Значит, я умерла - Хилари Дэвидсон
Укол был совсем слабый, но Джульетта сдулась мгновенно: она терпеть не может замечаний о своей внешности.
– А ну-ка, перестаньте, – прошипел нам отец, как в детстве.
– Кто-то должен пойти к людям, а не отсиживаться здесь, – сказала Джульетта. – Видимо, отдуваться придется мне, как всегда. – И она вышла с таким видом, как будто вся церковь была ее собственностью.
– Я знаю, сегодня трагический день для тебя, сынок. – Отец взмахнул рукой, указывая на церковь. – Я постарался сделать все так, как понравилось бы самой Кэролайн. Цветы. Музыка. – Он смотрел перед собой, точно завороженный. – Белые розы и Моцарт. Она так любила «Реквием»… – Он усмехнулся. – Помнишь, как она уговаривала тебя выбрать его для вашей свадьбы? Это казалось ей романтичным.
Нам с Кэролайн нравилась не только сама музыка, но и связанные с ней легенды: о загадочном анониме, который заказал «Реквием», и о композиторе, который пытался присвоить шедевр Моцарта после его смерти. Едва познакомившись с Кэролайн, я понял, что за ее обманчиво-оптимистичной внешностью бьется сердце, приверженное всему мрачному и готическому. Но моему отцу было не обязательно знать об этом.
– Спасибо. Сам я не справился бы.
– Разумеется. – Улыбка отца померкла. – Это ты разрешил няне сидеть рядом с Тедди на семейной скамье?
– Да. Тедди привязан к Глории сильнее, чем к любому из нас.
– Ты не подумал о впечатлении, которое это может произвести на людей, Тео. Что, если какой-нибудь репортер снимет, как наемная помощница утешает Тедди во время мессы? Что о нас подумают люди?
– Ты даже не представляешь, как глубоко мне плевать на то, что о нас подумают.
– Зато мне не плевать. Ты мог бы доверить Тедди сестре.
– Джульетте? Да я ей и головастика не доверил бы.
– Ты несправедлив к ней. Джульетта прекрасно ладит с животными. – И он ухмыльнулся так, словно отлично пошутил.
– А где Урсула? – спросил я. Урсула – это моя мачеха и единственный член нашей семьи, чье общество доставляло мне истинное удовольствие, хотя я не питал никаких иллюзий на ее счет: она была мила со всеми, но только благодаря алкоголю.
– Сегодня утром с ней произошла маленькая неприятность, – ответил отец.
– Что такое?
– Упала и повредила запястье. Харрис повез ее на рентген – надо убедиться, что это не перелом.
Харрис – личный помощник отца и его телохранитель; так сказать, два в одном. Мрачный тип.
– Она была пьяна?
Отец нервно оглянулся – не торчат ли откуда-нибудь длинные уши любопытного репортера – и молча кивнул.
– Я не буду возражать, если ты захочешь уехать пораньше.
– И вознаградить ее за выходку моим отказом от присутствия на похоронах Кэролайн? – Отец покачал головой. – Посмотри, сколько людей пришло: на похоронах моего отца не было больше, а ведь то были самые крупные похороны в истории нашей семьи. Но и тогда среди пришедших не было всей этой великосветской публики. Конечно, отец был богат, но эти смотрели на него сверху вниз. Подумаешь, король мотелей… Таких, как он, в телешоу пачками показывают.
– Не говори о похоронах Кэролайн так, словно это какая-то вечеринка.
– Любые похороны – событие общественное. Люди любили Кэролайн. Конечно, разные подзаборные блогеры часто называли ее «карабкающейся лозой» – за происхождение, – но и оно не отменяло ее внутреннюю порядочность и доброту. Кэролайн была хорошим человеком. В сочетании с большими деньгами – гарантия успеха. И будь у ее родни проблем больше, чем багажа на борту «Боинга-777» на маршруте в «Дисней Уолрд», это все равно ничего не изменило бы. – Он состроил гримасу. – Надо было поручить Харрису купить ее отцу костюм. Видел, в чем он явился? Похоже, что одеяла для космонавтов шьют из той же ткани… Можно даже не беспокоиться насчет фото, его блеск всех ослепит. Он идет на ланч?
– Пожалуйста, прояви уважение к родственникам Кэролайн, – сказал я вслух, хотя в голове у меня засела совсем другая фраза, произнесенная отцом. «Она была хорошим человеком».
– Я никогда не проявлял к ее родственникам ничего, кроме уважения, сын. – Отец нахмурился и отошел от меня, качая головой.
«Я больше не хочу быть твоей женой. Разве это так трудно понять, Тео? Уходи из моего дома…»
Замешкавшись у выхода из алькова, я поборол попытку мозга заново преподнести мне картину того, что было потом, и чуть не задохнулся от напряжения.
– Начинать? – спросил меня священник.
– Мне нужно побыть в одиночестве, – ответил я. – Здесь есть место, где мне никто не помешает?
– Разумеется. Идемте. – Мы нырнули под какую-то низкую арку и оказались у небольшой запертой двери. Священник открыл ее, за ней оказалась часовня. Перед статуей, изображавшей прекрасную женщину с глубоко печальным лицом, горели свечи.
– Здесь вы можете пробыть столько, сколько вам потребуется, – сказал священник.
– Спасибо.
И он закрыл за мной дверь. Какое-то время я стоял неподвижно, ожидая, пока уляжется паника. Меня трясло так, словно я оказался в холодильнике. Как же мне пережить эти похороны, не говоря уже обо всем остальном? Этот день, как и день перед ним, казался мне бесконечным; такими же, наверное, будут и все последующие. А ведь надо еще как-то объяснить смерть Кэролайн нашему сыну…
«Кэролайн была хорошим человеком», – так сказал мой отец. Но он ошибся. Она выстроила впечатляющий фасад и обманула многих, скрывая за ним жесткую и порочную натуру.
Дрожь в руках отдавалась по всему моему телу. Сделав шаг к статуе, я упал перед ней на колени, словно для молитвы, хотя никаких слов, чтобы обратиться к высшим силам, у меня не было. Меня воспитывали нерелигиозные люди, так что я даже не знал, кто передо мной. Дева Мария? Или какая-нибудь местная святая, чьи глаза с надеждой устремлены к иному миру, поскольку этот мир не сулит ей ничего, кроме боли? Ну и пусть, а вот мне как раз больше нравились язычки пламени многочисленных свечей вокруг статуи, которые мигали, словно маяки в шторм.
«Я полон скрытых страхов», – прошептал голос внутри меня. Эти слова я услышал не от Кэролайн, этот голос раздавался в моем мозгу задолго до нее.
И я готов был на все, лишь бы заставить его молчать.
Вытянув левую руку, я накрыл огонек ладонью. Острый зуб пламени исчез, успев так укусить меня напоследок, что слезы навернулись на глаза. Резкая боль прошла сразу, но оставила по себе пульсирующее жжение, которое отвлекло меня от всяких мыслей. Я потянулся ко второму огоньку, потом к третьему… Я пытался заставить себя перестать, но не мог. Лишь когда все свечи погасли, а воздух в часовне заполнил синеватый
