Охота за святым Георгием - Лев Самойлович Самойлов
Или еще икона. Она висит у Бухарцевой в столовой. «Фрол и Лавр». Не обращайте внимания на святых: стоят два мужичка по сторонам, и пусть стоят. Вы в коней вглядитесь! Не важно, что древний художник изобразил их розовыми, таких на свете не бывает. Возможно, он подсмотрел эти краски у ранней зари или у позднего заката в бескрайнем просторе степей; возможно, он просто радовался жизни и захотел свою радость выразить красками. Вглядитесь, как кони наклонили головы, какой изгиб приняли их шеи, и вы поймете, что они пасутся на изумрудной траве или пьют зеленую воду реки. Художник не изобразил ни того, ни другого. Но силой своего таланта он заставляет вас увидеть и траву и воду. Искусство! А вы говорите, что внутренний мир их создателей убог… Неверно!
— Да-а… — Федор Георгиевич с уважением покосился на меня. — Вдохновенная речь! Как вы считаете, Ангелина Ивановна понимает вот эту самую художественную ценность своих икон?
— Безусловно. Более того, я убежден, что материальная сторона для нее не имеет никакого значения. Бухарцева — фанатичка. Основной пунктик ее помешательства — боязнь, что десятилетиями собираемая коллекция попадет в руки недостойных, богохульников, антихристов.
Гамак Гончарова раскачивался все сильнее. Казалось, Федор Георгиевич резкими движениями, толчками подгоняет мысль, стремится быстрее и четче выкристаллизовать ее. Словно физические усилия, прилагаемые им для взлетов стонущего, поскрипывающего, старенького гамака, помогают быстрее решить нерешенное, разобрать неразобранное. Еще взлет, еще спуск, и внезапное… стоп! Приторможенный гамак по-человечески охнул и замер.
— Пошли, Анатолий Васильевич! — решительно сказал Гончаров и юношески легко спрыгнул на землю. — Пройдемся, поглядим на бухарцевские владения.
По всему было видно, что дорогу на Садовую улицу Федор Георгиевич освоил еще задолго до нашего приезда. Вначале мы шли, держась лесной опушки, потом пересекли полянку, свернули направо, миновали «Гастроном», диетическую столовую и оказались на углу Садовой.
Утопающая в зелени неширокая улица имела на редкость гостеприимный вид. Прохожих не было. Чернявая задиристая собачонка, усмотрев нас из-за дощатого забора, залилась лаем, продолжавшимся добрых полминуты.
— Если бы с нами была Насгя, — улыбнулся Федор Георгиевич, — она бы сказала, что у этого пса отлично поставленное дыхание.
Садовая, дом номер семь. Внешне дача Бухарцевой мало чем отличалась от соседних. Небольшая, приземистая, укрытая за деревьями разросшегося сада. Прежде чем войти, Федор Георгиевич критически оглядел порыжевший от времени и дождей забор, подернутый чуть приметной ржавчиной затвор калитки и осуждающе покачал головой:
— Непорядок… Настоящих хозяев нет. Значит, так, мы идем на осмотр помещения. Понятно?
Он хотел сказать что-то еще, но внезапно умолк и засмотрелся на идущую по улице на небольшой скорости изящную спортивную машину.
Машина проехала, вернее проползла, мимо нас и скрылась за поворотом Садовой.
— Симпатичная штучка, — сказал ей вслед Федор Георгиевич и потянулся за записной книжкой. — Пошли, Анатолий Васильевич, поглядим, кто и что там.
Он не спеша открыл заскрипевшую калитку. Под ногами похрустывал песок, словно кто-то жевал неторопливо и вкусно. Сверху, с верхушек деревьев, доносилось разноголосое щебетание и чирикание. Мы шли по едва приметной дорожке, закиданной сухими листьями. Федор Георгиевич был прав, настоящих хозяев на даче не было.
На ступеньках маленькой террасы, щурясь от бьющего в лицо солнца, стоял невысокий молодой мужчина, вернее юноша, в опоясанной шнурком толстовке и плохо проглаженных широченных пижамных брюках.
Вначале мне показалось, что он встречает нас. Действительно, с какой стати стоять вот так у входа на дачу и глазеть в сторону калитки. Но, подойдя ближе, приглядевшись как следует, я понял, что ошибся. Человек смотрел не на нас. Он даже нас не видел. Увлеченно разглядывал он дальний живописный уголок сада, где резвились несколько котят, а почтенная кошка — видимо, мать семейства — нежилась на солнышке и зорко поглядывала за расшалившейся детворой. Когда мы подошли ближе, на лице юноши появилось выражение столь откровенного испуга и удивления, что мне стало неловко. Вот уж действительно нежданно-негаданно.
— Чем могу?
Юноша слегка поклонился и внимательно оглядел нас. У него было приятное лицо. Светлые, зачесанные назад длинные волосы, высокий гладкий лоб, красиво очерченный рот. Общее впечатление чуточку портил мягкий, безвольный подбородок.
— Не помешали? — деловито осведомился Гончаров. — Мы из Совета. Помещеньице проверить надо, в каком состоянии содержится.
— Пожалуйста, только я здесь посторонний, наездами… — смущенно ответил юноша.
— А нам все одно, наездами или постоянно, — хохотнул Гончаров. — Нам главное, чтобы все было в порядке: потолок, полы… Остальное нас не касается.
— Пожалуйста.
Юноша посторонился, и мы прошли на террасу.
Видимо, молодой человек хотел спросить у нас документы, но не решился это сделать, а Гончаров как ни в чем не бывало выстукивал пол, тряс покосившиеся перила, открыл и зачем-то вновь закрыл дверь в комнату и, ни к кому не обращаясь, озабоченно приговаривал:
— Хилая дачка, запущенная. Как пить дать ремонтик требуется.
— Я здесь не частый гость. Живу в Москве, в общежитии. Сюда приезжаю работать… рисовать. Надо бы вам к владелице дачи… — поспешно, будто оправдываясь, говорил юноша.
— Знаем, обо всем знаем. Любое строение, гражданин съемщик, хозяйского глаза требует, а здесь… Разрешите пройти…
Мы вошли в комнату. Большая, с зашторенными окнами, зачехленными диваном и стульями, с оголенным, без скатерти, простым столом, она производила впечатление необжитой.
Федор Георгиевич раздвинул шторы и огляделся. Слева на стене висел большой портрет молодой женщины, одетой в черное. Задумавшись, женщина опустила на колени книгу, на обложке которой поблескивал крест.
Федор Георгиевич недолго постоял перед портретом, мотнул головой, то ли одобряя, то ли, наоборот, за что-то порицая художника, и двинулся дальше. Он придирчиво оглядывал стены, подоконник, углы, сопровождая односложными:
— Сырость, грибок, вставить надо…
Закончив осмотр, Гончаров направился к двери в соседнюю комнату. До сих пор молчаливо сопровождавший нас молодой человек преобразился. Он мелкой рысцой обошел Гончарова и встал на пороге.
— Простите, граждане, я даже не знаю, кто вы, откуда, по какому праву…
— С этого надо было бы начать, гражданин хороший, — усмехнулся Федор Георгиевич. — А то сразу, милости прошу, ни документов, ни проверки, кто такие. Да ведь мы за это время могли бы вас к господу богу отправить и дачу поджечь. Неосторожно получается, а документик пожалуйста… — Федор Георгиевич извлек из кармана пиджака свернутую бумажку, развернул ее и предъявил юноше.
Мне удалось увидеть в
