Welcome to Hollywood - Сергей Skolorussov
– Хорошо, хорошо, успокойся, – «добрый» ласково взял меня за плечи и усадил на тюремную кровать. – Но согласись, что человек не может ориентироваться по твоим описаниям. Вот ты пишешь, к примеру: «Мы спустились на два этажа ниже, чем в прошлый раз. Здесь справа от нас находился ещё один лифт. Мне кажется, что на других этажах его не было. Мы сели в него и поехали вниз. Внизу мы вышли и пошли по коридору, крашенному синей краской, как и все другие коридоры нежилых этажей. На стене висел огнетушитель. По пути нам попадались разные двери. Мы прошли мимо них и вошли в другой коридор». Сознайся, ты специально так написала, чтобы мы ничего не нашли? С какого этажа на какой вы спустились? С какой стороны от вас было «слева», а с какой «справа»? На какой технический этаж вы приехали? И в какой коридор вы свернули? Разве кто-то может по такому путеводителю хоть куда-нибудь добраться?
Я глубоко и трагически вздохнула:
– Вы поймите, я простая девушка, а не тренированный годами шпион. И не могу запоминать такие мельчайшие подробности, как, к примеру, номер двери или этажа. Я шла за всеми. Нас вёл Стэн и Уилл.
– Кстати! – завопил красноносый, очевидно, вспомнив один из заготовленных вопросов. – Ты не написала, куда подевался Уилл! Почему?
Я зарыдала навзрыд. Слёзы градом покатились по щекам. Голова свесилась на грудь и дёргалась в такт рыданиям. После пережитого за последние дни слёзы появлялись легко и просто по малейшему моему желанию. Думаю, что с этих пор я смогу проделывать подобный «трюк» всегда, стоит только захотеть, даже в свете софитов и перед кучей камер.
– Чего ты ревёшь? – Доминик схватил меня за подбородок и нагло приподнял лицо. Но увидев настоящие слёзы и потемневшее от горя лицо, отстал, проворчав: – Я чокнусь от выходок этой девицы.
– Ева, хватит уже реветь, возьми себя в руки, – ласково предложил итальянец.
– О-он, – всхлипывая, выдавливала я из себя, – о-о-он, о-о-о-н…
– Кто?
– О-о-о-н при-и-ик-ика-а-зал ра-аство-тво-орить У-у-уиллла в ки-кик-ки-сло-о-те.
– Кто?
– А-а-аль-ль-би-бинос…– и я принялась рыдать ещё громче, бросившись на подушку.
Не знаю, что копы делали в моё «виртуальное отсутствие», а рыдала я не меньше пяти минут, но они всё это время молчали, и дали мне выплакаться. Затем рука «ласкового» снова прикоснулась к моему плечу.
– Ну, всё! Всё! Мы сочувствуем твоему горю. Мы же не знали. Он был дорог тебе?
Всё также через всхлипы я сказала:
– Нет. Просто мне было очень страшно. Меня тоже хотели растворить в ванне. А перед этим он, этот Фрид, избил меня до полусмерти. Вот! – и я указала на разноцветные синяки, всё ещё украшавшие мои глаза. – На самом деле я красивая девушка.
И я снова разрыдалась.
Ещё пять минут меня никто не беспокоил. Это хорошо. Моему спектаклю поверили. Да и спектакль ли это был? Не знаю. Добрячок меня вновь стал успокаивать:
– Ева, прекращай плакать, а то мы сейчас тоже начнём рыдать. Я верю, что тебе досталось по полной программе. Не каждый такое выдержит. Но и ты нас пойми. Нам кровь из носа, надо попасть в эти подземные лабиринты.
– Понимаю, – шмыгая носом, я кивнула головой.
– Вот и хорошо. Что будем делать?
– Я постараюсь вспомнить все подробности.
Они ушли, а я села вспоминать новые ненужные подробности. Но и они им очень не понравились. Так продолжалось целую неделю. С каждым днём мои мучители вскипали всё больше и больше. Даже «добрый» коп сбросил маску благодетеля и стал орать на меня громче усатого. Но воз был и ныне там. Я продолжала рыдать, клялась, божилась, обещала. В конце концов, их это совершенно достало и «добрый» полицейский, ворвавшись ко мне в камеру, не сдержал эмоций и саданул меня по лицу. У меня под глазами только-только почти рассосались памятки Фрида. А тут такое. Что ж, ребята, вы упорно продолжаете делать всё, чтобы впоследствии мне вас было абсолютно не жалко. Вот вам совет: будьте добры ко всем! А особенно к тому, кто точно знает, где находится кнопка от вашей «пилюли счастья». Но вы – жадные, жестокие, да к тому же, совершенно тупые идиоты. Для меня ваша сущность видна как на ладони – вы обычные подлецы, отъявленные негодяи, которых никому не должно быть жалко. Итальянец тут же укрепил это моё мнение.
– Если ты, тварь, и дальше продолжишь эту свою игру, то сильно пожалеешь.
Его программную речь продолжил напарник:
– Ты ничего не боишься? Своей жизнью не дорожишь? Тогда знай! Однажды твои близкие выйдут из дома, сядут в машину, но не поедут туда, куда хотели. Почему? Потому что полетят. Вернее, разлетятся в разные стороны на куски. На тысячи вонючих дерьмовых кусков!
Я на этот раз не заплакала, а вытаращила наполненные ужасом глаза:
– Чем они перед вами провинились?
– Чем? Они виноваты не только перед нами! – с трудом смешивал слова со слюнями красноносый. – Они виноваты перед природой! Они не умеют трахаться. Это ж надо: выродить такую сучку, тварь, собачьи экскременты! После этого они не имеют права на жизнь.
– Пожалейте их!
– Нет, ты всю свою оставшуюся никчёмную жизнь будешь нести этот крест! Это твоё упорство их убило!
– Я сделаю всё, что вы просите, только не трогайте родителей, – заныла я.
– Мы тебе не верим! Ты врёшь! Врёшь во всём, чтобы продлить своё жалкое существование. Врёшь даже о том, что ты видела планшет.
– Я его видела. Он такой небольшой, помещается в карман. Его цвет – зелёный.
Полицейские переглянулись. Стало понятно, что они планшет тоже когда-то видели. Наверное, Муленберг демонстрировал им свою игрушку. Может даже, демонстрировал в действии.
– Хорошо! Ты сейчас пойдёшь с нами в отель и там, на месте, покажешь, где вы ходили и каким образом попадали в подвал и в эти самые твои лабиринты, о которых ты столько говоришь, но о которых никто никогда не слышал.
– Нет! Только не это! Я не хочу!
– Что ты не хочешь?
– Боюсь, что на меня вновь нападёт ступор, как в первую неделю. Я ничего не соображала и не помнила, как попала на крышу этой киностудии. Нет, не хочу, не хочу!
– Другого выхода нет, придётся идти, – достаточно миролюбиво подытожил итальянец.
– Снова видеть эти мрачные подвалы! Эти забрызганные кровью стены! А вдруг, злобный альбинос жив?
– Мёртв. Он мёртв, детка. Тебе нечего бояться. Но другого выхода мы не видим. Как бы нам этого не хотелось, но тебе придётся туда поехать.
Всё ясно, они сами до последнего
