Андрей Быстров - Занавес молчания
Это была отговорка для успокоения совести – на самом деле Бориса грызло любопытство. Марина ничего не могла напутать, она точно передала просьбу... Но что же там, на этой таинственной дискете?
Борис включил компьютер и вложил дискету в дисковод. Там значился один-единственный небольшой текстовый файл, помеченный литерой Z. При попытке открыть его компьютер потребовал ввести пароль.
Приехали, расстроенно вздохнул Борис. Впрочем, стоп, все ли потеряно?
Он вспомнил, как полгода назад в составе группы программы «Обыкновенные истории» снимал передачу о разоблаченном военном преступнике. История не такая уж обыкновенная, но Ника – автор и редактор программы – придумала это название от противного, с долей лукавства. Настоящих обыкновенных историй она не любила вообще и всегда выискивала что-то задиристое. Обыкновенные истории, объясняла она, это часть жизни, то, что в ней происходит, и если произошло – значит, уже как бы обыкновенно, пусть и представляется необычным, а порой и сенсационным.
Тогда (полгода назад) Борис рассказал о передаче дяде Саше. Тот заинтересовался и пообещал подбросить актуальный материал на тему – как подумал Борис, из архивов своей загадочной службы (это был просто его домысел). На следующий день дядя Саша вручил племяннику дискету, а когда Борис попробовал открыть файл на своем компьютере, появилось требование пароля. Кедров позвонил дяде, тот рассмеялся.
– Извини, Боря, – сказал он. – Я тут задумался и запечатал файл автоматически. Ну, по дурной привычке, что ли... Набери весь верхний буквенный ряд клавиатуры слева направо, десять символов.
Сейчас Кедров припомнил этот разговор. Если файл на «Эпсон драйвер диск» написан самим дядей Сашей, а не кем-то еще, вполне вероятно, что и здесь применен тот же пароль. Почему бы и нет? Если не знать, подобрать его не проще, чем любой другой.
Одну за одной Борис надавил десять клавиш. Неверно.
Кедров побарабанил пальцами по столу. Что же, время от времени человек может менять пароли своих секретных файлов, но не исключено, что на основе одного и того же мнемонического принципа... Борис перебрал клавиши второй буквенной строки, третьей – безрезультатно. Цифровые клавиши – нет. А если справа налево? Третья – пусто. Вторая – не выходит. Первая...
Файл открылся. На экране возник список из семи имен.
«Максим Юрьевич Радецкий
Илья Ильич Незванов
Татьяна Владимировна Долинская
Лев Дмитриевич Губарев
Николай Васильевич Растригин
Александр Николаевич Коломенский
Иван Антонович Щербаков»
Под списком, немного ниже и правее, особняком стояло одно слово – «Штернбург».
Список этот сразу не понравился Кедрову – потому, что в нем фигурировали два знакомых ему имени, а одно из этих двух – даже слишком хорошо знакомое. И что такое «Штернбург»? Фамилия? Не похоже, тогда скорее было бы «Штернберг». «Бург» – это город...
Борис достал с полки атлас мира, где в конце помещался список всех показанных в нем географических наименований, включая, разумеется, и населенные пункты. Он перелистал атлас до буквы «Ш»... Никакого Штернбурга нет, но это может быть и маленький городок, и поселок, и... Все что угодно.
Сам не зная зачем, Борис отрезал от чистого листа бумаги маленький прямоугольник и крохотными буквами переписал туда семь имен и слово «Штернбург». Потом он расстегнул браслет часов на левой руке.
Часы Бориса вызывали зависть его приятелей – немецкие, фирмы «Эрленкениг», солидные и тяжелые, выпущенные в начале шестидесятых годов и по сей день радующие точностью, – подарок деда. Особенностью часов была двойная крышка, прикрывающая механизм, точнее, две крышки одна над другой – первая откидывалась, вторая, с фирменными обозначениями и серийным номером, отвинчивалась. Для Бориса, человека рассеянного, это было очегь кстати. Он вечно терял записные книжки, клочки бумаги с номерами телефонов, памятные заметки с адресами и датами и тому подобное. Поэтому, если ему диктовали, к примеру, важный номер или ориентиры к назначенному свиданию, он записывал их на газетном обрывке, на автобусном билете, на любом попавшемся под руку клочке бумаги и прятал под верхнюю крышку часов. Тут уж потеря исключалась.
Туда, под верхнюю крышку, он поместил сложенный вчетверо бумажный прямоугольник и снова надел часы. После этого он убрал файл с экрана и запустил любимую компьютерную игру «Брик Шутер».
По замыслу игра напоминала «Тетрис», но в отличие от него тут не нужно было торопиться, кирпичики не падали с ракетной скоростью. «Брик Шутер» давал время выстроить сложную комбинацию, игра могла продолжаться часами. И главное, почему Борис включил именно ее, – она помогала сконцентрироваться на иных, не имеющих к ней отношения размышлениях. Монотонное движение кубиков на экране способствовало размеренным, спокойным и сосредоточенным раздумьям.
Но не получалось у Бориса Кедрова раздумий по поводу списка из файла «Z», не от чего было оттолкнуться. Он сидел за компьютером не первый час, набрал больше четырех тысяч очков (прекрасный результат) и не продвинулся ни на шаг в своих умозаключениях. Да и умозаключений-то никаких не было – так, гадания на кофейной гуще... На кубиках «Брик Шутера».
Почему не звонит дядя Саша? Хоть бы полюбопытствовал, уничтожил ли Борис дискету... Что там говорила Маринка? «Он выглядел взволнованным... Он торопился»... Допустим, у него до сих пор нет возможности позвонить, ладно. Надо поподробнее расспросить Марину. Мало удовольствия слышать ее голос, но надо. По идее она уже вернулась домой.
Притянув телефон, Борис накрутил номер, с минуту послушал длинные гудки и швырнул трубку.
Марины дома не было, она отправилась на дачу к подруге. Но и окажись она дома, вряд ли смогла бы добавить что-либо к тому, что Борису уже известно. Происшествие на вокзале не вызвало пересудов среди киоскерш – упавшего с сердечным приступом человека быстро унесли в медпункт. Событие не бог весть какое... Краем уха Марина слышала, что в соседнем зале какой-то бомж разбил витрину (это произошло, пока она ходила звонить), но и только. Ей и в голову не пришло связать витрину с дядей Сашей. Как бы он ни выглядел, слово «бомж» не ассоциировалось с ним у Марины никоим образом.
Борис наконец загнал игру «Брик Шутер» в угол – или она его загнала. Все поле заполнилось цветными кубиками, и на экран выскочила табличка «Введите ваше имя для Зала Славы». Борис небрежно ткнул в букву «Б» и, не выключая компьютера, побрел на кухню готовить кофе и бутерброды.
С чашкой скверного растворимого кофе в левой руке и здоровенным ломтем черного хлеба с колбасой в правой он возвратился к компьютеру, включил бильярд. Обычно он играл с Никой на деньги, и эти ночные баталии его захватывали. Любил он погонять шары и в одиночку, но сейчас... Не до шаров ему было, совсем не до шаров. Отвлечься не удавалось. Он еще несколько раз позвонил по телефону – Марине, дяде Саше в обе квартиры, немного спустя – снова. Нигде никто не ответил.
9
Трель телефонного звонка разорвала тишину, нарушаемую только комментариями компьютера к игре. Кедров схватил трубку:
– Алло!
– Кедров, это Ника.
– Ника, – тупо повторил Борис, точно никакой Ники не знавал никогда в жизни. Он так надеялся услышать голос дяди Саши!
– Ну да, Ника. А ты думал президент США?
– Вряд ли, он только что от меня уехал. – Борису пришлось подстраиваться под ее тон. – Ты где?
– Звоню с мобильника, от подъезда твоего. Граф принимает нынче?
– Чего там, свои люди, сочтемся славою. Поднимайся.
– Поднимаюсь.
Уже настроившись на волну Ники, Кедров понял, как он рад на самом деле ее приходу – и потом, ему очень хотелось выговориться. У двери он приветствовал ее началом фривольно-фонетического немецкого двустишия:
– Ди медхен, ди вимперн пинзельн...
Полностью оно звучало так, с учетом ужасного немецкого произношения англофила Кедрова: «Ди медхен, ди вимперн пинзельн, бим пимперн фанген ан цу винзельн», что значило: «Девушки, которые красят ресницы, громко кричат, занимаясь любовью». Когда-то у Ники и Кедрова случился скоротечный роман, и она научила его этому двустишию в постели, как и многому другому. Роман вскоре иссяк сам собой, но между Никой и Борисом сохранились наилучшие дружеские отношения. Борис и сам не понимал, как это могло получиться, – обычно если он расставался с кем-нибудь, то расставался. И дело было не в том, что Ника являлась редактором программы, то есть в какой-то степени начальством Бориса (хотя слово «коллеги» – точнее). Просто... Это была Ника, вот и все. С нежностью он часто вспоминал поезд, вагон СВ, где они рванули однажды, полупьяные и счастливые, куда глаза глядят... Они так громко орали в купе в соответствии с пресловутым двустишием, что потом Борису пришлось заплатить штраф не то поездным милиционерам, не то маскировавшимся под них мошенникам (потому что те были в штатском и документов не предъявили). Он помнил ночной город, залитый неземным оранжевым светом фонарей, поиски кафе, где не станут преследовать за курение и подадут приличный жюльен... Вспоминала ли обо всем этом Ника? Борис не был уверен – она не казалась ему сентиментальной. Но он и ни в чем не был уверен, когда речь заходила о Нике.
