Распущенные волосы - Афанасий Рогин
— За что только я плачу этим идиотам? Но что вы будете делать c "Распущенными волосами", продать по выгодной цене не получится.
— Я что-нибудь придумаю.
— Тогда вы тоже олух, месье, — Анри Бюжо достал из ящика стола пистолет и прицелился мне в голову. — И память у вас короткая.
— Настоящий коллекционер способен даже на убийство? Вы хотите меня пристрелить, Бюжо, из этой игрушечной Беретты?
— Не такая уж она игрушечная. Если не отдадите монету, получите пулю в башку, будьте уверены.
— Подождите, — Я бросился лихорадочно расстёгивать пуговицы рубашки. — Лучше посмотрите сюда. А потом в окно.
Глаза месье Бюжо вылезли из орбит, когда он увидел приклеенный пластырем микрофон у меня на груди.
— Инспектор Папен, вы все слышали? И вы, мадам? Тогда помашите месье Бюжо ручкой. Он желает вас поприветствовать, — громко произнёс я, опустив голову поближе к микрофону.
Бюжо тут же бросился к окну и отдёрнул шторы. Увиденное его подкосило: месье Анри выронил из рук пистолет и на негнущихся ногах кое-как доплёлся до кресла.
— Мишель Папен — мой давний друг, — объяснил я, — Я поделился с ним историей, как один уважаемый француз собрал коллекцию, всю жизнь обманывая других, и использовал свои связи и положение в преступных целях. Инспектор тут же вызвался мне помочь вывести его на чистую воду и организовал прослушку.
— Вам тоже несдобровать, ведь вы фактически признались в незаконном ввозе предметов искусства, — не сдавался месье Бюжо.
— Пардон, это утверждали вы, а я ни словом не обмолвился.
— И все равно, вы ничего не сможете доказать! — продолжал упорствовать старик.
— Возможно, вы же наймёте хорошего адвоката, но лазейки будут прикрыты, восполнять свою коллекцию прежними путями не прокатит.
— Сто тысяч, и вы отдаёте запись мне! — Месье Бюжо весь подался вперёд, ожидая моего ответа, а не получив, продолжил торговлю. — Миллион! Вы меня слышите, месье Андре? Миллион!
— Мне не нужны миллионы. Из уважения к вашим сединам я обещаю сохранить все в тайне за символическую плату. Всего лишь за один американский доллар.
— Пощадите, месье Андре!
Визуальная оценка и психологический портрет объекта: согбенный старичок весьма преклонных лет, совершенно сломленный морально. Осталось лишь забить последний гвоздь в крышку его гроба.
— Вы так гордитесь своим происхождением, но и с ленточкой в петлице придётся расстаться. Вместо героя вы станете изгоем. Решайтесь же, месье Анри, это — ваш последний шанс сохранить статус кво.
Бах! Я с одного удара загнал гвоздь в дерево по самую шляпку: монета покатилась по столу и упала мне в подставленную ладонь.
— Убирайтесь!
— Будьте благоразумны, месье. — У самой двери я обернулся. — Запись нашего разговора я сохраню, а если с моей головы упадёт хоть волос, инспектор Папен тут же даст делу ход. Прощайте!
Месье Бюжо не удостоил меня ответом: он сидел за столом, словно статуя, молча и неподвижно, отрешённым взглядом всматриваясь в бесконечность.
Мой чемодан сильно пострадал при досмотре: пришлось нести его на вытянутых руках через дорогу до полицейской машины, где меня поджидали Михаил и Александра.
— Изображать восторженного идиота рядом с красивой дамой было довольно унизительно, — сострил Папин, подхватил мой чемодан и затолкал в багажник. — В этом какой-то сакральный смысл? И что за штука у тебя на груди под пластырем? Неужто микрофон?
— Неважно, зато месье Анри растрогался и заплатил мне целый доллар.
— Недорого же он оценил мою блестящую актёрскую игру, — резюмировал Мишель, бросив на монету мимолётный взгляд, а у Шурочки от удивления округлились глаза. — Кстати, блондинка на аверсе — вылитая Саша.
— Раньше Шурик тоже была блондинкой, но брюнеткой она мне нравится больше. — Я вложил монету в руку Шурочке.
— Но, чтобы между нами больше не возникло недопонимания… — Женщина наклонилась и зашвырнула монету в отверстия канализации.
Я и Михаил растерянно переглянулись, а Саша разразилась хохотом.
— Видели бы вы свои рожи! Ты опять купился, Дубровский! У сумочки отломалась застёжка, её я и выбросила. А монетка-то вот она, в другой руке! — Шурочка разжала кулачок и опустила раритет в карман моей рубашки. — Пусть побудет у тебя, Андрей, пока не решу, что с ней делать.
Ох уж эти женщины!
