Чертово колесо - Сергей Иванович Валяев
Маша гладила матросский костюмчик. Появился муж, по-доброму улыбался.
— Глубочайшие тебе поздравления…
— От кого?
— От Петра Петровича… Необыкновенной души человек…
— Да? — Покосилась на мужа. — Он у нас — вдовец?
— Почему это? — удивился. — У него прекрасная половина… Что это у тебя, Машенька, за фантазии? — Взял ее за плечи. — Ты у меня фантазерка.
— У тебя? — пожала плечами, сбросив его руки. — Надеюсь, вы с Петровичем не надеретесь, как сапожники? — Понесла в детскую костюмчик.
— А зачем? — глупо ухмыльнулся муж.
Маша ушла. Муж, взяв со стола грубо-хрустальную пепельницу, наполненную окурками, открыл дверцу посудомойки, привычно сбросил содержимое пепельницы в помойное ведро.
В своем домашнем кабинете, полулежа в кресле, курил Павел; листал медицинский журнал. В гостиной бормотал телевизор. Передвигались стулья, Павел вдавил окурок в пепельницу — входила жена.
— Сколько можно чадить?… Ты когда на дежурство?
— К восьми, — спокойно ответил. — А что?
— Тогда я наш девичник тоже к восьми…
— Помочь?
— Ведро вынеси.
— Есть ведро, — поднялся, пошел за располневшей женой.
В гостиной Ася наряжала приземистую елочку. Павел миролюбиво пошутил:
— Как дела, заяц? Волк не пробегал?
Дочь стойко не отвечала. Впрочем, Павел и не ждал ответа. Вытащил помойное ведро, переполненное мусором и отходами пищи. Чертыхнулся — на пол упали скользкие картофельные очистки. Поднял их руками, вдавил в ведро.
Вышел из квартиры, спустился по лестнице к мусоропроводу. Принялся вываливать туда мусор. Скользкие картофельные очистки снова выпали. Руками собрал их, бросил в забрало мусоропровода и, лягнув его ногой, захлопнул. В ответ аккордный гул трубы. Брезгливо морщась, поднимался по ступенькам. Открылись двери лифта, оттуда шагнула малорослая знакомая дочери. По-прежнему жевала жвачку.
После секундного замешательства Павел, быть может, неожиданно и для себя самого аккуратно перехватил девичье запястье… грязной рукой… Небольшим усилием вернул девушку в кабину лифта, проговорил мстительно:
— Поезжайте!
Девушка презрительно-пустыми глазами смотрела на него, жевала жевательную резинку. Павел утопил кнопку первого этажа, дверь лифта закрылась, и кабина поплыла вниз.
Павел послушал трудолюбивый шум лифта, потом вернулся в квартиру. В ванной комнате тщательно мыл руки, глядя на себя в зеркало.
В прихожей забомбонил звонок.
Зло прикусив губу, устремился к двери. Замок плохо слушался мокрых, мыльных рук. Наконец открыл дверь. На пороге стояла девушка, жевала жевательную резинку; была невозмутима эта девушка.
— Мне Асю.
Появилась Ася.
Павел отступил к стене и вдруг засмеялся. Смеясь, вернулся в ванную комнату. Мыл руки и смеялся. Смотрел на себя в зеркало и смеялся.
— Что такое, Павел? — заглядывала жена в ванную комнату.
— Нет, ничего, ничего, — продолжал смеяться. — Смешно жить на свете…
— Я тебя не понимаю.
— От судьбы не уйдешь, и это очень смешно, господа, — смеялся, качая головой.
— Ты ведро вынес?
— Как? — Новый приступ смеха. — Вынес-вынес и даже внес!
— Ааа, — сердито отмахнулась жена; ушла.
Павел же продолжал смеяться, глядя на себя в зеркало.
— С Новым годом, товарищи! С новым счастьем!.. Новое поколение выбирает… Да, что оно выбирает?… А?… Никто не знает… А что выбирает старое поколение?… А старое поколение выбирает помойное ведро! О! О! Оооо! — Смеялся, хохотал, умирал от смеха. И от смеха у него были на глазах слезы.
Новый год шагал к городу. Город готовился к долгожданной встрече. Под ногами торопливых прохожих хрустели вечерние лужи и снег. Пылали витрины магазинов. Гирлянды елочного базара прыгали на ветру. Кружили быстрые редкие снежинки. У базарчика ежился и нервничал мужчина. Это был Павел. Уличные луковицы часов доказывали, что до Нового года осталось меньше четырех часов.
— Здравствуй, милый.
— Маша? Ой! — Обнял женщину. — Новый год на носу. — Поцеловал ее в нос. — А тебя нет и нет…
— Я есть, я всегда есть. Пошли?
— Куда? Надеюсь, не в лес, под елочку?
— Мы идем к нам, — уверенно сказала Маша.
— К нам?
— Именно к нам, — поднесла к глазам Павла ключи. Потрясла ими — ключи, как новогодние бубенчики, зазвенели.
— А елочка там есть? Может?… — кивнул на базарчик.
— У нас все, родной, есть. — Ласково взяла его под руку, и они пошли в новогоднюю ночь.
А снег усиливался, покрывая светлой надеждой и ночь, и улицы, и город, и судьбы…
Квартира была стандартно однокомнатная, теплая и уютная — торшеры, коврики, на стенах фотографии классов-выпускников, цветы. Цветы жили в горшках-горшочках. В большом ведре росло странное вечнозеленое деревце. Павел ходил с чайником и поливал растения. Крикнул весело:
— Подводная лодка с дендрарием.
— Что? — Маша хозяйничала на кухне.
— А это перископ, — хмыкнул Павел и включил телевизор. На экране замелькали кадры современной войны, потом знакомые лики политических деятелей. — Б-р-р-р, какая гадость! — Выключил телевизор.
— С кем ты там?… — улыбалась Маша. — Полил сад?
Павел появился на кухне. Маша готовила салат, резала овощи. На столе — праздничная снедь. Павел восхитился:
— Ух ты, Снегурочка! Откуда все это?
— Все оттуда, Дед-Мороз. Из холодильника.
— А елочки у нас нет, Снегурочка?
— Как это нет? — устремилась в комнату. Ткнула ножом в деревце. — А это что, Дед-Мороз?
— Не знаю.
— Это наша елочка, дедушка. Ты понял, старый черт! — щедро заулыбалась.
— Да? — не поверил. — Где-то я их видел… такие елочки…
— Они растут на необитаемых островах и называются туей, — чмокнула в щеку. — Вынеси ее из угла… будут танцы…
— Танцы?
— Хоровод: «В лесу родилась елочка». Ой, у меня там… — Но Павел обнял ее, приподнял, закружил по комнате. — Осторожнее, у меня нож! — завизжала Маша. — Зарэ-э-эжу!
— Ой-ой, умираю от любви. — Дурачился.
— Паша, у меня там все синим пламенем… — вырвалась, погрозила ножом, исчезла.
Павел, пыхтя, вытащил ведро с туей на середину комнаты, походил вокруг «елочки», как бы ею любуясь, потом азартно хлопнул себя по груди, по коленям, заголосил:
— Ах, черемуха белая, сколько бед ты наделала? Как любовь твоя спелая! Сумасшедшей была!
Они садились за праздничный стол. Они были одни в этом огромном полночном мире и были этим счастливы. Они смотрели друг на друга, мужчина и женщина, и им никто не мог помешать. Они сели друг напротив друга — чинно и благопристойно. Смотрели.
— Ну? — спросила Маша.
— Ну? — спросил Павел.
— А кто будет провожать старый год? — и показала глазами на бутылку шампанского.
— Верно. Попрошу ваш бокал, — энергично открывал бутылку. — Огонь из всех орудий! — Хлопнула пробка. Шампанское хлынуло из горлышка. Маша смеялась. — Ну-с, дамы и господа? Какой желаете тост: оптимистический или пессимистический?
— Жизнеутверждающий!
— Хорошо. — Павел поднялся из-за стола. — Соотечественники! Перед вами две невинные души… Паши и Маши… Судьбе
