Миюки Миябэ - Горящая колесница
Парень ехидно улыбнулся:
— Если бы можно было провернуть такой трюк, никто бы не мучился. Нет, это невозможно. Оттого Кёко и страдала.
По закону долги обязан выплачивать только сам должник. Поэтому ни жена, ни дочь не могут вместо должника подать заявление о банкротстве.
— Мы посоветовались с адвокатом, но он сказал, что с этим ничего нельзя поделать. Ведь по закону Кёко не обязана выплачивать долги. Значит, не может такого быть, чтобы от неё требовали вернуть то, что задолжал отец. Не может быть, чтобы кредиторы её беспокоили. Так что заявить о банкротстве Кёко не могла. Даже если бы нам удалось получить постановление о том, что эти люди обязаны оставить Кёко в покое, это мало что изменило бы. Мы ведь торговлей занимаемся, мы не можем проконтролировать, чтобы эти люди не приходили к нам в офис под видом клиентов. То, что у отца Кёко долги, — правда. Так что мы даже не могли подать на этих людей в суд за клевету.
До тех пор, пока кредиторы не применяют силу, полиция вмешиваться не будет: она обязана соблюдать принцип невмешательства в гражданские дела.
— Эти бандиты угрожают, но не оставляют улик, оттого на них и не пожалуешься. И Кёко, и я, и мои родители — мы все чуть с ума не посходили. Несколько наших сотрудников уволилось с работы… Адвокат всё-таки посоветовал один способ. Он сказал, что сначала нужно добиться постановления о том, чтобы отец Кёко считался пропавшим без вести. Тогда в посемейный реестр можно будет записать, что его уже нет в живых. Кёко достанется его наследство, в данном случае долги. Дальше нужно будет просто пойти в суд по гражданским делам и оформить отказ от наследства.
Но не всё так просто, как кажется. Хомма это тоже понимал. Такое постановление можно получить, только если со времени, когда человек в последний раз объявился — приехал, написал письмо или позвонил, — прошло не менее семи лет.
— Ждать ещё целых семь лет, конечно, было нельзя, верно?
Курата резко мотнул головой, словно отбрасывая что-то прочь:
— Наш адвокат предположил, что отца Кёко, может быть, уже нет в живых. Он посоветовал нам это проверить. Раз он трудился на подённых работах, то, возможно, умер на улице. Как только смерть установлена, можно оформлять отказ от наследства или можно получить наследство, признать за собой все отцовские долги, а потом объявить себя банкротом. Это фактически одно и то же. Мы с Кёко поехали в Токио и занялись там поисками её отца. Заходили к тем родственникам, о которых я рассказывал. Потом отправились в библиотеку.
— Вы решили проверить «Правительственный вестник»?
В «Правительственном вестнике» есть колонка, где перечислены неопознанные трупы. Этот столбец обычно называют «Извещением о погибших в пути». Короче говоря, это список всех тех, кто скончался прямо на улице. Указывают адрес и имя, если известно, а чаще так: «Мужчина лет пятидесяти — пятидесяти шести; рост — сто шестьдесят сантиметров; худой; рабочая одежда цвета хаки; сапоги…» В ходе следственной работы Хомме тоже не раз приходилось пролистывать эти нескончаемо длинные списки, в которых приводится описание погибших, а также место и дата смерти. Гнетущее ощущение — словно ходишь по заброшенному кладбищу с безымянными могилами.
— Я всё ещё не могу забыть… — Лежавшие на коленях руки Кураты сжались в кулаки, и он устремил взор в окно, туда, где лил бесконечный дождь. — Я никогда, наверное, не забуду, как склонившись над столом, Кёко ожесточённо перелистывала страницы «Вестника». Не забуду, как она искала погибшего с внешностью, напоминающей её отца… Нет, она не просто листала страницы, — в голосе парня звучала боль, словно его хлестали кнутом, — она делала это, молясь только об одном: чтобы он был мёртв, чтобы отца уже не было в живых. А ведь это её родной отец! Для меня это было уже слишком. Увидев Кёко такой, я впервые почувствовал к ней презрение. Словно внутри меня прорвало дамбу.
Хомма живо представил себе уютный читальный зал: абитуриентов, готовящихся к экзаменам; подружек-школьниц, которые, непринуждённо болтая, делают домашнее задание; старичков и старушек, читающих журналы; торговых агентов, пришедших сюда вздремнуть… И среди них Кёко Синдзё, которая листает «Правительственный вестник», точно одержимая. Ему представилась её голова, склонившаяся над списками погибших, изящная шея и даже то, как время от времени она облизывает пересохшие губы, моргает уставшими глазами и прижимает пальцы к векам. Хомме даже послышался шелест страниц.
«Пожалуйста, только бы ты умер!»
Сидящая рядом с Кёко девушка, читающая детектив, маленький мальчик, изучающий энциклопедию, пожилая женщина, удивлённая откровенной статьёй, которую только что прочла в журнале, — могли ли они понять то, что чувствовала тогда Кёко! Могли ли они хотя бы предположить, что на расстоянии протянутой руки, на расстоянии оклика, течёт совсем другая жизнь?
И вот, прервавшись на минуту, она подняла голову и в глазах мужа, сидящего напротив неё, увидела… Это было хуже, чем неодобрение, это было отвращение. Он смотрел на неё так, словно увидел отбросы на обочине дороги.
Муж отдаляется от неё — Кёко, наверное, поняла это. Поняла даже яснее, чем если бы он выразил это словами. Больше никогда она не почувствует на своём бедре его прикосновения, когда они будут сидеть за одним столом. Больше он никогда не встанет со стула, чтобы подойти и обнять её. Теперь он будет всё больше отдаляться от неё…
Как бы он её ни любил, как бы ни казалось ему, что он её понимает, благополучный Курата всё же не мог видеть «такую» Кёко — одержимо ищущую в списках умерших собственного отца.
«И можно ли его за это винить?» — подумал Хомма.
— Я не выдержал и сказал ей, чтобы она хоть в зеркало на себя посмотрела, — угрюмо сказал парень, — сказал, что она словно ведьма…
Счастливая жизнь, которую она считала уже налаженной, ускользала от Кёко. Пытаясь исправить положение, девушка слишком сильно сжала кулак, и только что обретённое счастье рассыпалось в её руках в пыль.
Догадка Хоммы оказалась правильной. Кёко Синдзё была одиноким человеком. Она была совсем одна, и никто не мог разделить с ней пробирающей до костей стужи, которой веял ветер судьбы.
«Пожалуйста, папа, пусть тебя уже не будет в живых, пожалуйста!»
Курата чуть слышно произнёс:
— Через полмесяца мы развелись.
Сентябрь 1987 года. С того момента, как они зарегистрировали брак, прошло всего три месяца. Устроившись работать в «Розовую линию», Кёко Синдзё потом говорила: «С замужеством не получилось, потому что слишком молодая была».
— После развода Кёко собиралась вернуться в Нагою и искать там работу.
Теперь она снова числилась в родительском реестре в Корияме, откуда тремя месяцами ранее её выписали. (Это можно проверить, если раздобыть выписку из этого документа.) Теперь угроза быть настигнутой кредиторами миновала. Но то, что Кёко устроилась на работу в Осаке, свидетельствует о том, что она всё же опасалась оставаться в Нагое.
— Что было с Кёко после, я не знаю, — сказал молодой человек, с трудом выговаривая слова. — Когда было решено, что Кёко выходит за меня замуж, она сказала, что у неё есть одна знакомая, которой она всё-таки хотела бы сообщить о свадьбе. Якобы они в Нагое вместе работали. Кёко отправила ей открытку. У меня сохранился адрес этой женщины, так что, если хотите, я вам дам. Правда, она могла давно уже переехать куда-нибудь…
Курата сказал, что они вместе заедут за адресом к нему домой, и первым направился к выходу:
— Это недалеко отсюда, на такси минут пятнадцать.
Под проливным дождём Хомму привезли в настоящую усадьбу с парком, в котором целиком мог уместиться дворик их муниципального дома в Мидзумото. Хомма решил подождать Курату на улице, за воротами. Тот возражать не стал.
Забор из кипарисовика намок под дождём и теперь казался блестящим. Хомма заметил, что черепичный навес над парадными воротами был украшен соломенными жгутами. Такие обычно вешают на домашние божницы по случаю новогодних праздников.
Новый год давно уже прошёл, странно… Может, это у них талисман такой? К украшению из соломы была прикреплена бумажка с надписью: «Улыбающиеся врата».
Через пять минут Курата вернулся, держа в руках какой-то листок. В другой руке у него был зонтик. Когда ворота открылись, Хомма увидел, что во дворе, на дорожке, усыпанной белой щебёнкой, одиноко стоит красный трёхколёсный велосипед, принадлежащий, скорее всего, дочери хозяина.
— Вот, — сказал Курата, передавая Хомме адрес и зонтик, — у вас ведь нет зонта, так что возьмите. Если в Токио везти не захотите, оставите где-нибудь на станции.
Поблагодарив за адрес и за зонт, Хомма поинтересовался насчёт соломенного жгута над входом.
— А, это местная традиция, — ответил парень, — это соломенные жгуты у нас можно увидеть круглый год, и работе тоже висит, с девизом: «Пусть тысяча гостей приходит десять тысяч раз».
