Бумажные души - Эрик Аксл Сунд
Брата Эрланда звали Маркстрём, он родился в Фалуне 14 ноября 1967 года.
Прописываясь в подпольном отеле на Кварнхольмене и собираясь похитить Клару Бундесон, он назвался Владимиром – именем, близким к его второму имени, Вальдемар.
Согласно общедоступной информации, Эрик “Владимир” Маркстрём не состоял в браке и не имел детей, о которых было бы известно; регистрация в реестре транспортных средств отсутствовала.
Эрланд сел напротив Жанетт и Шварца и кивнул на телефон Жанетт, лежавший на столе.
– Можно начинать.
Жанетт включила диктофон. Назвав время и место допроса, она попросила Эрланда поподробнее рассказать о брате, который был на два года старше его.
– Эрик всегда жил отшельником. Такого у него, например, никогда не было. – Он кивнул на мобильник Жанетт. – Да и городской вряд ли был. Эррки не любит людей, вот и с нами, семьей, общение, можно сказать, прекратил. За последние десять лет мы виделись считаные разы.
– Чтобы уточнить, для записи… Эррки – прозвище вашего брата, Эрика Маркстрёма?
Эрланд устало усмехнулся.
– Если хотите знать, я зову его Эррки, потому что его это бесит.
Жанетт кивнула.
– Когда вы виделись в последний раз?
– Прошлой весной. Он объявился и сказал, что ему нужны деньги. Я дал ему перекрасить офис и собрать новые стеллажи на складе в обмен на несколько тысячных. Он работал здесь пару дней.
– Значит, ваш брат – одиночка. А какой он вообще человек?
Эрланд вздохнул.
– Ну… Говорю же, у нас с ним сейчас неважные отношения, хотя я его знал молодым, и он вряд ли сильно изменился… Интеллектуал. По крайней мере, хочет таким казаться. Когда мы росли, он много читал. Сложные вещи, Ницше и всякое такое. Левак до мозга костей.
– В каком смысле левак до мозга костей? – спросил Шварц.
Жанетт уловила в его голосе некоторое раздражение. Эрланд, видимо, тоже.
– Коммунистическая литература, – пояснил он, скрестив руки на груди. – Плюс вечные разговоры про безусловный базовый доход и прочую хрень, чтобы лежать на диване и ничего не делать. Эррки сомневался, что я руковожу фирмой, и презирал меня за то, что я зарабатываю деньги. Сам он никогда по-настоящему не работал. Я предлагал ему постоянное место, когда дела у фирмы шли хорошо, но он начал меня подкалывать, спросил, сколько его зарплата будет стоить компании в целом, с налогами и страхованием. Я сказал, что это почти вдвое больше, чем его предполагаемая месячная зарплата, и он предложил платить ему эту сумму наличными, прямо в карман. Понимаете? Он как все левые. Громкие слова, красивые теории, но как доходит до дела, выясняется, что все это просто лицемерие и двойная мораль.
– А те несколько тысяч, что вы дали ему за работу прошлой весной? – спросил Шварц. – С них вы налог заплатили?
Эрланд фыркнул и снова провел рукой по аккуратному пробору, словно проверяя, не растрепались ли волосы.
– Эррки дай волю, и люди будут жить в лесу, на подножном корму. Он еще подростком был, а уже рассуждал, что жить надо не в обществе потребления, а в единстве с природой. Но это он только изображает себя независимым человеком, а на деле паразитирует на других. Спросите отца с матерью, сколько они на него тратили все эти годы, а заодно спросите, кто платит за них в пансионате для престарелых. – И он постучал себя по груди указательным пальцем.
– Ясно, – сказала Жанетт. – Эрик – лицемерный паразит. Но он не подвергался наказаниям, и в полиции – ни в Стокгольме, ни здесь, в Фалуне – о нем до сих пор не знали. Как вы относитесь к тому, что его подозревают в убийстве и попытке похищения?
Эрланд вяло улыбнулся.
– Пытаюсь это осознать.
– Значат ли для вас что-нибудь такие имена: Лола Юнгстранд и Йонни Бундесон?
Эрланд помотал головой.
– Никогда не слышал.
– А Пера Квидинга знаете?
Он удивленно взглянул на Жанетт.
– В смысле – писателя?
– Его самого.
– Я, конечно, слышал о нем… – Эрланд наморщил лоб. – А почему вы спрашиваете? При чем тут он?
Шварц смотрел на Жанетт; по напряженному выражению его лица она поняла, что он согласен с Эрландом: вопрос прозвучал по-дурацки.
Шварц откашлялся.
– Как вы в случае необходимости связываетесь с братом, если у него даже телефона нет?
– Никак, – ответил Эрланд. – Если мы встречаемся, то только на его условиях.
Глава 55
Хаммарстрёммен
Ухабистая гравийная дорога уходила вглубь елового леса, огибала овраги, тянулась вдоль горных склонов. Минивэн, за рулем которого сидел Олунд, был приспособлен к таким условиям хуже пикапа Элисабет и уже начинал отставать. Главная проблема заключалась не в том, что местами дорога сужалась настолько, что ветки царапали борта машины; куда больше Олунда беспокоила подвеска: он опасался, что неровности дороги не пойдут на пользу ни амортизаторам, ни приводному валу.
Медленно вписываясь в поворот, изгибавшийся почти под прямым углом, он воображал себя на трассе в Вингокере, за рулем “сааба 99”, которому суждено было пасть смертью храбрых на народных гонках.
“Всему когда-нибудь бывает конец”, – подумал Олунд – и тут справа возник указатель. Белые буквы на синем фоне гласили: “Хаммарстрёммен”. Указатель, ведущий к частному дому, вполне успешно подражал государственному дорожному щиту.
Слева за лесом начинался луг с пожухлой травой, который метров через двести оканчивался возле хутора Туйи Хаммарстрём. Олунд увидел двухэтажный красный домик с белыми углами, выстроенный, наверное, лет сто назад, а то и больше. Пикап Элисабет стоял перед сараем в строительных лесах, который был раза в три больше дома. Когда они подъезжали, из сарая вышла немолодая женщина в рабочих штанах и цветастой косынке; она толкала перед собой тачку, нагруженную каким-то старьем. Женщина была маленькой и хрупкой, а тачка выглядела довольно тяжелой, но женщина без видимых усилий подкатила ее к стене, сняла рабочие перчатки и пожала Элисабет руку.
Часы на приборной доске показывали две минуты одиннадцатого. До захода солнца оставался час, но было еще светло, и Олунду это нравилось. “Заиметь бы здесь домик”, – подумал он, паркуясь рядом с пикапом. Ловить рыбу, гулять по лесу, сидеть на веранде с холодным пивом и наблюдать, как сумерки переходят в рассвет – вот это зрелище. И собаку неплохо бы завести.
Чарли высунул голову из окна пикапа, со стороны пассажирского сиденья. Улыбнувшись овчарке Элисабет, Олунд выключил зажигание, повернулся и посмотрел на Нино. Он никак не мог привыкнуть к новому имени мальчика, “Каспар” как будто въелось в голову.
Когда надзиратель откатил дверь, Нино встал и быстро вылез из машины. Туйя Хаммарстрём доставала снюс; жилистые руки казались непропорционально
