Андрей Воронин - Без единого выстрела
Чек поставил «вальтер» на предохранитель и затолкал его в карман. Он подошел к Рогозину, на ходу перезаряжая обрез. Это оружие ему действительно нравилось, потому что было простым, удобным и обладало жестокой убойной мощью — не большой, а именно жестокой, что и требовалось в данной ситуации.
Чек очень надеялся, что Рогозин еще жив, и тот действительно был жив, хотя грудная клетка у него оказалась развороченной, а на губах пузырилась кровавая пена. Более того, бывший работодатель Чека каким-то чудом не потерял сознания, и Чек решил, что бог есть на свете.
— Ну, — сказал он, — говорят, ты насильник? Не хочешь ли попробовать, каково было моей сестре? Или Баландину?
— Все… что угодно, — с трудом шевеля мертвеющими губами, прохрипел Рогозин, глядя на него снизу вверх глазами, из которых непрерывным потоком текли слезы. — «Скорую»… умоляю…
— «Скорая» уже здесь, — успокоил его Чек, с силой ввинчивая стволы обреза между ягодицами Рогозина. — Сейчас станет легче.
Он немного повернул обрез, чтобы картечь пошла строго вверх, разрывая кишки, превращая внутренние органы в кровавую кашу, перемалывая почки, печень, легкие и сердце в чудовищный фарш, и спустил курки. Тело Рогозина подпрыгнуло, изо рта выплеснулся фонтан крови, и все закончилось. Чек выронил обрез и подошел к окну, не обращая внимания на доносившиеся с лестницы матерные стоны Баландина В дачном поселке было тихо — так тихо, что в это даже не верилось «А чего ты, собственно, ожидал? — устало подумал Чек. Он провел ладонью по лбу, не замечая, что пальцы у него в крови, и на бледной коже остались четыре кровавые полосы, похожие на следы реактивных снарядов. — Неужели ты думал, что кто-то, услыхав стрельбу, бросится на помощь соседу, размахивая веником или граблями? Да черта с два! Для чего, в таком случае, существуют милиция и телефон, по которому ее можно вызвать?»
Он оглянулся на дверь. Баландин стонал и возился на лестнице. Проходить мимо него Чеку не хотелось. Просто не хотелось, и все. Эта книга была прочитана до конца, последняя страница перевернута, и Чек по собственной воле вычеркнул себя из списка действующих лиц. Баландин может делать все, что ему вздумается, в том числе и подохнуть от потери крови или снова сесть в тюрьму, теперь уже лет на двадцать, никак не меньше. Каждый за себя, один бог за всех — так, кажется, он говорил?
Чек перебросил ноги через подоконник и встал на узком карнизе, держась одной рукой за раму окна. Прямо под ним был балкон второго этажа, и Чек прыгнул на него. Приземлился он неловко, сильно подвернув ногу. «Ну вот, подумал он, массируя лодыжку, — одним хромым волком стало больше. Интересно, надолго ли?»
Он перелез через перила, повис на руках и разжал пальцы. Старая сирень затрещала, приняв на себя вес его тела. Сучья в нескольких местах разодрали одежду и пробороздили кожу, но они же смягчили падение.
Ключ от «бьюика» почему-то торчал в замке зажигания. Чек настолько устал, что даже не удивился этому обстоятельству. Он завел двигатель и дал задний ход, не утруждая себя тем, чтобы открыть ворота. Подвернутая нога ныла, как гнилой зуб, и все тело, казалось, было набито ватой, поэтому Чек просто дал полный газ и с грохотом вывалил ворота наружу, с разгона ударив в них бампером лимузина.
Он вырулил на улицу, развернул машину в сторону Москвы и ударил по тормозам, потому что дорога оказалась перекрытой. Поперек проезжей части торчал пыльный зеленый «жигуленок», а прямо перед ним, широко расставив ноги, стоял Канаш. Его каменное лицо было осунувшимся, но спокойным. Он что-то держал перед собой в вытянутых руках — Чек не видел, что именно, но догадаться было несложно, поскольку поза Валентина Валерьяновича была словно позаимствована из старого вестерна или из полицейского боевика.
«Сейчас он нажмет на клавишу „Del“ и сотрет меня, как испорченный файл», — успел подумать Чек за мгновение до того, как в лобовом стекле напротив его лица одно за другим появились четыре круглых отверстия, окруженных расходящимися лучами мелких трещин. Потом прочный триплекс не выдержал и разлетелся вдребезги, осыпав упавшего на рулевое колесо Чека дождем мелких стеклянных призм
* * *— Когда, говоришь, это случилось? — спросил Илларион, круто разворачивая машину в неположенном месте. Маневр получился довольно неуклюжим, поскольку Забродов рулил одной рукой, держа в другой сотовый телефон.
— Да только что, — возбужденно ответил Сорокин. — Я звоню только для того, чтобы предупредить: ничего не предпринимай. Не суйся в эту кашу. Они все сошли с ума, а самый сумасшедший из них этот Канаш Сиди дома и не высовывайся. Только тебя там и не хватало.
— Где это — там? — спросил Илларион.
— Понятия не имею, — раздраженно откликнулся Сорокин. — А если бы знал, ни за что бы не сказал. Я не шучу, Забродов. Держись от этого подальше.
— Есть, товарищ полковник, — четко, по-армейски ответил Илларион и прервал связь.
Телефон немедленно зазвонил снова, но Илларион больше не обращал на него внимания, целиком сосредоточившись на управлении автомобилем. В отличие от Сорокина, он догадывался, куда мог податься Канаш, а главное, почему он это сделал. Сорокин был неглуп и вскоре должен был прийти к такому же выводу, но он руководствовался логикой, а этот путь был длиннее, чем тот, которым шел Забродов. Он чуял Канаша, как бывалый охотник чует тигра-людоеда, и гнал «лендровер» на дачу Рогозина, благословляя тот миг, когда Сорокин проговорился, назвав ему адрес.
Илларион вдруг ухмыльнулся и покачал головой. Проговорился… Проговорился ли? Может быть, полковник сделал это сознательно, предчувствуя такой поворот событий?
Через полчаса он въехал в дачный поселок и без труда отыскал нужную улицу. Улица была пуста, и в этой пустоте Иллариону почудилось что-то зловещее. Проезжая по поселку, он видел встревоженные лица копавшихся в своих огородах дачников, повернутые в сторону рогозинской дачи. По этим лицам можно было ориентироваться, как по мху на стволах деревьев, который, как известно, растет с северной стороны. А здесь было тихо и пустынно, как на обратной стороне Луны. «Неужели опоздал?» — подумал Илларион, останавливая «лендровер» возле перегородивших дорогу «жигулей». С другой стороны он увидел огромный «бьюик» без лобового стекла. Светлая кожа водительского сиденья была забрызгана кровью, а сам водитель лежал на баранке, и в его волосах блестели осколки стекла. Некоторые из них были красного цвета.
Илларион заглянул в салон «бьюика», перевернул тело и понял, что действительно опоздал. Прямо у открытой калитки на посыпанной гравием дорожке лежал еще один труп.
— Черт возьми, — сказал Забродов, и в этот момент в доме раздался выстрел.
Илларион бросился к дому. Почти добежав до крыльца, он вспомнил про оставшийся в бардачке револьвер, но возвращаться было поздно.
Больше в доме не стреляли. Илларион замедлил шаг, спокойно поднялся на крыльцо и вошел в прихожую.
Наверху послышались шаги. Забродов огляделся, увидел в углу глубокое и очень удобное на вид кресло и уселся в него, закинув ногу на ногу.
Канаш спустился по лестнице, держа в руке пистолет. Вид у него был деловой и озабоченный. Сорокин ошибся, утверждая, что начальник службы безопасности сошел с ума. Возможно, так оно и было, но лишь до тех пор, пока он не закончил дело, прострелив головы сначала Чеку, а затем и Баландину. Спускаясь по лестнице, он обдумывал план бегства, к которому готовился уже много лет. Собственно, обдумывать было нечего: он никогда не сомневался, что уходить придется в экстренном порядке, и заранее подготовил пути для отступления — Ну что, Канаш, — раздался вдруг смутно знакомый голос, заставивший его вздрогнуть и резко обернуться, — закончил все свои дела?
Канаш сощурился, вглядываясь в темный угол, и медленно покачал головой.
— Жив? — удивленно спросил он, разглядев раскинувшегося в кресле Забродова, который с рассеянным видом чистил ногти игрушечным перочинным ножичком с пятисантиметровым лезвием. — Надо же, какая живучая сволочь… Ничего, это ненадолго.
-..Кто знает, что будет? — нараспев произнес Забродов, кого-то цитируя. — И сильный будет, и подлый будет. И смерть придет и на смерть осудит.
— Это что, стихи? — насмешливо спросил Канаш. — К сожалению, я далек от поэзии, поэтому разговора не будет.
Он поднял пистолет. Ему оставалось всего лишь нажать на курок, но смехотворный ножик, которым Забродов только что с невозмутимым видом чистил ногти, каким-то непостижимым образом вдруг вынырнул из пустоты и вонзился в его горло чуть правее гортани — туда, где под кожей мерно пульсировала артерия.
Свет начал стремительно меркнуть. Канаш нажал на спусковой крючок, пистолет коротко бахнул, подпрыгнув в его руке, и пуля вспорола обивку кресла, в котором уже никого не было. Валентин Валерьянович упал на одно колено, схватившись свободной рукой за рукоятку ножа, и заколебался, понимая, что струящийся у него между пальцами поток крови превратится в фонтан, как только он вынет нож из раны. Он снова выстрелил, хотя перед глазами было уже совсем темно, как будто на подмосковный поселок спустились преждевременные сумерки.
