяне Андреевне, Людмила у меня спрашивает:
- Ну, как, дед, "порешил" свои дела?
- Все, - говорю, - порешил, до единого. Они и не пикнули.
Ну, мы много о чем говорили с ней в эти дни. О чем именно - это наши, так сказать, секреты. Ну, навроде разговоров деда с внучкой получалось, когда между ними откровенность есть, и другим об их беседах знать не надобно. Злила она меня, конечно, много, да и я, по-моему, иногда ей в печенках сидел, но понимать друг друга - понимали. Понимание - оно дело такое, как с первого момента сложится, так и пойдет. Либо да, либо нет. А у нас с первого момента как-то заладилось, с той секунды, как я дверь открыл и её увидел. Хотя иногда, мне казалось, не я был бы ей нужен, а психиатр хороший.
Поэтому я сразу её раскусил, как она сказала, что сама мальчишку на теннис повезет.
- Ты ж, - говорю, - не вернешься. Исчезнешь.
Она смеется.
- Может, и не вернусь. Но не исчезну. Вот, погляди, какой я тренеру подарок купила.
И роскошный бритвенный набор мне показывает, со всякими особыми кремами и прочим.
- Здорово! - киваю. - Должен оценить.
- Хочу отблагодарить за все, - объясняет. - Я ж у него одна из лучших учениц была, а теперь он за Леньку взялся.
Что она мальчишку подарками завалила, я об этом и не говорю. Я пытался ей внушить, что для него это вредно, такое баловство, но она только отмахивается.
- Да ладно, дед! Пусть за все годы разом получит! И пережил он много...
Вот такая она - порой её ничем не проймешь.
Ну, а как она исчезла, вы, товарищ полковник, ко мне приезжаете и говорите.
- Будем, дед, весь твой рассказ о славных подвигах на магнитофон писать.
- Это зачем? - спрашиваю.
- Страховку тебе создадим. Если вдруг кто на тебя наседать станет, ты так сразу и говори: "Весь мой рассказ на магнитофон записан". Понял?
Как не понять? Понял ещё получше, чем ты воображал. Да и знал я, что вы, товарищ полковник, плохого не посоветуете.
Вот и записали мы рассказ до того момента, как в особняке остались, вместе с запертыми заложниками и сбежавшим "профсоюзом"... А теперь, значит, дальше продолжаем.
Вы, товарищ полковник, как в воду глядели. На следующий день заявляются ко мне двое.
- Соловьев Михаил Григорьевич?
- Точно, я, - отвечаю. - А в чем дело?
- Да ничего особенного. Вас один генерал в Москве видеть желает, так что поехали.
Вот-те на, "ничего особенного"! Как будто меня каждый раз генералы к себе требуют!
Вот везут меня на самолете, потом на машине, привозят в знатный кабинет, где сидит толстенный генерал, весь улыбчивый.
- Здравствуйте, Михаил Григорьевич! - восклицает. - Я - генерал Пюжеев, Григорий Ильич, а подчиненные, если хотите знать, мне кличку Повар дали. Вот сядем мы с вами и поговорим, два одиноких старика, которые ещё давние времена помнят.
- А почему именно со мной, товарищ генерал? - спрашиваю. - Как будто одиноких стариков на свете мало.
- Да потому что вы, Михаил Григорьевич, особенный! Вон какие дела в одиночку наворотили! Несколько банд разнесли, и такую преступную организацию разоблачить пособили! Теперь надо дело до конца доводить...
- В каком это смысле? - спрашиваю.
- Да в том, что вы мне все рассказать должны. А уж потом решим, как вас лучше к делу приставить.
- Так я уже все рассказал, - говорю. - И запись магнитофонная в какой-то секретный отдел отправлена. Все, как на духу, перед властями признал, а уж какой ход этой записи давать - это их дело, пусть решают.
- Вот как? - переспрашивает, нахмурясь. - На магнитофон записано? Это вы зря, Михаил Григорьич. Это вы погорячились.
- Да я что... - пожимаю плечами. - Я привык исполнять. Что мне скажут - то и делаю.
Он смеется, добродушней некуда.
- Это хорошо. А запись... ну, пусть будет. Мы, я думаю, все равно с вами договоримся.
- Нет, - отвечаю.
- Нет? - опять переспрашивает, удивленно так.
- Да потому что я, как понимаю, вам прежде всего в качестве стрелка нужен.
- И это тоже. Нельзя ведь свой талант в землю зарывать. А у вас не талант, у вас гений! - и от дружелюбного смеха так заходится, что всеми боками и щеками дрожит.
- Вот то-то и оно, - говорю. - Не могу больше стрелять по приказу. Да, взял оружие в руки и в бой полез. Но у меня личное было, я за друга мстил. А по первому слову укладывать человека, про которого я ничего не знаю... Было дело, выполнял такие задания, когда молод был, и Бог мне судья. Но теперь для себя пожить хочется, без крови. Поэтому, как в старину говаривали, Христом-Богом прошу, отпусти душу на покаяние.
- А если не отпущу? - спрашивает.
- Упрусь, - говорю. - Я не зарекаюсь, что больше никогда в жизни оружие в руки не возьму, но если возьму - только по собственному выбору. Потому что иначе вы меня в психопата превратите, в придурочную машину для убийства... Вон, что с Людмилой сделали! И не стыдно вам?
- Ну, Людмила, - говорит, - не твоя забота. И не моя, кстати, тоже... - и вдруг хитро прищуривается. - А взамен Людмилы пойдешь? Под мое честное слово, что её из этих дел выпустят?
- Как же вы её выпустите, - говорю, - если она неуправляемая, как необъезженная кобыла, и вы сами сейчас наполовину признали, что она даже вас не слушает?
- Когда надо, прислушается, - усмехается этот генерал Повар. И очень мне его усмешка не нравится.
Вот я и бухнул сгоряча.
- Если кого послушается, так меня, а не вас!
Он поглядел на меня, подумал... И, к моему удивлению, совсем развеселился, а не разозлился. Я-то был готов к тому, что он меня сейчас в порошок сотрет.
- Так значит, она тебя и подготовила, да? На две руки сыграла? Вот ведь... - и головой качает, нужных определений для неё не находя.
- Отпустите вы её, - говорю. - А я уж, ладно, и за неё отработаю.
- Нет, Михаил Григорьевич, - улыбается он. - Так не пойдет. Считайте, что этого разговора не было, и вы совершенно свободны.
Да, умеет он проигрывать, сразу видно. А иначе генералом бы не стал, так? и понимаю я, что ускользнул от чего-то очень серьезного, что огромные ставки были на кону, и не сводился вопрос к тому, пойду я работать исполнителем поручений генерала Повара или нет. Что именно за кадром осталось, мне, разумеется, не додуматься, да и не касается это меня. Главное, что я свою жизнь для себя сохранил.
- Вас сейчас в аэропорт отвезут и на самолет посадят, - говорит он.
- Лучше не надо, - отвечаю. - Вы мне просто билет выдайте, или деньги на билет. Я кое-кого из московских знакомых навестить хочу.
- Как скажете, - говорит с улыбочкой.
И очень по-дружески меня провожает, руку жмет.
Я выхожу на улицу, иду по морозцу, потом в метро спускаюсь. И тут кто-то меня за плечо трогает. Оглядываюсь - Людмила!
- Вылезаем наверх, дед, - говорит. - Давай я тебя напоследок обедом накормлю.
И устроились мы в хорошем таком тихом полуподвальчике возле площади Ногина. Едим горячую солянку из осетрины, и так ни о чем вроде беседуем. Потом я не выдерживаю и спрашиваю:
- Слушай, а почему ты все-таки меня от генерала Повара прикрыла? Ведь я понимаю, что он человек страшный, и за такое самоволие он тебе может голову оторвать. Стоило ли так рисковать ради старика?
- А ты не догадываешься, почему? - спрашивает, очередную свою пахитоску вытаскивая.
- Догадываюсь, - говорю со смешком. - Но ведь там, где служба и приказ - там все личные отношения побоку! У нас, случалось, люди с мужьями и женами разводились, когда им приказывали.
- Во-первых, я бы не развелась, - говорит. - Во-вторых, я не подчиняюсь никому, в том числе и Повару. В-третьих, Повар всегда на сто ходов вперед считает, и не удивлюсь, если он заранее просчитал, что я тебя прикрою и он якобы проиграет...
