Красная карма - Жан-Кристоф Гранже

Эрве лег на кровать и закурил. Абха принесла ему сигареты – индийские, очень крепкие, марки «Голд Флейк». Он медленно выпустил в потолок дымное облачко, прислушиваясь к звукам снаружи.

Это была богатая на звуки тропическая ночь. В саду виллы раздавались кудахтанье, крик и свист ночных птиц… Невидимый хаос, прячущийся за деревьями и кустами.

Абха… Он был без ума от нее, но сегодня вечером собирался ее предать.

Его план был прост: через несколько минут она вернется, чтобы забрать поднос. Он оттолкнет ее (эта идея ему не нравилась, но что поделать) и убежит через открытую дверь. За два дня он ни разу не слышал на вилле шума. Очевидно, здесь их было только двое. Итак: дверь, сад, ворота. Дневной гул подсказал ему, что вилла расположена прямо в Калькутте. Ему просто нужно убежать, а потом найти французское посольство или консульство. Оказавшись под защитой властей родной страны, он всегда сможет возобновить отношения с Абхой. В своей одержимости он не терял надежды ее покорить.

Эрве собрал вещи. Их было немного: куртка, паспорт и сумка, в которую похитители сунули кое-какую одежду. Он уже заканчивал, когда открылась дверь.

– Что ты делаешь?

Сегодня утром Абха перешла с ним на «ты».

Не отвечая, он схватил сумку, оттолкнул ее и выскочил из комнаты. Он очутился в коридоре, а через несколько шагов – у лестницы в два пролета, ведущей в большую гостиную. Он мгновенно запечатлел в памяти обстановку: резные перила, подъемные окна, украшенные витражами, люстры со стеклянными абажурами в форме тюльпана. Словом, вилла в викторианском стиле, в тысячах километрах от Англии навевающая мысли о дождливом вечере где-нибудь в Сассексе.

Эрве сбежал по ступенькам, пересек гостиную, чуть не растянулся на ковре, с трудом удержал равновесие на скользком паркете и выскочил в вестибюль. Чудо! И лишнее тому подтверждение: ему не встретился ни один тюрбан. Он схватился за ручку двери – та открылась. В следующий миг он окунулся в бенгальскую ночь с ее беспощадной, цепенящей жарой.

Эрве бросился в сад, формы и рельефы которого возникали в темноте тревожными силуэтами в виде каких-то причудливых растений. Казалось, чья-то гигантская рука скомкала ночь, чтобы создать эту мятую, хаотичную субстанцию.

Он разглядел в темноте светлую песчаную дорожку и дошел по ней до ворот. Они тоже не были заперты – не ночь взаперти, а день открытых дверей…

Наконец юноша оказался на улице. И мгновенно оценил ситуацию: он один и на свободе. Но чего стоила эта свобода в абсолютно чужом мире? Он по-прежнему оставался в плену собственного неведения – неодолимого препятствия для пустого мозга, лишенного информации.

Вилла Самадхи вместе с садом находилась посреди квадратной площади, наподобие церкви во французской деревне. Вокруг виллы тесно жались друг к другу полуразрушенные строения, саманные домики и блоки из крашеного цемента; их разномастные фасады сливались в одну унылую непроходимую линию.

Эрве нырнул в переулок и бросился бежать. Хорошо сказано – бежать! Он подворачивал лодыжки, спотыкаясь на красноватом грунте, ступал в лужи, огибал мусорные кучи, нагромождение камней и бредущих коров, а где-то внизу живота холодело от страха, и сердце колотилось высоко у горла. Каждый шаг отдалял его от самого себя, от привычного мира, от всего, что он знал.

Теперь он петлял по лабиринту вонючих улочек, кишащих калеками, прокаженными и какими-то чудовищами. Такой катастрофической картины он не видел ни в одном городе: что-то среднее между свалкой под открытым небом и разбомбленным кварталом. Он все бежал и бежал, мысленно фотографируя почти каждую деталь, почти каждое лицо. Панический страх до предела обострил его способность восприятия – если только эта отчаянная ясность не была признаком неминуемой смерти или чего-то ужасного.

Как ни странно, улицы не тонули в темноте: кое-где их освещали лампочки из еще открытых лавок, там и сям окропляя землю брызгами света. Прилавки громоздились прямо у дороги, привалившись к стенам домов; сидели нищие, толкались рикши, мопеды и козы, но не было ни одного автомобиля – сюда они не заезжали.

Эрве несся все дальше, сворачивая наугад то направо, то налево, иногда оглядываясь через плечо: никто за ним не гнался, по крайней мере, так ему казалось. Он опьянел. Опьянел от исходивших от земли и стен домов испарений, к которым примешивались запахи бензиновой гари, пряностей и коровьего навоза.

Чтобы не привлекать к себе внимания, он перешел с бега на быстрый шаг и стал замечать то, что раньше не бросалось в глаза. Детей, месивших коровий навоз; смуглые руки, перебиравшие ворохи цветов таких чистых оттенков, что они казались искусственными; силуэты людей со скрытыми во тьме лицами, которые несли тщательно завернутые в белую ткань трупы. Эти призраки, без сомнения, направлялись к реке. Там сжигали мертвых, он это знал.

У Эрве возникла мысль пойти за ними. Река… Может быть, по пути ему попадется квартал, где живут иностранцы, или шикарный отель, в котором он сможет укрыться. У него не было денег, но не откажут же белому человеку, потерявшемуся в стране теней.

Похоронная процессия повернула за угол, и он последовал за ней. Внезапно, сам не понимая как, он очутился на широкой аллее с многочисленными скульптурами. Его обступили раскрашенные богини с высунутыми языками, державшие человеческие черепа; обнаженные флейтисты с безмятежными лицами и цветочными гирляндами на шее; какие-то существа с человеческим телом и слоновьим хоботом…

И вдруг процессия исчезла. Темнота. Тишина. Эрве не знал, где находится, – впрочем, он и раньше этого не знал. Но теперь тьма липла к нему, как горячая смола, струясь по лицу, плечам, рукам… Задыхаясь, юноша остановился.

Через несколько секунд послышался успокаивающий плеск воды. Он все-таки добрался до реки, хотя не знал ее названия, и это показалось ему хорошим знаком. Он подошел ближе; во тьме смутно виднелась набережная, ступеньки, и он решил продолжать путь по той же каменистой грязной дороге.

Эрве шел почти на ощупь, встречая время от времени все новые странности, например фаллосы – да-да, скульптуры фаллосов, высеченные из сланца или черного мрамора; живых обнаженных борцов, покрытых потом и грязью, которые сплелись в единое целое и, казалось, наслаждались своим объятием; невозмутимых коров – истощенных, с бледной шкурой, похожих на простыни, которые сохнут в темноте, шевелясь от ветра.

Вскоре возникло новое ощущение: запах. Запах вареного мяса, который невозможно спутать ни с каким другим: свинины или… человечины. Его глаза привыкали к темноте. Слева – неспокойные черные воды реки,