Жажда расплаты - Евгения Михайлова
— Я приготовил тебе постель в комнате для гостей. Даже грелку положил, — сказал Антон. — В тумбочке рядом с кроватью есть легкие успокоительные препараты. Посмотри, может, захочешь выпить. Работу не проспишь, я разбужу. Но есть и вариант — остаться спать сколько получится, а потом приехать. Я могу сказать Юлии, что ты мне позвонила. Причину придумаем.
— Она не поймет, почему вам, Антон Казимирович… И нет, я поеду к десяти.
— Даша, тебе сейчас, в моем халате, не трудно будет перейти на «ты» и «просто Антон»?
Даша подумала, как ученица на уроке, и серьезно ответила:
— Антон — не трудно. А вот «ты»… Наверное, не получится.
— Ничего страшного. Так было бы проще общаться, но, конечно, без усилия. Может, со временем.
— Может… Антон, я думаю, нужно объяснить… А то как-то дико получается: нагрянула среди ночи, мылась, ела, пила, а в чем дело, не сказала.
— Мне это не нужно совершенно. Речь о твоей личной жизни, твоих проблемах. Разве что я смогу помочь… Я бы, наверное, смог, если бы ты приняла помощь. Не исключаю, что тебе станет легче уже от того, что ты чем-то поделишься.
— Да, поделюсь, — торопливо согласилась Даша. — Я ушла от мужа. Ушла плохо, после жестокой ссоры. Побродила под ливнем по городу, куда-то забрела. Вдруг стало так страшно и одиноко, что показалось: умру, если не выберусь на какую-то сушу. Вам позвонила не потому, что вы живете один. Просто вы человек, которому можно доверить вот это… То, что сейчас осталось от моей жизни. Не стану уточнять, ладно?
— Разумеется. Может, пройдем в библиотеку и ты выберешь какую-то книгу, чтобы немного отвлечься?
— Да, попробую. Только вряд ли получится. Я, кажется, ослепла этой ночью.
Антон внимательно посмотрел на нее. Последнюю фразу она точно сказала искренне. Все остальная история, конечно, вранье. С мужем, может, и поссорилась. Но было это гораздо раньше, и не могла она забрести пешком от дома туда, где оказалась. Ковальский видел в деле ее домашний адрес. Беда приключилась уже потом, когда она оказалась в очень удаленном от своего дома районе. Антон, расплачиваясь, спросил у таксиста, где он ее подобрал.
Антон внимательно наблюдает за новой сотрудницей уже больше года. Сначала насмешливо смотрел, как Мих-Мих водил по кабинетам руководства свою очередную подопечную сыкуху прямо из универа, без дня опыта. Потом удовольствия ради проследил за взглядами мужчин-сотрудников: у этих козлов, кажется, слюна капает не только изо ртов, но из глаз тоже. Сам на подопечную Мих-Миха даже не взглянул. У них с Евдокимовым не могут совпадать вкусы: того интересуют лишь две характеристики — возраст и пол. Только в их холдинг он привел не меньше десяти протеже разной внешности и с разным уровнем отсутствия способностей. Наиболее везучие и сообразительные уже удачно вышли замуж и стали домохозяйками или «светскими львицами». Впрочем, одно исключение все же случилось. Юлия Виноградова, заведующая отделом культуры, набралась опыта и стала одним из самых профессиональных журналистов. Она здесь работает лет тринадцать и, что называется, проросла в дело и коллектив. В Виноградовой есть что-то маниакальное, потому и вцепилась корнями слишком глубоко, увязла до краев существования. В ее облике появилось что-то трагическое и грозовое. И, как всем теперь известно, причина у нее есть. Еще какая.
По части женской привлекательности на вкус Ковальского Юля — на большого любителя. Мих-Мих сейчас ей едва кивает при встрече. Но Дашу попросил устроить именно к Юлии. Похоже, его заботят и рабочие успехи нового объекта внимания. У Виноградовой есть чему поучиться. Если хватает извилин. Но это вряд ли.
А через неделю Ковальский получил первый материал Даши Смирновой, прочитал и вызвал ее в кабинет. У него было несколько конкретных замечаний, они имели главным образом воспитательный смысл: новый сотрудник должен считать его мнение самым авторитетным и решающим. Но это во-вторых. Во-первых, новенькая не просто способная, это сильный, уверенный автор. Это уже интересно.
Она вошла, он взглянул… И все замечания вылетели из головы. Она же красавица, эта Даша. Это очевидно в тревожной степени. Такая женщина может быть только опасностью. Для окружающих и для себя. Он вскоре убедился, что прав. А тогда, в кабинете, только и сказал:
— Отличный текст. Очень хорошо — есть мысль, вывод и эмоциональность без соплей. Я хотел кое-что поправить, но не стал. Решил не вторгаться в границы еще незнакомой мне индивидуальности. Но подумаю о серьезной теме для тебя.
Так что Даша — далеко не наивная дурочка, которая станет переживать как великую трагедию ссору с мужем. И это тоже вранье, хотя ссора наверняка была. Антон видел ее Петю, когда тот однажды приехал за женой. Как говорится, обычный парень. А если точнее, выглядит как лакей номер пять при королеве. Да еще и характер, похоже, хреновый. Они прошли мимо: муж что-то раздраженно бубнил под нос и выглядел надутым.
Даша повернулась, показала две книжки:
— Это не читала. Возьму на всякий случай. Пусть полежат рядом. Читать, конечно, не смогу. Я названия просматривала по нескольку раз, чтобы понять слова. Обычные и короткие слова. Нужно срочно поспать, а то Юля меня прикончит: у меня лежит неправленый и невычитанный материал автора, который идет в номер.
Ее руки под широкими рукавами халата казались тонкими, слабыми и почти детскими. Из выреза была видна полной и прекрасной формы грудь. Нервы Ковальского напряглись до предела, какого он не испытывал никогда. И они взорвались в ослепительный миг. Весь мир погас, а в последнем ярком луче осталась лишь женщина — надежда. Та самая, которая давала себя знать лишь слабым просветом и шепотом тьмы всю жизнь, с изувеченного младенчества. Та самая, сладко терзавшая его в последние месяцы мелодия, которая родилась только этой ночью. Та невыразимая потребность в совершенстве, из которой и родилась его жизнеспособность. Вера в то, что это сбудется где-то и когда-то. Только она и возвышала его презрение к примитивному и уродливому миру, не давала превратиться в увечного и злобного изгоя, отвергаемого самой жизнью.
Антон сам не заметил, как оказался рядом с Дашей. И он ничего не говорил, он только слышал свой голос, который вырвался из взорвавшейся груди.
— Ты даже не представляешь сама, какая
