Артур Омре - Риф Скорпион (Сборник)
— Да, именно так, — говорю.
Кое-что в этом деле меня все еще настораживало. Известно, что бандиты не станут охотиться за законопослушным обывателем, который только из газет узнает, что они вообще существуют. Для того чтобы с ними «поссориться», надо иметь с ними дело. Но какое отношение мог иметь менеджер страховой компании к шайке гангстеров? Что-то тут не вяжется. И при чем тут самолет?
— Скажите мужу, что, если он не может установить местонахождение самолета в пределах квадратной мили, вся эта затея будет пустой тратой денег, — сказал я. — Его будет невозможно отыскать.
— С этим все в порядке, — отвечает она уверенно. — Он точно знает место.
— Он уверен в этом?
— Да, — говорит. — Самолет упал недалеко от берега. А он был на борту во время аварии.
— Понятно, — говорю.
На самом деле ничего мне не было понятно.
Куда он летел? Что было в самолете? И как он сумел вернуться, если только он вернулся?
Видно было, что ей не хочется говорить больше того, что она уже сказала, так что я перестал задавать вопросы. У меня будет время расспросить ее поподробнее, когда я дам ей определенный ответ, что берусь за это дело. Но почему я никак не могу решиться? Что-то в этом деле беспокоило меня. Я бы все на свете отдал за то, чтобы моторный шлюп «Балерина» стал моим, и вот мне его просто-таки преподносят на блюдечке. Работа несложная, вознаграждение — закачаешься. Я верю ей. Что мне, черт возьми, еще надо?
Конечно, мне вовсе не хотелось снова заглянуть в дуло пистолета Баркли, но этот риск был мне известен, за него мне заплатят, к тому же Баркли, вероятно, никак не сможет связать меня с этим делом, пока мы не выйдем в море, а там он уже не сможет достать меня.
Нет, беспокоило меня не это. Я не мог понять, что именно, но решил больше не ломать над этим голову.
Мы въехали в Санпорт часов в пять вечера и попали в самый час пик, так что в центр города нам пришлось буквально ползти, поминутно останавливаясь. Через некоторое время она поставила машину на стоянку, и мы зашли в коктейль-бар выпить. Там случилось нечто из ряда вон выходящее.
Не люблю я такие кабаки и никогда в них не хожу. Там был полумрак, обитые голубой кожей кабинки и нестриженый тип, проникновенно игравший на электрооргане мелодию Виктора Герберта. Мы уселись в крайней кабинке и заказали виски с содовой.
После того как нам принесли выпивку, она написала мне номер своего телефона.
— Вы уверены, что это не опасно? — спросил я. — Может, они прослушивают ваш телефон?
— Вряд ли, — ответила она. — Но с уверенностью сказать нельзя. Когда позвоните, скажите что-нибудь нейтральное. Ну, что вы хотите снова увидеться со мной или что-то в этом роде. Нам придется встретиться еще раз, мне ведь надо передать вам деньги, но больше встречаться нельзя, это может навести их на подозрение.
— Да, конечно, — говорю. Я знал, что она права, но мне почему-то стало обидно.
Мы помолчали, слушая музыку. Я смотрел на нее. Она вдруг подняла глаза и заметила это.
— Вы все молчите, — говорит. — О чем вы думаете?
— О вас, вы, наверно, самая красивая женщина, какую я видел в жизни, — выпалил я.
Что это на меня нашло? Я вовсе не собирался говорить ничего такого. Когда оправился от шока, я принялся на чем свет стоит честить себя, не вслух, конечно, причем одно из самых мягких выражений было «неуклюжий идиот».
Мое высказывание ее тоже ошеломило, но она быстро пришла в себя, улыбнулась и сказала.
— Спасибо, Билл, вы так любезны.
При этом она наверняка подумала, что меня только что привезли в город и впервые заставили надеть ботинки.
Мы молча допили свое виски, причем я все время думал о том, почему она так на меня действует, и ужасно злился. Я не могу похвастаться галантностью, но раньше я в жизни так не вел себя с женщиной. Она замужем, я знаком с ней всего один день, и тем не менее за последние четыре часа я умудрился сначала оскорбить ее, а потом огорошить столь великолепным комплиментом. Может быть, сегодня просто не мой день.
Мы вернулись к машине. Она предложила отвезти меня обратно на пирс, но я категорически отказался.
— Вам лучше не бывать в таких местах, — говорю. — Там небезопасно, когда за тобой следят.
— Хорошо, — кивнула она.
Мы пожали друг другу руки, потом она тихо сказала:
— Я буду ждать от вас вестей. Вы должны помочь мне, Билл. Я не могу бросить его в беде.
Она уехала. Я стоял и смотрел ей вслед. Мне расхотелось возвращаться на пирс. Я просто места себе не находил, Я пошел в другой бар, заказал выпивку и нервно оприходовал ее. Дважды принимался звонить одной знакомой, чтобы назначить ей свидание, но так и не набрал номер до конца. Я старался спокойно обдумать все происшедшее за день, вычислить, что будет дальше, но, как выяснилось, ни о чем, кроме Шэннон Маколи, думать не мог. Это было все равно что смотреть на мешковину, стараясь не замечать продернутую сквозь нее яркую нить люрекса.
«Послушай, — говорил я себе. — При чем тут Шэннон Маколи! Я ведь ничего о ней не знаю. Кроме того, что она замужем. И что ее муж скрывается от шайки гангстеров. Да, она высокая. Да, она красивая. Когда смотришь на ее фигуру и лицо, думаешь „сексуальная“, а когда смотришь ей в глаза, думаешь „хорошая“. Ну и что с того? Я что, женщин раньше не видел? Это я-то, 33-летний мужик, который четыре года был женат? Так что расслабься, старина Билл».
Я ушел из бара.
Через некоторое время я вспомнил, что ничего не ел с самого завтрака, зашел в ресторан и заказал ужин. Когда мне его подали, я понял, что совершенно не хочу есть.
Это же совсем простая работа. На все про все, наверно, уйдет месяц, не больше, если только он действительно знает, где самолет. Месяц. Втроем с ними на маленьком суденышке. Я снова разозлился. Какая разница? Это ведь просто работа.
«Балерина» будет моя. Как высажу их, пойду в Сан-Хуан. Можно поработать на ВМФ, по крайней мере до конца сезона ураганов, а потом отправиться в круиз по Вест-Индии. С такими-то деньгами можно замахнуться даже на кругосветное плавание. И снова попробую писать.
Я отодвинул тарелку и поискал глазами телефон. Найдя его, набрал номер дилера, занимающегося продажей яхт. Никто не отвечал. Я наконец догадался посмотреть на часы. Было уже около семи вечера.
Я вышел на улицу, купил местную газету. Тут же, на углу, начал торопливо листать ее, пока не нашел страницу коммерческих объявлений. В объявлении, данном дилером, был список примерно дюжины яхт, и «Балерина», слава Богу, еще числилась в нем: «36 футов, шлюп с мотором, „Балерина“, 4 спальных места». «Вот это описание, — подумал я. — „Поэт“, составивший его, наверное, написал бы о Тадж-Махале так: „Старинное здание, подходит для большой семьи“».
Я вышел на берег моря и прошелся по пляжу, довольно далеко. Было уже часов десять, когда я, наконец, поймал такси и вернулся на пирс. Таксист остановил машину возле проходной.
— Дальше не надо, — сказал я и вышел.
Пока я ждал от таксиста сдачи, из будки вышел сторож. Это был старина Кристиансен, большой любитель поговорить.
— Мэннинг, тут к тебе один парень, — сказал он. — Ждет там, на пирсе.
— Спасибо, — говорю. Я получил от таксиста сдачу и тот уехал.
— Похоже, он хочет предложить тебе работу, — сказал Кристиансен. — Во всяком случае, он так сказал.
— Наверно, — говорю, особо не задумываясь. — Спокойной ночи.
Вряд ли кто пришел бы в такое время по поводу работы, хотя, может, он уже давно ждет.
Я пересек в темноте железнодорожную ветку и вошел в длинный эллинг, через который идет дорога к пирсу. Было темно хоть глаз выколи и жарко, звук моих шагов гулко отдавался среди пустых стен. Впереди я видел слабый свет, проникавший через открытые ворота на другом конце эллинга. Снаружи над воротами висел фонарь.
Я думал о том, что за человек Маколи, и не мог его себе представить. У меня никак не укладывалось в голове, что целая банда преступников может гоняться по всей стране за менеджером страховой компании. Я представил себе, что вот так охотились бы на меня, и я бы знал, что меня в любой момент может застрелить в толпе совершенно незнакомый мне человек или, скажем, ударить ножом в спину в темноте. Раньше я об этом как-то не задумывался, но теперь начал понимать, каким одиноким и беспомощным чувствует себя человек, когда с ним случается такое. Конечно, можно обратиться в полицию. Но приятно ли жить в полицейском участке? Что же делать? Они никого не могут арестовать за то, что он хочет тебя убить. Они могут поймать и посадить преступника только после того, как он убьет тебя, а это слабое утешение.
Потом я подумал о другом. О Шэннон. Наверное, он очень любит ее, если, пытаясь скрыться, не расстался с ней. Ведь это все равно что ходить с большим плакатом, на котором написано твое имя, или таскать с собой новогоднюю елку с зажженными лампочками. А в Центральной Америке? Это же самоубийство. Там любая, самая задрипанная блондинка — королева красоты, а Шэннон, уж конечно, будет все время в центре внимания, как Шартрский собор, если его поставить среди коттеджей на одну семью в только что застроенном пригороде.
