Блики смерти - Наталья Гриневич
— Куда прешь, гитарист? Перепутал машины. Я друга жду.
— Значит, дождался.
Следом показалась бритая голова Лютого. Оба, и Шахтер, и Лютый, устраивались на заднем сиденье, не обращая внимания на изумленного Числова.
— А вы куда собрались, мужики?
— Нельзя говорить «куда», закудыкаешь дорогу, надо говорить «далеко ли», — Лютый ухмыльнулся.
— И далеко ли собрались? — свирепея, рявкнул Числов.
— Недалеко, вон съезд с трассы, видишь? Бычок в дачном поселке дом зимой охраняет. Там и живет.
На переднее сиденье плюхнулся Шаман. С рюкзаком.
— Так. Никуда не поеду. Выметайтесь!
— Ты не ори. — Шаман протянул всем балаклавы. — Сам сказал, что тебя отстранили. Значит, удостоверения нет, оружия нет. Как ты собрался Бычка ловить? Он, на минуточку, штурмовик, да еще контуженный.
— Вы гражданские. Не имею права вас привлекать к операции, — остывая, проговорил Числов.
— Да ладно, Юрист. Нам Шаман все рассказал. Ну, не скажу, что я удивлен.
Шахтер любовно погладил гитарный чехол.
— Он так и остался на той войне. Для него каждый — либо враг, либо свой, — добавил Лютый. — И если что, это я ему веревку покупал. Он позвонил, попросил, мол, занят, а нужно срочно. Но ничего на протокол говорить не буду. Мы в одном окопе мерзли.
— А в гитарном чехле что, оружие? — недобро поинтересовался Числов.
— Охотничий карабин «Сайга». Разрешение есть.
— Ладно, черти. Шаман, показывай дорогу. Нужно парня спасти, если мы еще не опоздали.
Числов осматривал участок в бинокль, выданный Шаманом, и нигде не видел ни Бычка, ни похищенного Ганина. Крепкий кирпичный дом, в глубине сада еще один — гостевой, баня и сарай — все казалось безжизненным.
— Здесь они, оба здесь. Бычок в гостевом доме, он там зимой обитает, а пацан в сарае.
— Живой?
— Живой. Плачет.
— Пацана незаметно вытаскивайте и в машину переправьте. Только чтобы не сбежал, а то ищи его потом. А я на стреме побуду. Прикрою, если что.
— Принял.
Числов, прячась за кустами, подобрался к гостевому дому как можно ближе. Он услышал скрип открываемой двери и присел, машинально схватившись за место, где обычно висела кобура. Вспомнив, что оружие пришлось сдать, он мысленно чертыхнулся.
Бычок вышел полностью одетый. На плече у него удобно умостилась веревка, смотанная бухтой. Он направлялся к сараю.
Числов оглянулся, пытаясь определить, успели или нет друзья увести Ганина, никого не увидел и встал во весь рост.
— Окурок мой не забыл взять, Быков?
Бычок споткнулся и резко повернулся на голос, выставив перед собой руку с армейским ножом. Увидев Числова, обшарил глазами участок, так же как Числов минуту назад, никого не увидел и расслабился.
— Один? Без опергруппы? Или сбежал из-под ареста, гнида?
— Может, я и гнида, но точно не убийца.
— Я очистил мир от падали. Вчера они над старухой издевались, а вырастут — начнут убивать и калечить! Это выродки, а не люди. С каких пор ты стал таким чистоплюем, Числов? Мы же убивали вместе.
— Мы убивали тех, кто убивал нас. А не беззащитных малолетних пацанов.
— Да пошел ты!
Быков сделал резкий выпад вперед, целясь Числову ножом в ногу, покалеченную на войне.
Просвистела пуля и выбила фонтанчик земли, смешанной со снегом, прямо перед ногами Быкова.
— А, так ты со своими псами?
— Нет. Со мной твои бывшие друзья.
Из глубины сада вышли Шаман и Лютый.
Раздался еще один выстрел, словно приветствие.
— Это Шахтер предупреждает.
— Вы что? На стороне мента?! Мы же вместе в окопах жили. И всегда прикрывали спины друг друга. Я Числова на себе под пулями тащил. А теперь я — враг?
— А теперь ты убийца. Сдавайся, Быков. Я напишу в рапорте, что ты пришел с повинной и привел Ганина живым.
— Чтобы я в тюрьму к зэкам пошел? К этим гадам? Жил по их правилам? Не дождетесь!
Быков отступил от насторожившихся друзей, повернулся и бросился в дом. Друзья переглянулись.
— И что? Отправишь его и в самом деле в тюрьму? — Лютый, засунув руки в карманы, ковырял носком ботинка землю. — Как-то это…
Он не успел закончить — в доме грохнул выстрел. Друзья сорвались с места и кинулись к дому. Первым добежал Числов. Он повернулся и закрыл собой дверь.
— Подождите. Я посмотрю, что там.
— Я посмотрю. — Шаман легко, ужом, проскользнул мимо Числова и скрылся за дверью. Через минуту он вышел и, ни на кого не глядя, проговорил: — Все.
* * *
Звонок мобильника застал Числова, когда тот, поправляя только что выданную кобуру с оружием, выходил из управления.
— Слушаю, капитан Числов.
— Дядя Леша, это Вася Ганин.
— Привет, Васек!
— Вам, наверное, некогда, я быстро. Сегодня был в военкомате. Ухожу на срочную службу. А потом по контракту буду служить. Вот.
— Хорошо подумал?
— Хорошо. Хочу, как вы с Шаманом, Лютым и Шахтером. Чтобы настоящая дружба на всю жизнь. И чтобы людей защищать.
— А мать что говорит?
— Заплакала. Оказывается, все время боялась, что я в тюрьму попаду. Говорит, сходит в церковь, Георгию Победоносцу свечку поставит.
— Смотри, Василий. Весело не будет.
— Зато будет правильно.
Галина Ярось. Фас!
Самолет заходит на посадку. На фоне ночной тайги десятки костров. Я могу разглядеть языки мощного пламени даже отсюда, с неба. Это факелы, сжигающие попутный газ при добыче нефти.
Мой родной Мегион живет в этом огненном ожерелье. Красное ночное небо над ним — и зимой, и летом. Оно открывается перед нами сразу за последним поворотом. И автобус, что везет меня домой из Нижневартовского аэропорта, прибавляет скорость. Обрадованно кидается под колеса снежная, заезженная до льда бетонка, начинают искриться розовым по краям лобового стекла узоры из инея. Я снимаю перчатки и дышу на замерзшие пальцы — крещенские морозы пришли без опоздания. Ничего, скоро буду дома, а там можно и не форсить, перебраться в бабушкины варежки. Начались мои первые студенческие каникулы. Я еду домой, к папе, сюрпризом.
Выбравшись из автобуса и свернув в проулок, ведущий к дому, натыкаюсь на стаю собак. Сидят на тропинке и смотрят прямо на меня. Матерый вожак слегка поднимает верхнюю губу, демонстрирует желтые клыки. Понимаю — придется идти домой в обход. Это через гаражи и примыкающие к ним балки — неказистые теплушки для жилья, собранные на скорую руку из подручного материала.
Там обычно пустынно и всегда темно, уличные фонари самостроевцам не полагаются. Но сейчас фары нескольких работающих милицейских газиков освещают толпу
