Джорджо Щербаненко - Предатели по призванию
– Лежите тихо, иначе будет больно.
– А как-то вечером он заехал за мной в лавку вместе с Сильвано, это, говорит, мой друг, и мы вместе поужинали у Биче на улице Мандзони. Сидим за столиком, гляжу я, женишок мой – мясник мясником в этом ресторане, да еще рядом с таким лощеным синьором, как Сильвано. Я от него сразу прибалдела.
Да ты от всех балдеешь, без разбору, подумал Дука.
– Ох, мы там и назаказывали, ну всего, что было в меню, а под конец Биче к нам вышла, сама подала ликеры и посидела с нами немного, ну уж такая милая, жениха моего называла «комендаторе», а он, дурак, напился, я, говорит, мясник и прямо вам скажу, что мое мясо во сто крат лучше вашего, хоть и из Тосканы, она-то, Биче, женщина воспитанная, все это, ясное дело, мимо ушей пропустила, вы, говорит, такой милый человек, и ушла, а я за него чуть со стыда не сгорела.
Дука наложил повязку и поднялся.
– Ну вот и все, сейчас дам вам таблетку.
– Мне выпить хочется, – томно произнесла она. – И закурить.
– Хорошо, только не двигайтесь и не сгибайте ноги. – Он взял таблетку, налил виски, почти полный стакан. – Погодите, я сам приподниму вам голову. – Он подложил ей руку под затылок, и она улыбнулась ему по-дружески, уже без всяких заигрываний.
– Высуньте язык. – Он положил ей на язык таблетку и поднес к губам стакан с виски. – Только осторожно, смотрите не закашляйтесь. – Если она закашляется, шов может разойтись, он ведь совсем свежий.
Она пила маленькими глотками, но оторваться никак не могла.
– А что это за таблетку вы мне скормили, уж не снотворное ли?
– Нет, обезболивающее. Когда кончится наркоз, вам может быть больно, а так ничего не почувствуете.
– А теперь закурить.
– Сейчас. – Он заранее сунул в рот сигарету, чтобы зажечь и передать ей. – Вот, сперва сглотните слюну, чтобы не закашляться. Если не сможете удержаться от кашля, то лучше кашляйте с открытым ртом.
Она схватила сигарету и несколько раз жадно затянулась.
– Ну так вот, после того как он оскандалился, я хотела сразу ехать домой, а он ни в какую...
Дука ждал продолжения, но она снова присосалась к сигарете, тогда он взял сигарету из ее пачки и тоже закурил; окурки на полу страшно его раздражали, но, едва она вновь заговорила, раздражение мгновенно улетучилось.
– После того как он нас так опозорил у Биче, я не хотела больше оставаться с этой пьяной рожей, да еще когда рядом Сильвано, этот принц из сказки... Но с пьяного взятки гладки: поедем, говорит, кататься... машина его стояла на улице Монтенаполеоне, и он, видите ли, захотел в ресторан «Мотта» на площади Ла Скала, а там, вот позорище-то, решил над официантом подшутить – вытащил вот такую пачку десяток, небось целый мильон, и говорит: на, мол, получи по счету, остальное тебе на чай, не отказался бы, а? Наконец Сильвано его уволок, да так культурно, я сразу заметила, с первого вечера, что он из благородной семьи, хоть и не признается, в общем, остановились мы на улице Монтенаполеоне, и тут мой номера стал откалывать: как пошел тарахтеть – тра-та-та-та-та-та-та, будто из пулемета строчит, одна женщина на той стороне улицы аж взвизгнула да как припустит, а он ей вдогонку ржет, будто жеребец. Сильвано еле-еле затолкал его в машину, и мы поехали, но в Корсико он опять захотел остановиться и выпить, и тогда Сильвано мне говорит: пускай, ты, мол, ему даже подливай, может, успокоится, одним словом, он набрался, бряк ко мне на колени и захрапел. Так мы и приехали в Ка'Тарино, Сильвано втащил его в дом, а я ждала в машине, потом он снова сел за руль, мы немного отъехали и занялись любовью, так было хорошо, никогда не забуду, даже лучше, чем в первый раз, я теперь взаправду считаю, что только с ним у меня в первый раз все и было.
Он потрогал ей лоб.
– Я потушу свет и открою окно, а то здесь душно.
– И правда, с открытым окном лучше: все видно, деревья, фонари горят... Налейте-ка мне еще виски, а?
– Погодите, схожу за другой бутылкой.
Он вышел в коридор, озаренный только слабой полоской света из кухни; ничего себе, полбутылки уговорила, и хоть бы хны, ей бы теперь поспать, впрочем, она, наверное, привыкла. В кухне неисправимый графоман Маскаранти, за неимением протокола, решал кроссворд. Дука достал из шкафчика бутылку виски.
– Спросите у Морини, возле дома никто не ошивается?
Маскаранти вытащил карманную рацию, немного подстроил ее, чтоб не было помех, развернул антенну.
– Алло, алло, как слышите, прием!
– Как из задницы, – откликнулся Морини.
– Тогда порядок. Ты случаем никого там вокруг не приметил? Доктор Ламберти говорит, что кто-нибудь может стоять на стреме.
– Никого нет.
– Ладно, отбой. – Маскаранти повернулся к Дуке. – Говорит – никого.
Ламберти откупорил бутылку, вернулся в кабинет и в темноте нашарил стакан.
– Поглядите, как красиво фонари светят сквозь листья, – сказала она.
Это он уже слышал; стало быть, у нее поэтическая натура, у этой потаскухи. Он снова щедрой рукой налил виски в стакан. Жаль, что она окончила свою исповедь, а наводящих вопросов задавать нельзя, это вызовет подозрения.
– Пейте, но старайтесь не шевелиться, я вам помогу.
Теперь глаза привыкли к темноте, и в струящемся через окно свете фонарей он разглядел выражение ее лица: она была явно пьяна, но пила с прежней жадностью – от наркоза появляется сухость во рту.
– Дайте закурить – если б вы знали, как приятно дымить лежа.
В который раз он прикурил для нее сигарету. Жаль все-таки, что она больше ничего не рассказывает ни о себе, ни о Сильвано, ни о мяснике.
В полутьме он не сводил взгляда с огонька сигареты.
– А что, я и впрямь после этой вашей операции снова девушкой стала?
– Да.
– Вот смеху-то!
– Только не смейтесь, прошу вас!
– Да я не смеюсь, я вот думаю: ослы вы, мужики.
Ну, это оскорбление можно и проглотить, лишь бы она снова разговорилась. Конечно, ослы, кто же еще?
– Мы, бабы, все сучки, а вы ослы.
Такая категоричность ему нравилась: ведь в самом деле наш мир населяют либо сучки, либо ослы. Но ты говори, говори, не останавливайся, рассказывай про своего мясника и про принца Сильвано.
– Не обижайтесь, – сказала она, с наслаждением пуская в темноте дым, – это ж какими ослами надо быть!.. Я переспала с тыщей мужиков, а с ним, с женишком моим, на закуску перед брачной ночью такое в машине выделывала, что вам и не снилось, и после всего этого я опять девушка, какого же хрена она стоит, девственность-то?
Ты не про девственность, а про жениха говори; сидя на подоконнике, он мысленно пытался ей внушить, чтоб она не уклонялась от темы.
– Умора, да и только! – продолжала она тягучим пьяным голосом. – Я, как штаны увижу, мне сразу в койку охота, но в то же время смех берет...
Огонек упал на пол; Дука некоторое время смотрел на него в ожидании новой тирады, но в комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь тяжелым сонным дыханием. Он подошел к кровати: она крепко спала. Со злостью растоптав еще тлевший окурок, Дука вышел в кухню. Стрелки на розовом циферблате будильника в форме курочки, которая каждую секунду помахивала хвостом, показывали пять минут одиннадцатого.
6
В половине первого ночи, когда они с Маскаранти перерешали все кроссворды, он услышал шорох в кабинете и пошел туда – посмотреть.
Она сидела в постели.
– Небось поздно уже?
– Без двадцати час.
– Как хорошо я выспалась, будто всю ночь продрыхла.
Что ж, тем лучше. Он задернул шторы и включил свет; словно молния, полыхнула перед глазами ее красная комбинация.
– Мне можно идти?
Он подошел к кушетке.
– Осторожно вставайте и попробуйте походить. – Вдруг что не так: все же в таких операциях он не большой специалист.
Она встала, неверными шагами прошлась по тесному пространству кабинета; черные чулки без подвязок медленно сползли вниз – должно быть, ока нарочно виляет задом, зазывно улыбается, то и дело встряхивает пышными волосами, или ему только кажется, что нарочно?
– Ну что, хватит?
– Боли не чувствуете?
– Жжет немного.
– А ничего не мешает?
– Да в общем нет.
Ну, вы молодец, доктор Дука Ламберти, из вас вышел отличный девосшиватель, не зря ваш отец столько лет питался одной ливерной колбасой, а вы недаром учились, прочли гору книг, имели такую практику и вот, наконец, достигли своей цели, теперь вас ждет будущее великого реставратора! Дука закрыл лицо руками, будто для того, чтобы подавить зевок.
– Медленно поднимите ногу, как можно выше.
– Это что ж, еще и гимнастикой прикажете заниматься? – Она ловко вскинула ногу (ну все, кошка опять готова прыгать по крышам!).
– Больно?
– Нет.
– Теперь другую.
Черный чулок опустился до лодыжки, пока она без всякого стеснения поднимала ногу, задирая и без того короткую комбинацию и глядя на него с наглым вызовом.
– А так болит?
– Да неприятно малость.
Он вытащил из ее сумочки пачку «Паризьен» и закурил.
