Жизнь наоборот - Галия Сергеевна Мавлютова
— Ладно, мам, — Алина чмокнула маму в щёку. — Ворчишь-ворчишь, но про главное помнишь…
— Па-а-атерял себя, ты па-а-атерял! — истошным голосом заорала Алина и выскочила за дверь.
— Ненормальная! Ноги-то голые. И туфли инвалидные. Смотри, простудишься! — послышалось вслед, но Алина любовно посмотрела на новые ботильоны.
Не по погоде обувь — мама права, как всегда; но слишком уж они красивые. Глаз не оторвать. Алина представила, как будет глазеть на её стройные ноги Дима Воронцов, и покраснела. Ради восхищённого взгляда влюблённого мужчины стоило помучиться. И Алина поковыляла на остановку.
* * *
Алина приблизила палец к звонку, но не нажала. Она знала, что Димины родители уехали на дачу. Воронцов ждёт её, волнуется. Времени мало. Суета дней пожирает все желания. Наконец всё срослось, совпали время и обстоятельства, появилась возможность встретиться. У них был уговор. В отделе ничего не должны знать, что происходит с ними за пределами службы. Пока всё удавалось. Никто не догадывался, что между Алиной и Димой существует внеслужебная связь. В прошлом веке её называли греховной.
Алина помахала рукой, пошевелила пальцами и, набравшись решимости, нажала на кнопку. Раздался оглушительный звон. Димины родители были инвалидами, оба плохо слышали, поэтому всё в квартире было шумным и оглушительным. Чайник со свистком ревел, как раненый бык, настройки в телевизоре увеличены до максимума, унитаз сливал воду с грохотом Ниагарского водопада. Квартира так себе. Алина усмехнулась. Димины родители представляли собой двух унылых неудачников. Впрочем, мама Алины недалеко от них ушла. Со слухом всё в порядке, а в остальном она ничем не отличается от четы Воронцовых. Такая же неудачница. Они с Димой — дети неудачников. Вполне возможно, им удастся создать счастливую пару. Не благодаря, а вопреки. По теории вероятности так и должно быть.
— Линок! — Дверь распахнулась, и радостный Воронцов крепко прижал Алину к себе. — Заждался! Ты слишком долго шла.
— Пешком шла. Да, пешком, — пробурчала Алина, снимая куртку. — Чаю налей, пожалуйста.
— Да какой там чай! — воскликнул Дима и увлёк девушку в свою комнату.
На первую зарплату Дима поменял себе кровать. Раньше он спал на подростковой тахте. Она стояла в углу, неказистая и кособокая. Спать на ней было неудобно. Да что там говорить, спать на этой скрипучей тахте было противно. Зато теперь огромное, двуспальное ложе заняло всё обозримое пространство комнаты. Высокий подъём, тугие подушки и шикарное одеяло добавляли живописный картине особый колорит. Алине нравилась кровать, но она представляла её в другом помещении, а не в этой комнате с низкими потолками и скудной мебелью в придачу.
Сначала было шумно, бурно, затем всё стихло. Они долго лежали, крепко обнявшись, и о чём-то бормотали, перебивая друг друга.
— Димыч, а ты не боишься Батанова? — Алина с трудом высвободилась из его объятий и откинула голову на подушку.
— Нет, а чего мне бояться Батанова? — удивился Дима. — Он нормальный мужик. Не гнида.
— Не что… не кто он? — приподнялась на подушке Алина.
Она оперлась на локоть, подсунув смятую подушку под шею, и с удивлением воззрилась на Воронцова.
— Не гнида. Не гнусь. Нормальный мужик!
— Как всё легко у тебя, — она помотала головой, раскидывая волосы по подушке. Алина знала, что они у неё красивые. Не однажды замечала, как мужчины оборачиваются ей вслед, чтобы полюбоваться удивительными волосами. — Не гнида, не гнусь — значит, нормальный. А мне кажется, он садист и изувер!
— Да ты что! Вот дурочка, да Батаныч мухи не обидит. Он у жены под каблуком. А дочка из него верёвки вьёт. Он мягкий и податливый, как пластилин, и совсем не гнусь. Батаныч — настоящий! Все остальные мелочь по сравнению с ним.
— Димыч, а ты не гнусь? А ты — не гнида? — Алина шлёпнулась на Воронцова, словно с потолка обрушилась.
Воронцов зажмурился от удовольствия, с ног до головы его прошибло горячей волной. Тело у Алины хрупкое и лёгкое. Вес маленький. Она как бабочка, мягкая и твёрдая одновременно. Стало щёкотно. Воронцов вывернулся и поцеловал Алину. Когда они оторвались друг от друга, сказал, прерывисто дыша:
— Я хороший! Ты люби меня, пожалуйста! Иногда я отбываю из реальности, но быстро возвращаюсь. Если заметишь моё отсутствие — не обижайся. Я быстро вернусь!
— Да, Димыч, ты бываешь странным, — упрекнула Алина, водя пальцем по его животу. — Какой у тебя красивый живот, и не подумаешь, что мужской. Тугой, узкий, втянутый, как у осы.
— Ты тоже красавица, не расстраивайся, и ты тоже странная. Я иногда бываю странным, а ты всегда в этом состоянии. Давай просто любить друг друга. Молча и сосредоточенно.
— Давай! — обрадовалась Алина, радуясь возможности ухода от выяснения отношений.
И они забыли, на каком свете находятся, в каком времени суток пребывают и в каком пространстве плавают их обнажённые тела. Всё исчезло. Не было комнаты, кровати и подушек. Не стало электричества, исчезли звуки. Они погрузились в измерение, до сих пор не изученное физиками и философами и по этой причине не имеющего количественного номера. Это самое лучшее измерение во времени и пространстве, его не существует в других мирах, но оно есть на земле. И попасть в него можно лишь однажды. Алина плыла по невесомому облаку, отталкиваясь руками от пустоты, понимая, что в этот миг она счастлива, как не была счастлива никогда до этого. Она видела и ощущала своё счастье. Она трогала его руками. Оно было невесомое, но осязаемое. Алина вскрикнула и очнулась. Дима смотрел на неё влюблёнными глазами.
— Ты никому не расскажешь про нас? — сказал он, пробуждаясь от любовной истомы.
Алина поморщилась. Разве можно рассказать про любовь кому-нибудь? Никто не поймёт. Она отгородилась от Димы и стала одеваться, пытаясь сохранить в душе ощущение счастья:
— Нет. Не волнуйся. Я всё забыла!
Он проводил её до двери. Обнял и долго стоял, обхватив её руками. Наконец она освободилась от захвата и вышла на площадку, пытаясь вернуть себя в ощущение невесомости. Ей удалось. Алина засмеялась и побежала, чувствуя, что победила реальность и теперь сможет отстраняться от неё. Когда захочет.
* * *
— Хабкун! — крикнули сзади.
Алина вздрогнула, сбилась с шага, но не обернулась.
— Хабкун! — прозвучало ещё громче, но девушка продолжала семенить по коридору.
Каблуки красивые, высокие, целых
