Камилла Лэкберг - Ледяная принцесса
Анна театрально схватилась за сердце, и Эрика не могла не рассмеяться, глядя на нее. Это была ее сестра, которую она знала и любила.
— Ну, вообще-то на самом деле все не совсем так. В промежутке он был женат, но жена от него ушла несколько лет назад, так что сейчас он разведен и живет в Танумсхеде.
— А чем он занимается? Только не говори мне, что он ассенизатор, а то я умру от зависти. Я всегда спала и видела, как бы заняться сексом с настоящим ассенизатором.
Эрика по-детски показала Анне язык, которая в ответ сделала то же самое.
— Нет, он не ассенизатор, он полицейский, чтобы ты знала.
— Полицейский, тоже неплохо. Другими словами, мужик с дубинкой. Да, совсем неплохо…
Эрика почти забыла, какой насмешницей может быть ее сестра, и только покачала головой, наливая кофе в чашки. Не глядя, словно она никогда отсюда и не уезжала, Анна привычно открыла холодильник, достала молоко и налила Эрике и себе. Насмешливая улыбка пропала с ее лица, и Эрика поняла, что сейчас узнает, почему Анна так внезапно появилась во Фьельбаке.
— Да, сказка моей любви определенно закончилась. На самом деле это произошло много лет назад, и я об этом знала, но по-настоящему не понимала. — Она помолчала и горестно посмотрела в свою чашку. — Я знаю, что Лукас тебе никогда не нравился, но я его по-настоящему любила. Я даже ухитрялась находить оправдание тому, что он меня бьет. Он всегда умолял простить его и говорил, что любит меня, — во всяком случае, так он поступал раньше. И я убеждала себя в том, что виновата во всем сама, что я должна быть немного лучшей женой, немного лучшей любовницей и немного лучшей матерью, чтобы ему не приходилось меня бить. — Анна ответила на невысказанный вопрос Эрики: — Да, я знаю, насколько невероятным это может показаться, но я была чертовски изобретательна, обманывая саму себя. И потом, он был хорошим отцом Эмме и Адриану, и в моих глазах это многое извиняло. Я не хотела лишать детей отца.
— Но что-то случилось?
Эрика хотела помочь Анне высказаться, она видела, как трудно ей говорить: от этого страдала ее гордость, а Анна всегда была очень гордой и всегда очень неохотно признавалась в своих ошибках.
— Да, случилось. Вчера вечером он набросился на меня, как обычно. Правда, последнее время он делал это заметно чаще, но вчера… — Голос сорвался, и Анна сглотнула пару раз, чтобы не заплакать. — Вчера это случилось с Эммой. Он совершенно взбесился. Эмма вышла из своей комнаты, а он не смог остановиться. — Анна опять проглотила комок. — Мы поехали в больницу, и там нам сказали, что у нее трещина в руке.
— Я полагаю, заявление на Лукаса уже в полиции?
Эрика почувствовала, что от злости все внутри у нее сжалось и продолжает сжиматься все сильнее и сильнее.
— Нет. — Слово прозвучало почти неслышно, и слезы потекли по бледным щекам Анны. — Мы сказали, что она упала с лестницы.
— Но, боже мой, неужели они в это поверили?
Анна криво усмехнулась:
— Ты ведь знаешь, каким очаровательным может быть Лукас. Он напрочь заговорил обоих врачей и медсестру, и они начали его жалеть почти так же, как Эмму.
— Но, Анна, ты должна заявить на него в полицию. Ты не можешь позволить ему остаться безнаказанным.
Она посмотрела на свою плачущую сестру. Сочувствие боролось в ней с яростью.
Анна съежилась под ее взглядом:
— Это больше никогда не случится. Я за этим прослежу. Я притворилась, что слушаю его извинения, а потом, как только он ушел на работу, сложила вещи в машину и уехала. Я не собираюсь к нему возвращаться. Лукас больше не причинит зла детям. Но если я заявлю на него в полицию, то власти наверняка подключат социальную службу, а они могут лишить родительских прав нас обоих.
— Но Лукас никогда не позволит тебе беспрепятственно забрать детей, Анна. Если не будет заявления в полицию и расследования, то как ты, например, собираешься объяснить, почему ты должна воспитывать детей одна?
— Я не знаю, не знаю, Эрика. Я не могу об этом сейчас думать, но я была обязана уйти от него. Остальное решится потом. Ты не выгонишь меня, пожалуйста?
Эрика поставила свою чашку на стол, поднялась со стула и подошла к сестре. Она гладила Анну по голове и успокаивающе шептала:
— Ш-ш, Анна, ш-ш.
Она позволила ей выплакаться на своем плече и чувствовала, как ее майка намокает все сильнее. В ней нарастала ненависть к Лукасу. Эрика мечтала увидеть его в наручниках.
Биргит выглядывала на улицу, спрятавшись за шторы. Карл-Эрик посмотрел на ее напряженную спину. Она ходила по дому, не находя себе места, с тех пор, как позвонил полицейский. Сам Карл-Эрик в первый раз за долгое время ощущал спокойствие. Он ответит на все вопросы, если только полицейский их правильно задаст.
Тайна жгла его изнутри много лет, но в любом случае Биргит было легче. Она справлялась с ситуацией совершенно по-другому: делала вид, что ничего не произошло. Она отказалась об этом говорить и порхала по жизни дальше, как будто ничего не случилось. Но это было, и ни одного дня не проходило без того, чтобы он об этом не думал. И каждый раз ноша, которую он нес, становилась все тяжелее и тяжелее. Он знал, что из них двоих Биргит кажется более сильной. На всех светских сборищах она сверкала, как звезда, а он стоял рядом, серенький и незаметный. Она носила свои красивые платья, украшения и макияж, как броню.
А когда они возвращались после очередной шумной веселой вечеринки и она снимала свои доспехи, то превращалась в ничто. Оставался лишь дрожащий, неуверенный ребенок, который прятался за Карла-Эрика и искал у него поддержку. За годы брака его чувства к жене менялись. Ее красота и хрупкость пробуждали в нем инстинкт защитника, заставляли чувствовать себя мужчиной, но ее нежелание встать лицом к лицу к жестоким реалиям жизни иногда раздражало его до сумасшествия. В первую очередь Карла-Эрика бесило, что, как он знал, на самом деле Биргит была совсем не глупа. Просто она вбила себе в голову, что женщина любой ценой должна скрывать тот факт, что обладает хоть какой-нибудь степенью интеллекта; она тратила всю свою энергию на то, чтобы быть красивой и беспомощной. Чтобы владеть. Когда они только поженились, Карл-Эрик не видел в этом ничего странного — тогда было такое время, — но нравы со временем поменялись и предъявили совершенно другие требования и к мужчинам, и к женщинам. Карл-Эрик приспособился, а Биргит никогда и не пыталась. И поэтому сегодняшний разговор будет для нее очень трудным. Она не подозревала о его намерениях и в тревоге почти два часа бродила из комнаты в комнату. Но Карл-Эрик знал, что она не сдастся без борьбы и постарается не дать ему вытащить на свет их семейные секреты.
— А почему Хенрик тоже должен быть здесь? — спросила Биргит, повернувшись к нему и нервно перебирая руками.
— Полиция хотела поговорить с семьей, а Хенрик — член семьи, не так ли?
— Да, только я считаю, что нет никакой необходимости вмешивать его. Полиция, по всей видимости, задаст лишь несколько общих вопросов, и из-за этого приглашать его сюда? Нет, я думаю, в этом не было никакой нужды.
Голос Биргит выдавал ее нервозность: он то повышался, то понижался. Ее мучили невысказанные вопросы. Карл-Эрик очень хорошо ее знал.
— Ну вот, он приехал.
Биргит быстро отошла от окна. Через какое-то время раздался звонок в дверь. Карл-Эрик сделал глубокий вдох и пошел открыть. Биргит торопливо ретировалась в гостиную, где, глубоко погрузившись в свои раздумья, сидел Хенрик.
— Здравствуй. Патрик Хедстрём.
— Карл-Эрик Карлгрен.
Они обменялись вежливым рукопожатием, и Карл-Эрик подумал, что, судя по всему, этот полицейский одного возраста с Александрой. Он теперь часто так делал — воспринимал людей в соотношении к Александре.
— Проходи. Я думаю, мы можем сесть в гостиной и поговорить.
Патрик, казалось, чуть удивился, когда заметил Хенрика, но тут же опять принял невозмутимый вид и вежливо поздоровался — сначала с Биргит, а потом с Хенриком. Они сели вокруг журнального столика. Наступившая затем тишина показалась напряженной и долгой, в конце концов Патрик сказал:
— Все вышло несколько второпях, и я благодарю вас за то, что согласились меня принять, хотя я и не предупредил вас заранее.
— Мы хотим спросить: случилось что-нибудь важное? Вы узнали что-то новое? Вы давно нам ничего не сообщали…
Фраза застыла, и Биргит с надеждой посмотрела на Патрика.
— Расследование продвигается медленно. Это пока единственное, что я могу вам сказать. Убийство Андерса Нильссона тоже пролило на дело некоторый свет.
— Да, это понятно. Но вы выяснили: Андерса убил тот же человек, кто убил нашу дочь?
Биргит говорила торопливо и очень нервно; казалось, она едва себя контролирует, и Карл-Эрик подавил желание наклониться и успокаивающе положить ей на плечо руку. Но сегодня он должен отказаться от своей роли защитника, которую так хорошо выучил. На секунду он позволил себе унестись в мыслях прочь из настоящего времени в прошлое, которое так переполняло его. Он посмотрел на гостиную с чувством, сильно напоминавшим отвращение. Как легко они поддались искушению. Он почти физически чувствовал запах кровавых денег. Дом в Колльторпе превосходил все, о чем они могли только мечтать, когда дети были маленькими. Они получили этот большой, просторный дом тридцатых годов со множеством сохранившихся украшений. И вместе с домом они получили все мыслимые и немыслимые удобства — благодаря зарплате Карла-Эрика, который стал работать в Гётеборге, у них появилась такая возможность.
