Игорь Христофоров - Смертельное шоу

-- Не-е, тебе не в разведчики надо идти, -- решил Санька. -- А в журналисты! Они сейчас первые подсматривальщики! -- еле выговорил он придуманное слово.

-- А из машины на вас дядя смотрел...

-- Что? -- сразу протрезвел Санька. -- Какой дядя?

Никакого дяди с машиной в его воспоминаниях не было.

-- С длинными волосами, -- охотно сказал мальчик.

-- Лицо запомнил?

-- Не-а.

-- А что за машина?

-- Красная.

-- В смысле, красивая?

-- Нет, просто красная. Как помидор.

-- Ин... иномарка?

-- А я это не понимаю. Просто машина.

-- А человек этот... длинноволосый, он того... чернявый? На кавказца похож?

-- Чего?

-- А-а, ну ты ж Джиоева не видел! -- махнул вялой рукой Санька.

-- Чего?

-- И что он... Ну, этот дядя?

-- А ничего, -- вздохнул мальчишка, и его розовые уши смешно пошевелились, будто листики под дуновением ветерка. -Посмотрел-посмотрел -- и уехал...

-- Маша не могла его заметить?

-- А это вы у нее спросите.

-- Она появится здесь завтра?

-- Она тут все время.

-- Как это? -- заозирался Санька.

Пьяная муть, на время отогнанная испугом, возвращалась в голову и становилась еще плотнее, чем до этого, будто пыталась отомстить за временное отлучение.

-- А она на теплоходе живет, -- ткнул коротким пальчиком за спину

Саньке мальчишка. -- У нее там папка -- первый помощник капитана.

Они теперь не плавают, а только стоят. Чтоб курортники жили внутри теплохода. Бизнес -- это называется...

-- Гостиница, получается?

-- Ага. Там хорошо! Музыка, ресторан, ковры. Я один раз был. С

Машкой. А больше... Нет, больше не был...

Через пять минут Санька уже стоял у длинного, круто взбирающегося к палубе трапа и пытался поцеловать круглолицего вахтенного матроса. У того все время сваливалась с левого рукава белой форменки повязка, и он вынужден был придерживать ее. Оставшись, таким образом, как бы без рук, он отталкивал Саньку одним плечом и недовольно гудел:

-- Отойдь! А то милициванеров покличу!

-- Зе-емля-як! -- лип к нему Санька. -- Мне на борт надо! Там девушка одна. Она мне нужна...

-- Девушковые всем нужны! -- упорствовал вахтенный. -- Предъявите по полной форме пропуск али квиток в ресторант!

-- Ты с каких краев, земляк? С Урала, что ли?

-- С известных краев!

-- Тогда это... -- еле вспомнил Санька, -- пер...первого помощника капитана позови! Вот!

-- Я щас патруль милициванеровский позову! -- набычился матрос.

Теперь уже не только лицо, но и он весь стал каким-то круглым и чрезвычайно похожим на индюка, приготовившегося к драке.

Санька увидел лениво бредущих к трапу по набережной двух милиционеров и перестал сомневаться. Он пнул матросика и понесся по трапу на теплоход. Ступени гудели, будто колокола. Казалось, что над Приморском стоит набат, и весь город видит его пьяный спотыкающийся бег и ждет, разобьет Санька нос или нет.

Добежал. Не разбил. И уже по инерции оттолкнул стоящего на палубе второго вахтенного матроса. А у того было такое вялое и тряпичное тело, что даже несильный удар перевернул его над леером, и моряк, беззвучно вращая в воздухе ногами, полетел вниз.

На Саньку от испуга накатила тошнота. Сжав пальцами горло, он метнулся к леерам, налег на них грудью и успел заметить всплеск в проеме между бортом и причалом. Потом над черной пленкой воды вынырнул шар и завопил с громкостью автомобильной сигнализации: "Ма-а-ма! То-о-ну-у! Спа-а-асите!"

Не помня себя, Санька бросился в ближайший же судовой коридор, прогрохотал по нему, сиганул по трапу вниз, побежал теперь уже не в нос, а в корму, потом нырнул по еще одному трапу палубой ниже и только здесь, в раскачивающемся, похожем на московский подземный переход коридоре остановился и крепко сжал зубы. В висках билось перепуганное сердце, и очень хотелось дышать. Он позволил себе такую роскошь, тряхнул головой и только теперь увидел, что шторма нет. Коридор не раскачивался. Но в голове по-прежнему стоял колокольный гул. Судно словно бы напоминало ему, что город заметил его бег по трапу и боксерский прием против матроса и успел перекрыть все выходы с теплохода.

Он пошел вдоль левой стены коридора, по очереди дергая за дверные ручки. Открылась только пятая. На полу каюты, на потертом красном ковре, катались голые переплетенные тела.

-- Вас мо... можно на минуточку? -- не понимая, что за схватка, спросил Санька.

-- Чи... чиво? -- вскинул голову мужик. Под ним лежала и в одышке качала пудовые груди девица. Ее обесцвеченные волосы давно отросли, и их белая часть выглядела уже не волосами, а частью ковра.

-- Из-визвините, пжжалста, -- выжал слово Санька. -- Вы не

скажете, где нахо... одится каюта первого помощника кап-питана?

-- Пошел вон!

Босой ступней толкнул мужик дверь, и она захлопнулась перед носом у Саньки.

-- Большое спасибо, -- ответил он двери.

-- Что, братан, заблудился? -- окликнул его мужчина из дальнего конца коридора.

На его плече висела еле живая девица. Ее волосы тоже были обесцвечены и тоже ровно на половину длины. Казалось, что женщин с другими прическами и другими покрасками волос на этой палубе быть не может. В правой лапе мужчины тремя бокалами смотрелись три бутылки шампанского.

-- Я пе... первого па-амощника ищу, -- пошел навстречу ему Санька. -В смысле, капитана...

-- Это палубой выше. Тысяча двадцатая каюта. Запомнил?

-- Ага, -- с интонацией пацана-роллера ответил Санька и прошел мимо мужика с таким видом, будто они вообще не разговаривали.

Девица на его плече икнула и потребовала:

-- Я вып... пи... пить ха-ачу!

Санька чуть не ответил ей: "Тебе уже закусывать пора"...

Перед довольно быстро найденной им дверью с привинченными к пластику четырьмя цифрами он решил: откроет помощник -- сдамся, откроет Маша -упаду на колени.

Открыла Маша. Но на колени он не упал.

Она стояла в простеньком цветастом халатике. Лицо было свежим, без капли сна, и тоже, как у Нины, некрашенным. Но теперь в этой ненакрашенности ощущался не учительский стоицизм, а девичья целомудренность.

-- Добр... дрый вечер, -- промямлил он.

-- Здравствуйте.

Даже загар не смог замаскировать покрасневшие щеки. Она растерянно взмахнула руками то влево, то вправо, но вместо приглашения в каюту сказала совсем другое:

-- Папа скоро придет. Папу вызвали. Там какое-то ЧП. Пьяный бандит

ворвался на борт и выбросил за борт вахтенного у трапа...

-- Пьяный бандит -- это я, -- сказал он, прижался затылком к холодной

стальной переборке и закрыл глаза.

Глава двадцать третья

ВАЛЬС НА ПАЛУБЕ

Холодный душ оказался сильнее сотни "Николашек". Санька выбрался из шикарной ванной, вытерся, посмотрел на свою одежду с таким видом, будто одна она была виновата в его пьяном дебоше, медленно оделся и приготовился к экзекуции. Но когда он открыл дверь ванной, то Машиного отца не увидел. Ощущение близкой расправы почему-то стало еще острее.

-- Папа все замял, -- с радостью сообщила она. -- Сказал, что ты препровожден на берег...

-- И что, поверили?

-- Так я тебя и буду препровождать.

-- А вахтенные у трапа?

-- Они уже сменились.

-- Отца, значит, нет?

Усталость посадила Саньку на жесткий судовой стульчик. Первого помощника капитана он так и не увидел. Наверное, Маша спасла Саньку, когда он откисал в ванной под ледяными струями.

-- Он пошел вахту проверять. Тут хоть и не ходовое судно теперь, а скорее гостиница с рестораном, но все службы несутся. Штат полный.

-- А возить по морю что, невыгодно?

-- Начальство порта посчитало, что так выгоднее.

Санька вспомнил рассказ мужика в тельняшке о начальнике порта, о банкротстве, и хотел громко объявить, что банкротство-то липовое, но тут же осекся. Вряд ли этот экскурс в экономику был бы интересен востроносенькой Маше.

Она стояла у отцовского служебного стола, заваленного бумагами, в легком сиреневом платьице, в белых туфельках на совсем маленьком, совсем немодном каблучке, и Санька вдруг догадался, что этим каблучком она пытается уменьшить свой рост, невольно встал, сделал к ней шаг и с удивлением заметил, что они -- одного роста. Эффект роликовых коньков пропал, жалость к худенькой долговязой девчонке исчезла, и Саньке вдруг захотелось похвалить ее, как будто она только что на пятерку прочитала выученное стихотворение.

-- А ты это... здорово на роликах гоняешь, -- ляпнул он совсем не то. -- А что это за музыка?

-- Танцы. На верхней палубе. Там ночной ресторан.

-- До самого утра?

-- Да. Такого больше в городе нет. Остальные кто до трех, кто до четырех часов работают.

-- Может, сходим? -- сунул он руку в карман.

Там что-то похрустело. Хотелось верить, что в блужданиях по лабиринтам ночных приморских улиц он раздал бомжам и алкашам не все крупные купюры.

-- У меня приказ, -- хитро улыбнулась она.

-- Какой?

-- Доставить тебя на берег.

-- А-а, ну да...

-- Пошли.

Она легко, порывисто шагнула к двери каюты, и он со вздохом последовал за ней. Голова почти не соображала. Она напоминала комнату, до верху заваленную старой переломанной мебелью. Чтобы добраться до мыслей, красивыми, но маленькими по размерам, картинами висящими на дальней стене, требовалось проломиться сквозь этот бедлам. Он не стал. И теперь уже самому себе показался теленком, тупо идущим вперед за пастушкой.