Сергей Михайлов - Наркодрянь
Владимир вынул из кобуры "кольт", левой рукой уцепился за поручни и стал медленно и осторожно карабкаться наверх. Слава Богу, Лич не распорядился выставить охрану еще и на этой лестнице, не то им пришлось бы туго. Бачей беспрепятственно долез до самого верха и уперся головой в люк. Естественно, что тот не открылся.
Литовченко и остальные уже сопели где-то за спиной.
- Врежем из гранатомета? - посоветовал Жора.
- Нет, - отмахнулся Бачей. - Еще вертолет на крыше повредим. Ах! Только бы он не помахал крылышками.
Владимир снял с пояса динамитный патрон:
- Вот, это в самый раз. Все вниз. - и первым, с ловкостью корабельного юнги, заскользил по перилам.
- Лестницу не оторвет? - озабоченно глянул наверх Литовченко, когда все вернулись к подножию.
- Гляди, чтобы нас сзади не оторвали, - буркнул Владимир и глянул на часы. - Сейчас ахнет.
Наверху раздался звонкий хлопок и прокатился эхом. Бачей снова ринулся наверх. Теперь вместо люка в крыше голубела клочком неба круглая дыра.
- Вот теперь - совсем другое дело, - удовлетворенно констатировал Владимир, но подниматься на крышу не торопился. Вначале снял с головы шлем и повернул к Литовченко раскрасневшуюся физиономию, густо усеянную бисеринками пота.
- Винтовку дай.
Жора торопливо сорвал с плеча "М-16" и протянул ее Владимиру. Тот напялил шлем на ствол и сунул его в лаз.
На крыше сухо треснул выстрел, и шлем закачался на тонкой своей шее. Бачей опустил винтовку, потрогал пальцем вмятину на шлеме и отметил:
- Хорошая скорлупа.
Затем нахлобучил шлем обратно на голову и протянул руку к Литовченко:
- Давай гранаты с газом.
Шесть гранат одна за другой улетели в голубую дыру. На крыше их появление приветствовали крутой бранью. Однако у невидимого оратора было мало времени, и потому тирада вышла сочной.
но краткой.
- Противогазов у них нет, - заметил Владимир и смело высунул голову. Как раз в это время пилот Лича вместе с косноязычным телохранителем спрыгнули с крыши. А что им еще оставалось делать? Но Бачей не видел этого захватывающего зрелища - фанаты изрядно надымили, он разглядел главное вертолет остался на месте.
...Гордон поднял машину рискованным рывком, резко завалил вправо и описал над разоренным гнездом Лича круг почета. С высоты хорошо было видно, как спешили к вилле со всех сторон автомобили. Среди них искрились мигалки патрульных машин полиции. Владимир склонился к Гордону и проорал тому в самое ухо:
- Нам надо сесть, пока полиция не связалась с патрульными вертолетами.
Гордон кивнул и решительно взял на себя ручку. Машина стремительно набрала высоту и быстро скрылась из глаз.
4
В рабочей комнате Пьетро Манзини не было окон, а убогая обстановка в точности копировала обитель воинственного корсиканца прошлого века.
Четыре добротных стула с высокими резными спинками, длинный стол, серебряное распятие на стене да ружейная пирамида в углу - вот и все убранство.
Сам дон Пьетро - сухощавый, крепкий старик в наглухо застегнутом черном старомодном сюртуке, тоже походил на сицилийского "дона"
или, в крайнем случае, на отставного майора наполеоновской гвардии.
Теперь он одиноко съежился за столом и придирчиво разбирал утреннюю корреспонденцию.
Из всех изобретенных способов человеческого общения Манзини признавал только два: устное и письменное. В его кабинете никогда не было даже телефона, не говоря уже о телетайпе, телефаксе, персональном компьютере и прочих достижениях века. Впрочем, дон Пьетро иногда пользовался телефоном, но только в крайне неотложных случаях.
Такая стариковская блажь могла бы послужить замечательным объектом насмешек в окружении Манзини, но человеку, который осмелился бы высмеять дона Пьетро, следовало сначала заказать себе похоронную панихиду.
Но к письмам Манзини относился с уважением и собственноручно сортировал свою почту.
Впрочем, некоторые письма он тотчас, не читая, комкал и опускал в мусорную корзину. Некоторые, с неприметной пометкой в углу конверта, откладывал в сторону, чтобы потом изучить их подробно. Остальные клал налево - ими займутся секретари.
Его тонкие, сухие пальцы ловко перебирали конверты. Налево - направо, направо, в корз...
Стоп! Пьетро задержал в руках ничем не примечательный конверт. Внимание его привлек штемпель: на черном фоне красная буква "R", увенчанная золотой короной. Знак этот был уже хорошо знаком Манзини.
Он повертел голубой конверт, внимательно оглядел его со всех сторон и даже понюхал. Ничего подозрительного.
Великий "кэмпо" криво усмехнулся и расстегнул верхнюю пуговицу сюртука. Затем выложил конверт на стол перед собой, словно желая оттянуть встречу с неведомым, но желанным респондентом. Дон Пьетро всегда старался угадать содержание интересующего его послания. А это ему почти всегда удавалось. Почти...
"Предлагают перемирие или договор? - размышлял Манзини. - Может быть. Пока что счет в их пользу. Но если так - значит, они меня плохо знают, а это... вряд ли. Может, угрожают? Зачем?
Его никто не способен запугать в этом мире. Никто! Тогда зачем письмо? Может, кто из врагов испугался и хочет перебежать в его лагерь? Вероятно... Но этот человек глупец. Пьетро никогда не щадит предателей кого бы они ни предавали".
Манзини расстегнул еще пуговку и решительно вскрыл конверт. Два тонких листика с машинописным текстом сложены вчетверо. Листы слиплись, и дону Пьетро, чтобы развернуть их, пришлось послюнить пальцы.
Первые же фразы письма повергли его в изумление. Он ожидал чего угодно, но такого...
Все четыре страницы содержали полный набор виртуознейших ругательств с вариациями в его адрес. Пораженный Манзини внимательно перечел письмо до конца и не нашел в нем даже крупицы здравого смысла. Только унизительная, похабная ругань. А в конце загадочная фраза:
"Привет папе Манзини от мамы Медичи".
На гладковыбритых желтых щеках главы мафии даже выступил легкий румянец. Челюсть его яростно затряслась. Пьетро отшвырнул письмо и с остервенением принялся грызть ногти на левой руке. Эта его привычка была хорошо знакома верхушке "семьи", и ближайшие помощники "кэмпо"
хорошо знали: грызет ногти - значит, крайне чем-то недоволен. А его это почему-то успокаивало. Успокоило и теперь, только во рту почему-то появился такой привкус, словно он обгрыз дверную ручку.
Манзини сердито сплюнул и прокаркал:
- Фальконе! Иди сюда!
Дверь тотчас отворилась, и в кабинет бесшумно скользнул старый слуга Манзини. Дон Пьетро брезгливо поднял конверт за уголок и протянул слуге:
- Передай Картавому. Пусть высосет из этой писульки все, что возможно. Да! Нашли ту шлюху Джакомо?
- Нет, пока... - переминаясь с ноги на ногу, промямлил Фальконе. - Еще ищут.
- Передай Картавому, чтобы шевелился. Ну иди, иди...
Фальконе почтительно приложился губами к золотому перстню на среднем пальце правой руки Манзини и, пятясь, скрылся за дверью.
...Картавый, отличный эксперт, не сошедшийся некогда принципами с федералами, осторожно, пинцетом, опустил листок в полиэтиленовый пакет и облизал пересохшие от волнения губы. Он сразу заподозрил неладное.
Бумага выглядела как-то странно. Вроде мелованная, но очень тонкая, она походила на крылышки бабочки-капустницы, побывавшей в потных руках уличного сорванца.
Картавый начал экспертизу с того, что тщательно осмотрел письмо и конверт в десятикратную лупу. Уже после этого поверхностного осмотра он вознес небесам хвалу за то, что они надоумили его надеть резиновые перчатки.
Бумага была обильно и искусно припудрена мельчайшим белым порошком. Потому-то и походила она на крылья бабочки. Впрочем, подметить это можно было только при хорошем увеличении, да и требовался глаз только такого спеца, каким был Картавый.
...Вот и отпечатки пальцев "кэмпо". Он изрядно полапал бумагу... А другие? Других отпечатков Картавый не обнаружил. Впрочем, дактилоскопия его сейчас мало интересовала. Картавый понял назначение письма и смысл ругательств. Все остальное не имело значения, уже не имело...
Он бережно опустил пакет с письмом на дно небольшого чемоданчика, снял пинцетом перчатки. Затем тщательно вымыл руки горячей водой и снял трубку внутреннего телефона. Набрал номер Картрайта - тот распоряжался всеми перемещениями и действиями "соддато".
- Картрайт здесь, - раздалось в трубке.
Как непревзойденный специалист и старый соратник Манзини, Картавый входил в свиту "особо приближенных". Потому с Картрайтом он говорил на равных.
- Слушай, малыш, - деланно безразлично протянул он. - Мне нужно съездить на кухню к Алхимику. Доложи отцу и позаботься о конвое.
Кличку свою Картавый носил не зря. Даже под пистолетом не мог он выговорить проклятую букву "р". Потому-то и избегал в разговоре употребления слов с этим звуком. И, надо отметить, достиг поразительной сноровки, хотя смысл его высказываний не всегда сразу доходил до слушателя.
