Сергей Донской - В Россию с любовью
— Дело очень срочное, — сказал Шадура, бросив взгляд на часы. — Государственной важности. Не терпящее… э… отлагательств.
— А сюда никто по пустякам и не звонит, Василий Петрович. — В трубке прозвучал смешок, отчетливый, как щелчок взведенного курка. — Излагайте свою проблему. Итак?
— Но подписку о неразглашении брал у меня Малашевич, — заколебался Шадура, — и я… и мне… ну, в общем…
— Говорите коротко и внятно, — прошелестело в его ухе. — Междометия приберегите на потом.
Да, тоскливо подумал Шадура. Они мне скоро очень понадобятся, междометия. Когда за меня возьмется капитан Малашевич с замороженным взглядом, одними «ой» и «ай» не отделаешься. Весь алфавит переберешь по буковке, с начала до конца. Может быть, дежурный офицер с незапоминающейся фамилией окажется более человечным?
Облизав внезапно пересохшие губы, Шадура начал сбивчиво рассказывать о неприятности, приключившейся с ним этой ночью. Не дослушав, как именно называлась текила, после дегустации которой у депутата случилось помутнение разума, загадочный полковник коротко спросил:
— Эдичка Виноградов, он ваш сожитель?
— Что вы! Мы просто встречались время от времени, — занервничал Шадура. — Понимаете, симпатичный молодой человек из приличной семьи, который…
— Не понимаю и не желаю понимать, чем могут быть симпатичны подобные личности, — отрезал собеседник. — Меня интересует, знаете ли вы, где в настоящий момент может находиться этот ваш… — последовала пауза, на протяжении которой при желании можно было презрительно сплюнуть, — этот ваш Эдичка.
— Нет. — Шадура замотал головой, словно полковник ФСБ мог видеть, как энергично и старательно он это делает. — Обычно Эдичка сам звонил мне. Но, думаю, найти его не составит большого труда. Так называемый бомонд, в котором он вращается, не так уж обширен.
— Найдем, — заверил его многообещающий голос. — Не сомневайтесь. А вы оставайтесь на месте, Василий Петрович. За вами придут. И никаких звонков. Вы меня хорошо поняли?
— Но я должен предупредить жену, — возразил Шадура. — Она, наверное, с ума сходит от беспокойства.
— Вероятно, вы хотели сказать «он»?
— Простите?
— Я спрашиваю, ваша так называемая жена, она тоже мужского пола?
— Да вы что! — заголосил Шадура, клятвенно прижимая свободную руку к груди. — Я совершенно нормальный мужик, у меня двое детей, мальчик и девочка… А Эдичка Виноградов — он всего лишь эпизод, дань любопытству. — Шадура сглотнул несуществующую слюну. — Нездоровое любопытство, согласен. Но в жизни все надо испытать, понимаете меня?
— Я же сказал: не по-ни-ма-ю! — отчеканил полковник. — Впрочем, что касается жизненного опыта, то он у вас в самом скором времени значительно обогатится. Это я вам гарантирую.
Трубка тоскливо заныла в Шадуриной руке короткими гудками, похожими на плаксивые причитания: ой… ой… ой… Швырнув ее на аппарат, он снова заметался по кабинету, не находя себе места. За вами придут. Никакие, даже самые страшные угрозы не смогли бы напугать Шадуру сильнее, чем это зловещее обещание.
— Пропал! — бубнил он, щелкая суставами пальцев. — Пропал к такой-то матери!
Он представил себе, как будут смотреть на него родные и близкие, когда следователи и журналисты вывалят на них всю грязь, какую сумеют раскопать в ходе дознания. Вообразил себе глумливые ухмылки окружающих, без пристального внимания которых теперь ни шагу не удастся сделать. Вспомнил все, что ему доводилось читать и слышать о судьбе подобных ему мужчин в местах не столь отдаленных. И так хреново сделалось Шадуре, что хоть волком вой. Тем более что на карьере можно было поставить большой жирный крест. В России снисходительно относятся к гомосексуалистам из артистической среды, но политиков нетрадиционной ориентации здесь не потерпят.
Выглянув в окно, он увидел, как из остановившейся внизу «Волги» выбралось двое молодых людей, одетых в схожие по покрою костюмы. Один из них, почувствовав на себе направленный на него взгляд, машинально задрал голову, и Шадура оцепенел, будто превратился в кролика, на которого смотрит удав. Происходящее напоминало тягучий кошмар, где весь мир ополчился против тебя, а ты даже пальцем пошевелить не в состоянии.
Наверное, молодой человек что-то сказал своему спутнику, потому что тот тоже остановился и с любопытством посмотрел вверх. Шадура наконец нашел в себе силы отпрянуть назад, а когда перегнулся через подоконник вновь, эти двое уже исчезли с тротуара.
Через две-три минуты они будут здесь, отстраненно подумал он. За локотки меня, пожалуй, брать не станут. Чего с изменником Родины церемониться? Заломят руки за спину, наденут наручники и погонят пинками мимо восхищенных вахтеров на улицу. Швырнут на заднее сиденье «Волги», обсядут с двух сторон и, не теряя времени даром, примутся обрабатывать по дороге, перемежая зуботычины бранью и оскорблениями. А потом…
Шадура некрасиво сморщился, словно собирался чихнуть, но вместо этого заплакал, беззвучно глотая мутные пьяные слезы. Отдаленные шаги в длинном коридоре показались ему барабанным боем, под который преступников отправляют на казнь. Но не эшафот ожидал Шадуру, а бесконечные допросы, может быть, даже пытки и вереница всевозможных унижений. И это было гораздо страшнее смерти.
Он опять выглянул на улицу, расстилающуюся под окном его кабинета, увидел разом все припаркованные автомобили, редких прохожих, нетрезвую девицу, примостившуюся на корточках за микроавтобусом, чтобы справить малую нужду. Все это было той самой свободой, которую невозможно по достоинству оценить, пока тебя не упрятали за решетку.
— Ладно, посмотрим, — прошептал Шадура, проворно сев на подоконник и свесив наружу ноги. — Попробуйте меня упечь, господа чекисты. Я вам не тварь дрожащая!
В такой отчаянной позе он смахивал на бесшабашного гусара из кинофильма «Война и мир». Только бутылки у него в руке не было, а лицо безостановочно дергалось, словно к его мышцам подвели электрический ток. В этот момент лидера парламентской фракции запросто можно было принять за пациента психиатрической лечебницы. Никогда еще он не терял контроль над собой до такой степени. Даже в памятном девяносто третьем, когда сдуру остался в Белом доме и услышал раскат первого пушечного выстрела.
Грох! Дверь за его спиной шумно распахнулась от удара ноги. Запаниковавший Шадура хотел обернуться, чтобы напоследок увидеть пришедших по его душу, и неожиданно потерял равновесие.
— Ты что? — встревоженно крикнул идущий первым. — Не дури!
Чудом не вывалившийся из окна Шадура лежал на подоконнике боком и с мольбой смотрел на замерших в нерешительности молодых людей, которые оказались вовсе не такими страшными, какими успело нарисовать их воображение. Он понял, что хочет вернуться обратно в свой кабинет, вернуться как можно скорее. Есть же на свете какие-то законы, существуют адвокаты, суды, мнение общественности!
— Я… я не хотел! — выдохнул он. — Помогите мне!
— Для того наша структура и создана, — мягко произнес один из молодых людей, приближаясь к зависшему между небом и землей депутату. — Чтобы помогать соотечественникам, попавшим в беду. — Он плавно протянул вперед руку, не забывая приговаривать при этом: — Сейчас, сейчас… Все будет хорошо, успокойтесь. Никто вам ничего плохого не желает, поверьте…
Чужая пятерня сграбастала Шадуру за воротник. Желая облегчить спасителю задачу, он подался вперед, но тут последовал неожиданный рывок, после которого Шадура ввалился в свой кабинет значительно быстрее, чем намеревался это сделать. Перевалившись через подоконник, он обрушился на пол, больно ударившись всем телом и даже головой, которую в последнее мгновение попытался вскинуть вверх.
— С возвращеньицем, Василий Петрович! — ласково сказал спаситель, сжимая в кулаке белый лоскут оторванного депутатского воротника.
Шадура поднес к глазам правую руку и с изумлением обнаружил, что после недавнего кульбита на ней стало одним ухоженным ногтем меньше, чем прежде.
— Кровь, — прошептал он. — У вас есть аптечка?
— Мы немедленно свяжемся с министром по чрезвычайным ситуациям господином Шойгу, — встревожились молодые люди, обступившие сидящего на полу. — Он лично доставит вам бинты и перекись водорода. Еще какие-нибудь пожелания?.. Просьбы?..
Слово «пожелания» сопроводилось пинком под ребра. «Просьбы» были озвучены серией хлестких оплеух, после которых депутатская голова наполнилась звенящей пустотой.
Если бы в этот момент Шадуре предложили поменяться местами хотя бы с той самой пьяненькой проституткой, которая мочилась под его окнами, он согласился бы на такое перевоплощение без колебаний. Потому что от всей его хваленой депутатской неприкосновенности и следа не осталось, когда его грубо вздернули на ноги и повлекли к выходу, продолжая награждать на ходу то «просьбами», то «пожеланиями». И собственная участь вдруг представилась несчастному Шадуре куда более незавидной, чем любая блядская доля.
