Лилия Беляева - Убийца-юморист
- Сердце... это понятно. Но вряд ли они умерли в одно время и в одном месте...
- Разумеется, нет. Нина Николаевна, насколько мне известно, умерла на даче. Алена Рыжова - в Англии, она там жила последнее время, у двоюродной сестры... Руфина Андриевская, видимо, зря поехала в самую жару в Ялту. По правде, особенно как-то жалко Яну Янскую... молодая, только что замуж вышла и тоже не в Москве с ней случилось - в Анталии. У неё с детства, говорят, сердце слабенькое было, и стихи она писала грустные... Видимо, муж уговорил, ну там, все ездят и ничего, зато море какое чудесное, чистое... Так ведь часто бывает. Ну и сломаешься себе во вред. Потом только спохватишься: "Что же это я за дура такая!"
- Кто-то от Союза ходил, хоронил к примеру, Нину Николаевну? спросила я.
- Возможно... хотя и не обязательно. В последнее время с этим напряженка. Все как-то распалось... Все порознь существуют... Конечно, это горько признавать, но что есть, то есть...
- А как же Михайлова хоронили? Тоже глухо, кое-как?
Лялечка замотала головой в пергидролевых кудряшках:
- Ну что вы! Ну ведь это сам Михайлов! Почти классик! Совсем другой сорт! Я сама ходила на эти похороны... Там даже из правительства были... Как же! Лауреат, в орденах!
Я лишний раз убедилась: иерархия - неприкосновенна, и привилегии соответственно рангу вечны, как бы ни назывался очередной режим и какого бы цвета флаг ни бился под ветром над сельпо и Кремлевским сортиром.
... Секретаршу секции прозы я все-таки дождалась. Зеленоглазая, черноволосая, как бы женщина-вамп, - она тем не менее безо всяких проволочек сообщила мне задумчивым голосом:
- У Пестрякова действительно есть дочь. Она все похороны взяла на себя. Вовсе она не за академиком замужем. У неё муж летчик-испытатель. Бывший. Инвалидность имеет. Она женщина очень энергичная. Сама все и с крематорием, и с похоронами провернула. Записывайте её телефон и адрес... У вас ко мне больше нет вопросов? Тогда я свободна?
Я не успела ответить. Массивная дверь в соседний кабинет отворилась, появился Усев-Аничев:
- Алена! Ждем-с!
Из-за двери доносился отчетливый стук бокалов, крики:
- Пей до дна, пей до дна, за себя и за Сашку Пушкина!
Усев-Аничев немножко как бы застыл лицом при виде меня у двери на выход и сморозил от неловкости:
- Негде, понимаете ли, общаться. Приходится в кабинетах. Наш писательский ресторан, видите ли, приватизирован, цены бешеные... А хочется побыть вместе... поговорить, обсудить проблемы... в тесном кругу единомышленников.
Глаз у меня, конечно, сволочной. Вовсе не мое дело, как там писатели живут, разделившись по лагерям, зонам, нац и политбаракам. И отправилась я в третье объединение, названное довольно пугающе - "Сообщество". Но здесь, как мне сказали, одно время подрабатывал Семен Григорьевич Шор.
Однако в первые же минуты моего пребывания в этом самом "Сообществе" я поняла, что здешним деятелям ни до покойного Шора, ни до меня. Пахло празднеством. Очередным узкокелейным торжеством. Несмотря на вполне приемные часы, наблюдалась энергичная подготовка к балу или приему. Ну то есть в распахнутую дверь конференц-зала, где длинно тянулся стол для заседаний, женщина неизвестного звания и назначения тащила, выставив живот, стопку тарелок, вторая несла коробку с вилками-ложками, а мужичок в бороде прижимал к груди бутылки водки и тоже стремился в респектабельное пространство конференц-зала. Я остановила, было, ту, что благополучно опустила белую башню из тарелок на зеленое сукно казенного стола, спросила, где бы кто бы рассказал мне о Шоре Семене Григорьевиче. Но она посмотрела на меня как на полоумную и отрезала:
- Нашли время, когда прийти! Мы сегодня празднуем сто десять лет со дня рождения знаменитого междуреченского поэта Курнабега Иса Касымовича!
- Неужели? - подивилась я. - Как радостно это знать!
- Именно! - грозно ответила деловая дама и принялась расставлять тарелки, уже забыв про меня.
Пришлось выйти в вестибюль, сесть в сторонке и наблюдать, как из своих кабинетов, застенчиво оглядываясь, повалил голодный чиновный люд, а другой люд уже спешил от гардероба, высмаркиваясь на ходу.
Я сообразила - "активисты", то есть опять же спецкоманда, прикормленная "сообществом"... ну то есть все свои люди из письменников, желающие попитаться задарма.
Само собой, скоро двери в конференц-зал захлопнулись крепко-накрепко, и "чистые" были таким образом отделены от "нечистых". В вестибюле наступила музейная тишина. И потому я услыхала не только звон ножей-вилок, но и смех оттуда, из праздничной атмосферы закрытого пиршества.
Я решила все-таки пройтись по кабинетам данной епархии, вдруг да обнаружу кого-никого. И не ошиблась. При трех телефонах сидела старенькая, морщинистая дамочка и подремывала, склонив седую головку на ладонь. Мне она даже как бы обрадовалась и отвечала на вопросы с готовностью отличницы:
- О да, да! У нас часто собираются в конференц-зале! Три дня назад отмечали сто семьдесят пять лет со дня рождения знаменитого какого-то поэта Абдыкеримова, а ещё три дня назад что-то связанное с Юсифом оглы или что-то в этом роде.
- И всегда с закуской и выпивкой?
- Конечно. Это же праздник!
- А деньги откуда?
- Не знаю... Но есть... Ради дружбы народов, наверное, кто-то дает...
Нет, нет, не бывает случайных встреч. Наша беседа с Нелли Леонардовной не остановилась на подробностях курьезных халявных обедов, которые чиновники придумали себе за спинами все тех же рядовых писателей под маркой "в честь знаменитого междуреченского поэта Оглы-заде", - а сделали скачок к обобщению. Нелли Леонардовна, дворянка по происхождению, а ныне секретарь у здешнего босса, Омар Хаяма Булатова, не смогла сдержать набежавших недоумений и первой выразила нашу общую мысль:
- Ну нельзя же так! Все, все делается чиновниками! Никаких документов, приказов на доске объявлений! Гребут под себя что при советской власти, что сейчас. Я, конечно, человек маленький, но почему никакого развития в сторону совестливости не происходит, почему хищники по-прежнему в первых рядах? У них же у всех исключительно пролетарское происхождение!
А далее она мне рассказала о Шоре Семене Григорьевиче очень даже любопытные вещи.
- Очень, очень был трудолюбивый человек. Он много переводил с разных языков, даже с абхазского. По подстрочнику. Когда здесь работал - всегда был вежливым, внимательным. Очень такой располагающий человек. У него лет десять назад умерла жена, а сын уехал в Израиль. Он очень переживал эти две драмы. Особенно смерть жены. Он был очень семейным человеком. Они жили в нашем доме... Я имею в виду дом творчества в Малеевке. У него свет горел, помню, до четырех утра. И машинка стучала. Он из тех мужчин, которые не могут видеть, если жена одета плохо, в доме - корка хлеба, ребенок в рвани. Он себя не жалел, так я думаю. Но умер не по заслугам... Один... Говорят, на даче, где был один... Отравился некачественной водкой. Что ж, Бог ему судья, если пил многовато. Но от одиночества и запить можно... Ох, можно, вздохнула Нелли Леонардовна, уставив в окно голубые глаза.
- Кто же его нашел? Как говорят?
- Молочница. Она ему через день молоко приносила. Удивительно, конечно, ведь он не так давно приходил на похороны Михайлова. И вот - нет и его.
- Далеко у него дача?
- Не знаю. В каком-нибудь из писательских кооперативов, скорее всего. Ой, помню, как, вроде, совсем недавно такие споры-раздоры шли из-за этих клочков земли! А теперь то и дело их счастливые владельцы уезжают на погост.
- А что, Семен Григорьевич дружил с Михайловым?
Старая дама поджала губы и словно бы в гневе раздула тонкие ноздри:
- Чего не знаю, того не знаю. Дружба - понятие сложное...
Встала и ушла. Я поняла, что больше мне с ней не беседовать...
Но почему, почему? Что её от меня отпугнуло?
В коридорах "сообщества" стояла тишина. Но из конференц-зала, если встать у дверей, слышались бодрые голоса, произносящие тосты, и звон ножей-вилок. Любопытства ради я приотворила дверь и заглянула внутрь. Батюшки-светы! С какой же торопливой энергией перемалывали халявную пищу все эти чиновные руководители неизвестно чего непонятно чем! С каким воистину неустрашимым энтузиазмом, склонив голову набок, пробовал изжевать нечто плохо поддающееся вставным челюстям сгорбленный дедок, пришлый из "активистов"! дело известное - "активисты", то есть "толпа" - вещь необходимейшая для создания миража бурной, благороднейшей деятельности любой кучки лицемеров-хапужников!
Я вышла в скверик, посидела у подножия памятника Льву Толстому, дожидаясь, пока съедят и выпьют чиновные приживалы, а затем опять, как кость в горле, застряла в приемной Омар Хаяма Булатова. и хотя он принял меня, даже предложил сесть, но разговора как-то не получилось. Он уставился на меня всем своим пренебрежением восточного владыки, который заранее знает, кто ему нужен, а кто - нет, кто принесет пользу, а кто - никакой.
