Ю Несбё - Пентаграмма
– Строительный материал.
– Прошу прощения?
– Ничего. Продолжай.
– Я знал, что по «кровавым» бриллиантам и орудиям убийств вы обязательно найдете Свена Сивертсена. Чтобы усилить иллюзию ритуального убийства, я оставлял подсказки вроде отрезанных пальцев, пятидневных интервалов между убийствами, пяти часов вечера и пятого этажа. – Вилли улыбнулся. – Мне хотелось, чтобы это было не слишком просто, но и не слишком сложно. И немного забавно. В хороших трагедиях всегда есть юмор, Харри.
Харри приказал себе сидеть смирно и спросил:
– Первый пистолет ты получил за несколько дней до первого убийства – Мариуса Веланна. Верно?
– Да. Он лежал в урне во Фрогнер-парке, как и было условлено.
Харри затаил дыхание:
– И каково это, Вилли? Каково это – убивать?
Вилли оттопырил нижнюю губу, словно задумался над ответом:
– Они правы – те, кто говорит, что первый раз самый сложный. Пройти в общежитие не составило труда, а вот заварить пластиковый пакет с трупом оказалось сложнее и дольше, чем я ожидал. Хотя я полжизни носил на руках пышных норвежских балерин, затащить на чердак этого парня оказалось не так-то легко.
Пауза. Харри кашлянул:
– А потом?
– Потом я поехал во Фрогнер-парк, чтобы забрать еще один пистолет и бриллиант. Этот полунемец Свен Сивертсен оказался именно таким жадным аккуратистом, как я и ожидал. А ведь неплохо срежиссировано – сделать так, чтобы во время каждого убийства он оказывался во Фрогнер-парке? Ведь он как бы совершал преступление и, разумеется, старался, чтобы никто его не заметил и не узнал, где он был. Я просто-напросто заставил его лично позаботиться об отсутствии алиби.
– Браво! – воскликнул Харри и провел указательным пальцем по мокрой брови.
Ему казалось, будто все вокруг стало влажным, словно вода, просачиваясь сквозь крышу и стены, попадала сюда со стороны террасы и ванной комнаты.
– Все, что ты до сих пор мне рассказывал, Вилли, я и сам понял. Поведай мне то, чего я не знаю. Расскажи о своей жене. Куда ты ее дел? Соседи видели, что ты регулярно появляешься на балконе, так как же тебе удалось вынести ее из квартиры до нашего прихода?
Вилли улыбнулся.
– Молчишь… – протянул Харри.
– Чтобы в пьесе осталась хоть какая-нибудь загадка, драматургу полезно хоть иногда промолчать.
Харри вздохнул:
– Хорошо, ну тогда объясни мне хотя бы, для чего нужно было все так усложнять? Почему просто не убить Свена Сивертсена? Такая возможность у тебя в Праге была. Это было бы куда проще и менее опасно, чем убивать трех ни в чем не повинных людей и свою жену в придачу.
– Во-первых, мне нужен был козел отпущения. Если бы Лисбет просто исчезла – все подумали бы на меня. Потому что всегда виноват муж, верно, Харри? Но самая главная причина в том, что любовь – это жажда, Харри. Ей нужно пить, ей нужна вода. «Жажда мести» – красиво сказано, а? Ты понимаешь, о чем я, Харри. Смерть – это не месть. Смерть – это освобождение. Хеппи-энд. А для Свена Сивертсена я хотел подготовить настоящую трагедию, нескончаемое страдание. И у меня получилось. Свен Сивертсен превратился в одну из беспокойных душ, которые бродят по берегу реки Стикс. А я – лодочник Харон, который отказывает им в переправе на другой берег, в царство мертвых. Или для тебя греческая мифология – что китайская грамота, Харри? Я приговорил его к жизни. Пусть она поглотит его так, как поглотила меня. Когда испытываешь ненависть, не зная адресата, в итоге направляешь ее на самого себя и свою проклятую судьбу. Так случается, когда тебя предает любимый человек. Но каково всю жизнь провести в заточении, когда тебя осудили за то, чего ты не совершал? Найдется ли месть лучше, Харри?
Харри еще раз нащупал в кармане шпатель.
Вилли коротко рассмеялся. Следующая фраза явно была цитатой:
– Не отвечай, Харри, по тебе и так видно.
Харри закрыл глаза. Голос Вилли продолжал:
– Ты ничем от меня не отличаешься. Тобою тоже движет порок, а порок всегда стремится достичь…
– …дна.
– Да, нижней точки. Кажется, теперь твоя очередь, Харри. Что там у тебя за доказательства? Что-то, что может причинить мне беспокойство?
Харри открыл глаза:
– Сначала скажи мне, где она, Вилли.
Вилли тихо рассмеялся и приложил руку к сердцу:
– Она здесь.
– Бред, – отрезал Харри.
– Если Пигмалион мог полюбить Галатею, статую женщины, которую он никогда не видел, почему я не могу любить статую моей супруги?
– Я тебя не понимаю, Вилли.
– И не обязательно, Харри. Знаю, другим это понять сложно.
Он замолчал, и Харри мог слышать, как вода в душе продолжает лить с прежней силой. Как же он мог избавиться от трупа, чтобы никто этого не заметил?
В звуки льющийся воды снова вплелся шепот Вилли.
– Моя ошибка была в том, что я верил в возможность снова пробудить статую к жизни, а женщина, которая могла это сделать, не захотела понять, что иллюзия сильнее, чем то, что мы называем реальностью.
– О ком ты сейчас говоришь?
– О другой, живой Галатее, о новой Лисбет. Она испугалась и могла все испортить. Теперь я вижу: мой удел – жить со статуей. Но и это прекрасно.
Харри всей влажной кожей чувствовал какую-то неприятность.
– Ты когда-нибудь трогал статую, Харри? Это не передать словами. Кожа мертвого человека – не теплая, но и не совсем холодная.
Вилли погладил синий матрац.
Ощущение дискомфорта сковало Харри холодом. Словно ему сделали инъекцию ледяной воды. Когда он заговорил, слова давались ему с трудом.
– Тебе больше нечего сказать?
Вилли вытянулся в постели:
– Странные вопросы ты задаешь, Харри. Я закончил свою историю, а где твои доказательства?
Он протянул руку и взял что-то с ночного столика. Предмет сверкнул металлическим блеском, и Харри замер. Вилли поднял его выше. Наручные часы.
– Уже поздно, Харри. Думаю, визит пора заканчивать. Ничего, что она так и не появилась из душа до твоего ухода?
Харри продолжал сидеть.
– Найти преступника – только половина обещания, которое ты взял с меня, Вилли, – сказал он. – Другая половина – что я должен наказать его. Сурово. Мне кажется, ты просил от чистого сердца. Ведь где-то в глубине души ты жаждешь наказания, разве нет?
– Время Фрейда уже прошло, Харри. Как и твое, впрочем.
– Так тебе не хочется послушать доказательства?
Вилли с явным раздражением вздохнул:
– Если после этого ты уйдешь, прошу.
– Мне следовало обо всем догадаться, когда палец Лисбет с перстнем пришел по почте. Средний палец левой руки. Vena amoris. Преступник сообщил, чьей любви хотел бы добиться. Парадокс – но именно палец на тебя и указал.
– Указал?
– Вернее, экскременты, найденные под ногтем.
– С моей кровью. Ну да. Это старая новость, Харри, и я уже объяснял, что нам нравилось…
– Да-да. Когда мы это узнали, экскременты больше не исследовали. Все равно там не найдешь ничего интересного. Путь от ротовой полости до прямой кишки занимает от двенадцати до двадцати четырех часов, и за это время желудок и кишечник превращают еду в неопределенные биологические отходы. Даже под микроскопом сложно распознать, что человек ел. Но кое-что все-таки проходит через пищеварительный тракт целым и невредимым, а именно семена…
– Харри, можно сделать лекцию покороче?
– Мы нашли зернышко. Ничего особенного. Поэтому я только сегодня, уже узнав возможную личность преступника, попросил провести лабораторный анализ семечка. И знаешь, что выяснилось?
– Без понятия.
– Это цельное зерно фенхеля.
– И что?
– Я переговорил с шеф-поваром «Театрального кафе». Ты оказался прав, заявляя, что больше нигде в Норвегии не готовят хлеб с цельными фенхелевыми зернами. Как нельзя лучше подходит…
– …к сельди, – закончил Вилли. – Которую, как ты знаешь, я там заказываю. Ну и что?
– Ранее ты заявлял, что в ту среду, когда пропала Лисбет, ты, как обычно, позавтракал сельдью в «Театральном кафе». Утром, где-то между девятью и десятью. Удивительно, как семечко успело попасть из твоего желудка под ноготь Лисбет.
Он сделал паузу, чтобы убедиться, что Вилли усвоил эту порцию рассуждений.
– Ты сказал, что из квартиры Лисбет вышла около пяти, то есть примерно через восемь часов после твоего завтрака. Допустим, перед самым ее выходом вы занимались сексом. Но как бы эффективно ни работал твой кишечник, он не успел бы за восемь часов доставить фенхелевое зернышко в прямую кишку. Это физиологически невозможно.
Вилли слушал открыв рот. Харри заметил, как дернулось его лицо при слове «невозможно».
– Самое раннее, когда это зернышко могло там оказаться, – девять вечера. Стало быть, палец Лисбет побывал в тебе вечером, ночью или на следующий день – уже после того, как было заявлено об исчезновении. Понимаешь, о чем я, Вилли?
