Антон Леонтьев - Вендетта. День первый
Остоженский покинул автомобиль, швырнул булавку на пол и раздавил ее каблуком. Кто-кто... Разумеется, она! Настя Басалыго!
Он вернулся в дом, где Максим, потирая красную щеку, сидел в кресле и прихлебывал коньяк.
– Ника уезжает назад в Москву, – сообщил он. – Она наотрез отказалась присутствовать на благотворительном вечере, а ведь он проходит под эгидой ее фонда.
– Какой, к лешему, благотворительный вечер? – вскричал Глеб Романович. – Все только и будут говорить о позорных записях. Сынок, я понимаю, что тебе хочется разнообразия, но ты не имеешь права ставить под угрозу свою политическую карьеру. И мою тоже! Это ведь Басалыго, да? Ну конечно, она побывала у тебя в «Ягуаре». Наверняка вскружила тебе голову и сумела прицепить передатчик.
Максим поставил на столик пустой бокал и сказал:
– Папа, Настя здесь ни при чем. Ну, подумаешь, показали меня с парочкой девиц по телику. Народ такое любит. Зато всем ясно, что я не гомик и не извращенец, это даже придает мне человеческие черты.
Остоженский в бешенстве перевернул столик и проорал в лицо сыну:
– И ты думаешь, что вот такое можно исправить за три дня до выборов? Стерва Настя все рассчитала! Нет, надо было ее кокнуть, и только по твоей прихоти я сохранил ей жизнь. Чем она тебя так взяла, Максимка? Чем, сынок?
Остоженский-младший оставался на удивление спокоен.
– Папа, Александр Македонский, конечно, был великий человек, но зачем же стулья ломать? Уверяю тебя, это на Западе карьера политика окажется законченной, если покажут подобную пленку. А у нас, в России, тем более в провинции, она только начинается! Я поговорю с Никой, мы выступим вместе по телевидению, в прямом эфире помиримся, она простит меня, и все будет тип-топ, папа!
Генерал-лейтенант прошипел:
– Учти, в предвыборную кампанию вбуханы огромные средства. На нас возлагаются определенные надежды, и мы не имеем права разочаровать людей, которые стоят за нами.
– А теперь интервью с одной из участниц занимательного сексуального марафона! – заявил ведущий с экрана телевизора. – Встречайте Аллу! Она расскажет нам все в подробностях о том, как она интимно общалась с лицом, чрезвычайно похожим на кандидата в губернаторы Максима Глебовича Остоженского...
* * *За день до выборов Максиму пришлось снять свою кандидатуру – о сексуальном скандале узнали в Москве, и спонсоры и покровители решили, что Остоженский потерял их доверие: человек с подмоченной репутацией им не требовался. Настя отбыла в Петербург в день голосования – ее совершенно не занимало, кто теперь одержит победу, главное, что Максим не станет губернатором, а его папа – сенатором.
Она узнала о драме в семье Остоженских: о том, что Вероника хотела развестись, однако в итоге позволила уговорить себя и приняла покаяние Максима, который заверил жену и ее многочисленных могущественных родичей в том, что больше никогда не посмеет и взглянуть на другую женщину.
Настя испытывала смешанные чувства. С одной стороны, ей хотелось уничтожить Глеба Романовича, с другой, ей сейчас часто виделся один и тот же сон – она с Максимом на заднем сиденье «Ягуара», причем она отдается сыну ее заклятого врага. Каждый раз, просыпаясь с истомой в груди и металлическим привкусом во рту, Настя жалела, что сон прервался.
Она продолжила наносить удары по финансово-промышленной империи Остоженских. Ей удалось расстроить чрезвычайно важную сделку, которую Остоженские намеревались заключить со шведами, и в тот же день был арестован начальник аналитического отдела дяди Глеба: французское правосудие запросило у России его экстрадиции.
Настя знала, что Остоженские очень рассчитывали на сделку со шведами, а арестованный начальник аналитического отдела был незаменимым человеком в криминальной организации, созданной дядей Глебом.
* * *Год близился к завершению – тот самый год, в течение которого Анастасия вела войну с Остоженскими. И все же с кем она воевала – с ними обоими или только с дядей Глебом? Если бы генерал-лейтенант вдруг исчез с горизонта, то могла бы она заключить мир с новым боссом, Максимом?
В конце декабря в столице состоялось вручение наград благотворительным фондом, возглавляемым Вероникой Остоженской. Анастасия, внесшая пожертвование в размере ста тысяч долларов, была в числе почетных приглашенных на бенефис-бал, проходивший в старинном особняке на Старом Арбате.
Она прибыла пораньше и, как и ожидала, сразу увидела Максима, его жену и дядю Глеба. Остоженский-старший, заметив Настю, подошел к ней и грубо сказал:
– Чего тебе здесь надо?
– Меня пригласила ваша невестка, – ответила Анастасия. – Вернее, ее секретарь.
– Чертова дура! – проворчал дядя Глеб. – Но у тебя все-таки имеется совесть, Настя, и ты немедленно покинешь это мероприятие...
– Дядя Глеб, понятие «совесть» в нашей среде является старомодным и смешным, – легко парировала Настя. – Неужели вы, убийца моих родителей, Игоря и Машеньки, серьезно говорите о совести? О, кого я вижу! Пара церковных иерархов, ваших хороших друзей! И один из них ваш духовник. Как только митрополит спокойно спит после того, в чем вы ему каетесь, дядя Глеб...
Остоженский-старший схватил Настю за локоть и втащил в одну из пустых комнат. Заперев дверь, он рассмеялся.
– Ну, давай начистоту, шлюха! Видеокамеры при тебе нет, так что можно побеседовать по душам.
Настя протянула мафиозо сумочку:
– А может быть, вы на всякий случай проверите? Кто знает, вдруг я прячу там диктофон...
– Думаешь, ты такая крутая? – хмыкнул Глеб Романович. – Куда уж там! Ты ведь баба! А бабы созданы для того, чтобы детей рожать, плиту драить да на коленях стоять перед своим мужиком!
– Какой у вас, дядя Глеб, однако, прогрессивный взгляд на социальную роль женщины, – усмехнулась Настя.
Остоженский, чьи щеки пылали, гаркнул:
– Да, тебе удалось нанести нам пару ударов. И что, ты думаешь, будто одержала победу? Как бы не так! Забыла, что твоего муженька убили? Да и тебя саму едва не кокнули! И кто знает, может, скоро и кокнут! Я уж точно по тебе плакать не буду! Там, в аду, около родителей и Игорька, тебе самое место, сука!
– Ой, дядя Глеб, вы же председатель общества изящной словесности! – театрально воскликнула Настя. – А выражаетесь, как портовый грузчик, которому на ногу упал контейнер...
– Да насрать я хотел на всякие там общества! – проорал дядя Глеб. – Тут собрались одни мудаки, лузеры и жополизы, которые хотят одного – попасть мне на глаза, выгнуть спину и получить какие-нибудь крохи с моего стола. Нике нравится возиться со всякими детьми-уродами наподобие твоей Машеньки. Нет, правильно немцы делали, что таких в концлагеря отправляли – там им самое место. А твое место, шваль, знаешь где...
Настя усмехнулась:
– Просветите меня, дядя Глеб, прошу!
– Твое место, шваль, у параши! – взвизгнул тот. – Из-за тебя мы упустили столько контрактов! Из-за тебя арестовали начальника моего аналитического отдела! Из-за тебя Максимка не стал губернатором! Учти, мразь, я доберусь до тебя! И до твоего щенка! Ты где-то его прячешь, но рано или поздно сделаешь ошибку, и мальчишка окажется в моих руках. Ух, тогда я повеселюсь! Ты будешь молить меня, согласишься на все, лишь бы я его не тронул. А я сначала тебя трахну, а потом отдам своим ребяткам на потеху. А щенка твоего на твоих глазах кокнут, причем он будет очень долго мучиться! Есть у меня мастер заплечных дел, он умеет из людей жилы вытаскивать. И из твоего сынка вытащит, а потом и из тебя!
– Надо же, какая убогая фантазия, – спокойно и даже как-то удивленно сказала Настя.
И тут у дяди Глеба зазвенел мобильный. Остоженский-старший, очнувшись, вытер с губ пену, буркнул в трубку:
– Да, сейчас.
И вышел из комнаты. Настя вынула из сумочки диктофон и выключила его. Зря дядя Глеб ей не поверил и решил не проверять сумочку. Его откровения ей пригодятся...
* * *Благотворительный вечер был в самом разгаре, когда на трибуну поднялся генерал-лейтенант Остоженский. Он произнес прочувственную речь о роли женщины и семьи в современной жизни, за что был удостоен долгих аплодисментов.
– А сейчас мы посмотрим фильм о том, как фонд оказал помощь детским домам в провинции, – сказал он и указал на огромный экран у себя за спиной. Погас свет, побежали кадры, и послышался глухой голос самого Остоженского: «Ну, давай начистоту, шлюха! Видеокамеры при тебе нет, так что можно побеседовать по душам...»
Настя, наслаждавшаяся зрелищем, увидела, как Остоженский вздрогнул, подозвал к себе кого-то, стал отдавать распоряжения. На лице Максима замерла маска ужаса, Вероника ломала пальцы и теребила роскошный изумрудный ошейник, стоивший, наверное, столько же, как и все те детские дома, которым была оказана помощь, вместе взятые. Никто уже не смотрел на экран, собравшиеся слушали откровения дяди Глеба, его мнение о роли женщины, о том, что надо делать с детьми-инвалидами, его матерщину и угрозы в адрес Насти и ее сына.
