Юрий Кургузов - Чёрный Скорпион
Наверное, с полминуты он стоял и молча смотрел на меня взглядом, в котором было понамешано всякого, — и вместе с тем ничего.
Потом в свою очередь почесал затылок.
— Не знаю-не знаю, о чем вы, но… в каком-то смысле и я вам благодарен и желаю больших успехов, а еще… Чёрт раздери и меня, но ваши методы работы мне тоже определенно нравятся… Как, помните, у Саши Чёрного — "вам рукоплещут папуасы"?
Я внимательно посмотрел на него:
— Лучше уж "аборигены", не так обидно. Слушайте, а вы, оказывается, неплохой, в общем-то, малый, майор.
Он пожал плечами:
— Да и вы, оказывается, в общем-то, тоже. Хотя, конечно, и не подарок.
— Спасибо!
— Нет, правда. Вот только… Подумайте хорошенько, а больше вы ничего не можете мне сообщить?
— Нет! — тявкнул я и взмолился: — Слушайте, если сейчас же не отпустите к невесте, то никогда не станете подполковником! Обещаю, накаркаю.
Он испуганно отшатнулся:
— Только не это! — Потом снова посерьезнел: — Ладно, всего тебе.
Я кивнул:
— Ага. И тебе.
А интересно, подумал я вдруг, пожмет руку или чего испугается?
Не испугался.
Пожал.
Хотя спроста ли он помянул Сашу Ч ё р н о г о?
Сомневаюсь.
Во, гадство, менты какие образованные пошли!
Жуть…
Глава двадцать третья
Громкоговорители зычно объявили посадку в автобус, а мы с Маргаритой стояли возле зеленого газона и тупо смотрели на медленно переваливающегося на своих коротких ножках по траве щенка. Рядом на асфальте сиротливо пристроились корзинка и "дипломат".
Я вздохнул:
— Ну, всё… Теперь, кажется, всё.
И Маргарита вздохнула:
— Да, наверное, действительно всё…
Я поднял голову:
— У тебя будут неприятности?
Она невесело усмехнулась:
— Не беспокойся, папа в угол не поставит.
— Речь не о папе, — возразил я. — Ведь не его же люди повесили Вику. Бизона больше нет, но свято место пусто не бывает. Не могу вот только уразуметь — ее-то за что?
Рита чуть вздрогнула.
— Понимаешь…Понимаешь, этот ублюдок Генка рассказал ей про камень. Он тоже захотел найти его и попросил Вику помочь. А те, должно быть, узнали — вот ее и…
— А его?
— Говорят, и его…
— Бизон или папа?
Маргарита покачала головой:
— Думаешь, отец посвящает меня в секреты своего ремесла? Мне известно лишь кто он такой. В остальное стараюсь не лезть.
— По идее, Зверька могли пришить и те и другие, но у твоего папаши оснований для этого было больше — за предательство.
— Знаешь что, — посоветовала Маргарита ледяным тоном, — спроси у него сам.
Я развел руками:
— Поздно. Да впрочем, теперь уже и всё равно.
Матюгальники сообщили, что до отправления автобуса осталось пять минут. Я засунул щенка обратно в корзину. Он недовольно курлыкнул. В ответ я курлыкнул тоже:
— Н-да-а, и удружил же мне "на посошок" твой родитель!
Рита как-то странно посмотрела на меня:
— Неужели ты не понял? С его стороны это знак оч-чень большого уважения. Ты действительно ему понравился, невзирая ни на что.
Я грустно улыбнулся:
— А тебе?
Ее глаза были сейчас огромными-огромными. И круглыми-круглыми. Почти как у совы. Весьма, впрочем, красивой совы.
— Идиот…
— Конечно-конечно, — кивнул я. — Уже слышали. Да, кстати, тебе известно о существовании деревянного, пардон, сортира в твоем саду?
Брови Маргариты стали похожи на коромысла.
— Ну, вообще-то догадывалась, но…
— Скажешь Пауку… то есть, отцу, что я утопил в нем всю оружейную коллекцию, которую успел собрать за время отдыха в ваших краях. Если захочет — пускай побеспокоится, как ее оттуда выловить. Гранат нет, так что не бойся — не рванет.
Она ничего не ответила, а я поднял корзинку с драгоценным грузом — и вдруг стремительным броском поцеловал Риту в нос.
Она отшатнулась. Губы ее задрожали:
— Ты что!
— А что? — удивился я. — Ну извини, промахнулся. Давай еще раз.
— Уходи!
— Но…
— Уходи, — еле слышно повторила она. Зрачки ее уменьшились до диаметра иглы.
— Да-да, — пробормотал я. — Конечно… И всё же…
— Я прошу тебя — уходи! — едва ли не выкрикнула она. — Я очень тебя прошу!
— Но как же…
Маргарита побелела:
— Я не хочу ничего больше слушать! И я не хочу тебя больше видеть!
— Да, но…
— Никаких но! И мне от тебя ничего не нужно!
На миг в глазах моих потемнело, а потом…
А потом я махнул рукой, схватил "дипломат" и рванул к автобусу. Однако, не сделав и двух шагов, резко остановился, оглянулся…
— Послушай, Рита! Ну неужто я и в самом деле тебе не нужен?!
Из глаз ее брызнули слезы.
— Недавно умер мой муж! А сегодня… сегодня умерла и я, понимаешь? Представь, что той Маргариты больше нет, — есть совсем другая, и она мечтает начать новую жизнь — без горя, без страха, без всех этих ужасов. Благодарю тебя за то, что ты для меня сделал, — и прощай…
Я как волк лязгнул зубами.
— Да что? Что такого особенного я сделал для тебя, Рита?! И неужели… неужели мы никогда не встретимся?!
Она слабо улыбнулась сквозь слезы:
— А неужели встретимся?..
— …Мужчина! Мужчина!.. Который с корзинкой! Вы едете или нет? — раздался со стороны автобуса луженый фальцет контролерши. — Все одного должны ждать, што ли?!
Я прыгнул на подножку, а Маргарита вдруг вскрикнула:
— Ой, билет, билет! Ты забыл билет!.. — и побежала ко мне.
Но контролерша грудью преградила ей дорогу, деловито забрала билет, клацнула компостером и, сунув его мне, отступила на шаг от автобуса. Дверь захлопнулась, едва не прищемив мне нос.
Мотор взревел, и "экспресс" плавно тронулся. Проехал пять метров, десять, двадцать — и за секунду до того, как ему завернуть за угол, я в последний раз увидел высокую стройную фигуру и потрясающую золотистую гриву волос Маргариты…
И последняя
Вечерело…
Я сидел на крыше девятиэтажного дома, в бетонной коробке с окном, венчающей шахту лифта. Однако и лифт, и окно, и сам дом находились, сколь то ни странно, за тысячу километров от моего родного-преродного города, по которому я страшно соскучился и в который, даже несмотря на тоску по Маргарите, стремился попасть как можно скорее.
Стремился, но еще не попал.
Наверное, все последние дни и часы я подспудно, порой, может, и незаметно для себя, шел к этому решению…
А может, и не шел.
Но — пришел.
И вот меня опять занесло чёрт-те куда — в другой чужой город, на другую чужую улицу и в другой чужой дом, который сам по себе был мне совершенно не нужен. Мне был нужен соседний дом — напротив, метрах в восьмидесяти, и квартира во втором подъезде на четвертом этаже, в которой несколько лет назад мне по случаю пришлось побывать. Да даже и не сама квартира, а ее хозяин. Человек, из-за которого я прилетел…
Не имей сто рублей, а имей сто друзей — истина вечная. В этом городе у меня был (как оказалось теперь) только один друг, но хватило и одного. Когда я позвонил и сказал, что мне нужно, лишних вопросов он не задавал и даже не удивился. А впрочем, может, и удивился, но не подал виду. Наверное, позже он все поймет… да нет, не "наверное", а наверняка поймет. Но — не предаст. В этом я уверен был абсолютно.
Он разинул рот, когда увидел меня с корзинкой и ее наполнителем. Предложил оставить щенка, а после забрать.
Я отказался, пояснив, что должен улететь этой же ночью и лучше нам больше не встречаться. Он не настаивал. Поговорив минут пять, мы разошлись.
И вот сейчас мой "подарок" мирно дремал в корзине, которая стояла на полу… Слушайте, но как же его назвать?
В принципе, когда раньше меня посещала мысль завести собаку, я (хотя и считается, что называть животных человеческими именами — моветон) предполагал, что имя у него (разумеется, возьму кобеля, а не суку) будет Джон, или Пол, или Ринго, — бедняга Джордж1 отпадал из-за языколомного "рдж". И вот у меня есть собака, кобель…
Я взял приставленный к стене старомодный коричневый тубус и с негромким "поком" открыл его. Глянул в окно.
По бульвару, разделяющему два дома, медленно прогуливались люди: молодые мамаши и бабушки не многим старше с колясками, подростки с собаками самых разных пород и размеров (скоро и мы будем так!). Скамейки облюбовали пенсионеры обоих полов — нетрудно представить, что за разговоры там: кроют почем зря всех и вся и правильно делают.
Однако довольно пейзажей и лирики. Иначе скоро станет слишком темно. Я разложил на бетонном полу газету и принялся аккуратно извлекать из тубуса его содержимое — увы, отнюдь не дипломные и курсовые проекты, а нечто совсем иное.
Сначала я достал маленький, но очень мощный телескопический прицел, потом глушитель, подкосы приклада, спусковой крючок и прямо-таки даже изящный плечевой упор. Последним на газету лег ствол с рабочим механизмом.
