Торговец пушками - Лори Хью
Мы открыли дверь и уперлись в стену. Между стеной и дверью, в этой узкой щели, мы обнаружили девушку в лимонной юбочке, сидевшую за письменным столом: компьютер, цветок в горшке, стаканчик с карандашами, какая-то мохнатая зверушка и стопка оранжевых бумажек. Просто невероятно, чтобы кто-то или что-то вообще могли функционировать в таком, с позволения сказать, пространстве. Все равно что вдруг обнаружить у себя в ботинке многодетное семейство выдр.
Если вы, конечно, понимаете, о чем я.
— Вас ждут, — сказала девушка, нервно вцепляясь в стол обеими руками, словно боялась, как бы мы чего-нибудь ненароком не стащили.
— Спасибо, — ответил Соломон, с трудом протискиваясь мимо нее.
— Агорафобия? — спросил я у девушки доброжелательно.
Будь тут достаточно места, я бы точно заработал по первое число: наверняка она выслушивала эту шутку раз по пятьдесят за день.
Соломон постучался в следующую дверь, и мы проникли внутрь.
Каждый квадратный фут, потерянный секретаршей, нашелся в кабинете ее босса.
Высокий потолок и окна по обе стороны, занавешенные казенным тюлем, а между ними — письменный стол размером с небольшой теннисный корт. Над столом сосредоточенно склонилась чья-то плешивая голова.
Соломон уверенно потопал к центральной розе на персидском ковре, я же занял позицию за его левым плечом.
— Мистер О’Нил? — начал Соломон. — К вам Лэнг.
Ноль реакции.
О’Нил — если это и вправду было его настоящее имя, в чем я лично очень сомневался, — выглядел точь-в-точь как все люди, сидящие за большими письменными столами. Говорят, что собачники рано или поздно становятся похожими на своих питомцев, но, по-моему, то же самое можно сказать и о письменных столах и их хозяевах. Физиономия у О’Нила была большая и плоская, обрамленная большими и плоскими ушами. Даже отсутствие растительности как нельзя лучше соответствовало ослепительному блеску французской полировки. Одет О’Нил был в дорогущую рубашку, но вот пиджак нигде поблизости не маячил.
— Кажется, мы договаривались на девять тридцать, — сказал О’Нил, не поднимая головы и даже не взглянув на часы.
Это был какой-то абсолютно неправдоподобный голос. Изо всех сил стремившийся к патрицианской вялости, но не дотягивавший до нее добрую милю, а то и больше. В голосе звучала такая вымученность, что при других обстоятельствах я, возможно, и посочувствовал бы мистеру О’Нилу. Если это и вправду его настоящее имя. В чем я лично очень сомневался.
— Пробки, — ответил Соломон. — Мы и так спешили изо всех сил.
И уставился в окно, словно давая понять, что на этом его миссия окончена. О’Нил внимательно посмотрел на него, мельком глянул на меня и вернулся к представлению под названием «Очень-очень важные бумаги».
После того как Соломон благополучно доставил меня по адресу и неприятности ему более не грозили, я решил, что пора бы заявить о себе.
— Доброе утро, мистер О’Нил, — произнес я идиотски громким голосом. Звук рикошетом отскочил от дальней стенки. — Мне очень жаль. Наверное, сейчас не самое удобное время. У меня, вы знаете, то же самое. Может, моя секретарша договорится с вашей на другой день? А может, они и пообедают где-нибудь вместе? В самом деле, почему бы и нет? А я, пожалуй, пойду.
Скрежетнув зубами, О’Нил впился в меня тем, что ему, очевидно, казалось пронизывающим взором.
Явно перестаравшись, он отложил бумаги в сторону и оперся ладонями о стол. Но тут же спрятал их под стол, явно выведенный из себя интересом, с каким я наблюдал за его манипуляциями.
— Мистер Лэнг, вы хоть понимаете, где находитесь? — И О’Нил отработанным движением поджал губы.
— Разумеется, понимаю, мистер О’Нил. Я нахожусь в комнате номер С188.
— Вы в Министерстве обороны!
— Хм… Тоже неплохо. А стулья здесь имеются?
Еще раз опалив меня взглядом, он дернул головой в сторону Соломона, который мигом выволок на середину ковра нечто стилизованное под английский ампир. Я не двинулся с места.
— Присаживайтесь, мистер Лэнг.
— Спасибо, я постою.
Вот теперь он был ошарашен по-настоящему. В свое время мы не раз проделывали этот фокус с нашим учителем географии. Ровно через два семестра он покинул нас, став священником где-то на Гебридских островах.
— Скажите, что вам известно об Александре Вульфе?
Снова опершись о стол, О’Нил слегка подался вперед, и я уловил блеск очень золотых часов. Чересчур золотых для настоящего золота.
— О каком именно?
Он нахмурился.
— Что значит «о каком именно»? Скольких Александров Вульфов вы знаете?
Я пошевелил губами, словно подсчитывая в уме.
— Пятерых.
О’Нил раздраженно выдохнул через нос. Ну-ну, солдатик, зачем же так нервничать?
— У Александра Вульфа, о котором я говорю, — продолжил он тем особым тоном саркастического педантизма, на который рано или поздно скатывается любой англичанин, сидящий за письменным столом, — собственный дом на Лайалл-стрит, в Белгравии.
— Ах, на Лайалл-стрит, — забормотал я. — Ну конечно же. Тогда шестерых.
О’Нил стрельнул взглядом в Соломона, но поддержки не получил. Тогда он опять уставился на меня, лицо его исказила устрашающая ухмылка.
— Я еще раз спрашиваю вас, мистер Лэнг: что вам известно об этом человеке?
— У него собственный дом на Лайалл-стрит, в Белгравии. Это вам как-то поможет?
На этот раз О’Нил решил применить другую тактику. Он сделал глубокий вдох и очень медленно выдохнул, что, должно быть, означало следующее: под его пухлой оболочкой скрывается хорошо смазанная машина для убийств, так что еще одно мое слово в том же тоне — и он одним прыжком преодолеет разделяющее нас расстояние и вышибет из меня весь дух. Но зрелище получилось откровенно жалкое. Тогда О’Нил выдвинул ящик стола, извлек оттуда папку буйволовой кожи и принялся злобно листать ее содержимое.
— Где вы были вчера вечером, в половине одиннадцатого?
— Занимался виндсерфингом у берегов Кот-д’Ивуара, — быстро ответил я, даже не дав ему закончить фразу.
— Я задал вам серьезный вопрос, мистер Лэнг. И советую вам — настоятельно советую — дать мне такой же серьезный ответ.
— А я говорю, что это не вашего ума дело.
— Мое дело… — начал было он.
— Ваше дело — оборона! — Внезапно я перешел на крик, причем совершенно искренне. Краем глаза я успел отметить, что Соломон повернулся и с любопытством наблюдает за нами. — И зарплату вам платят именно за то, чтобы вы защищали мое право делать то, что мне вздумается, а на всякие дурацкие вопросы я отвечать не обязан. — Я немного сбавил обороты. — Что-нибудь еще?
О’Нил не ответил, так что я развернулся и зашагал к двери, бросив по пути:
— Пока, Давид.
Соломон тоже промолчал. Я уже поворачивал дверную ручку, когда О’Нил вдруг снова заговорил:
— Лэнг, вы должны знать: я могу сделать так, чтобы вас арестовали в ту же секунду, как вы покинете это здание.
Я обернулся:
— За что?
Мне вдруг все это перестало нравиться. И прежде всего потому, что О’Нил вдруг стал спокойным и расслабленным.
— Заговор с целью убийства.
В комнате внезапно стало очень тихо.
— Заговор?!
Ну, вы-то наверняка знаете, каково это, когда нормальный ход вещей вдруг сбивается. В обычном состоянии слова направляются мозгом к языку, и где-то на полпути вы улучаете мгновение, дабы убедиться: именно эти слова вы и заказывали, в аккуратненькой обертке с красивым бантиком. И лишь тогда разрешаете словам двигаться дальше, к кончику языка, а уже оттуда — вперед, на волю.
Но когда нормальный ход вещей вдруг сбивается, проверяющая часть может завалить все дело.
О’Нил произнес всего четыре слова: «Заговор с целью убийства».
Для меня было бы правильнее с недоверием вскрикнуть: «Убийства?!» Наверное, очень небольшая группа населения с явными психическими отклонениями заинтересовалась бы предлогом «с». Но из этих четырех слов одно я не должен был выбирать ни под каким видом — слово «заговор».
