Иэн Рэнкин - Открытая дверь
Впрочем, бросив взгляд на лицо Гленна, Чиб понял, что телохранитель придерживается другого мнения.
Идея Чиба заключалась в том, чтобы пройтись по торговым рядам на Принсес-стрит. Въезд на эту улицу для личного транспорта был запрещен, следовательно хвост, если он есть, вынужден будет последовать за ним пешком. С Принсес-стрит Чиб направится в Старый город, на узких, малолюдных улочках которого легче будет засечь наблюдателей.
Довольно скоро ему стало ясно, что Гленн был прав и его план никуда не годится. Телохранителям Чиб велел остаться с машиной, сказав, что позвонит, когда они понадобятся, а сам двинулся по Фредерик-стрит, которая в конце концов вывела его на южную сторону Принсес-стрит, где магазинов не было. Отсюда хорошо просматривался Эдинбургский замок, на стенах которого Чиб различал даже крошечные фигурки туристов, опиравшихся на зубчатый парапет. В замке он не был уже много лет — в школе они ходили туда на экскурсию, но минут через двадцать после ее начала Чиб потихоньку смылся и отправился развлекаться в город. А примерно два года тому назад его перехватил в баре один шапочный знакомый, утверждавший, будто у него есть безупречный план похищения сокровищ Шотландской короны. Подробности Чиб выслушивать не стал — просто дал знакомому в челюсть, чтобы не лез с глупостями.
«Замок — не просто туристская достопримечательность, — объяснил он. — Это, помимо всего прочего, военный объект со своим гарнизоном. Как ты собираешься вынести украденные драгоценности из-под носа такого количества вооруженных людей?»
Вспоминая об этом, Чиб добрался до Маунда, перешел его на светофоре и двинулся к лестнице. По дороге он время от времени останавливался, чтобы бросить взгляд назад, но не увидел никого подозрительного. Проклятье!.. Лестница, ведущая вверх по склону холма, неожиданно показалась ему слишком крутой, а ходить пешком Чиб давно отвык. Толпы покупателей и туристов на Принсес-стрит тоже не способствовали нормализации кровяного давления. При переходе через Маунд ему пришлось уворачиваться от автобусов, и теперь его лоб покрывала тонкая пленка испарины. Какой смысл было закрывать Принсес-стрит для частных автомобилей, если автобусы и такси продолжают носиться по ней как сумасшедшие, с досадой думал он.
Подъем ему было не то чтобы не осилить, просто очень не хотелось лишний раз напрягаться, и Чиб остановился у подножия лестницы, обдумывая другие варианты. В Старый город можно было попасть через парк Принсес-стрит-гарднз, но сама мысль о том, что придется вернуться в толчею и сутолоку торговой улицы, показалась ему отвратительной. Значит, нужно было придумать что-то еще.
Чиб поднял голову. Прямо перед ним возвышалось здание в греческом стиле, за ним виднелось еще одно такое же или очень похожее. Какие-то галереи, вспомнил Чиб. В прошлом году некий авангардист оформил мраморные колонны классического портика одного из зданий так, что они стали напоминать жестянки с консервированным супом — похоже, там проходила какая-то художественная выставка.
По ассоциации ему вспомнились трое мужчин, с которыми он накануне столкнулся в «Вечерней звезде». Они как-то нехорошо на него косились, и Чиб решил нагнать на них страху, зная, что взгляда в упор будет достаточно. На столике перед ними лежал каталог с какими-то картинами… Тогда Чиб не придал этому значения, но сейчас он сам стоял перед Шотландской национальной галереей. Зайти? Почему нет? Похоже, сама судьба давала ему знак. Кроме того, если кто-то попытается последовать за ним внутрь, он наверняка увидит этого человека. Итак, решено… Посмотрим, что из этого выйдет.
Входную дверь отворил перед ним служитель. Прежде чем перешагнуть порог, Чиб заколебался и сунул руку в карман.
— Сколько? — спросил он.
— Вход бесплатный, сэр, — вежливо ответил служитель и даже, кажется, слегка поклонился.
Рэнсом некоторое время разглядывал закрывшуюся за Чибом Кэллоуэем дверь Национальной галереи.
— Ну, теперь я действительно видел в этой жизни все… — пробормотал он себе под нос и достал из кармана телефон.
Рэнсом был детективом-инспектором Управления полиции Лотиана и Пограничного края. Его напарник, детектив-сержант Бен Брустер, сидевший сейчас в неприметной машине где-то между Маундом и Джордж-стрит, ответил на первом же звонке.
— Он зашел в Национальную галерею, — сказал Рэнсом.
— Думаешь, у него там встреча? — В голосе Брустера звучали неприятные жестяные ноты, словно он говорил с напарником откуда-то с орбитальной космической станции.
— Не знаю. Мне показалось, сначала он хотел подняться по Плейферской лестнице, но потом передумал.
— Я бы на его месте поступил бы так же. — Брустер усмехнулся.
— Мне, как ты понимаешь, тоже не хотелось переться за ним на самую верхотуру, — согласился Рэнсом.
— Как думаешь, он тебя не заметил?
— Почти наверняка — нет. Ты сейчас где?
— Припарковался во втором ряду на Хановер-стрит, что, сам понимаешь, не прибавило мне популярности. Ты пойдешь за ним?
— Пока не решил. В галерее ему будет легче меня заметить.
— Он знает, что за ним кто-то следит. Почему тогда он оставил своих шестерок в машине?
— Хороший вопрос, Бен. — Рэнсом посмотрел на часы, хотя в этом не было особой необходимости: вдали раздался пушечный выстрел, и над бастионами замка поднялось облачко дыма. Ровно час. Рэнсом слегка пожал плечами и поглядел в сторону парка. Там находился еще один выход из галереи. Держать под контролем обе двери ему одному было не под силу.
— Оставайся на месте, — сказал он в телефон. — Я подожду минут пять-десять, а там будет видно.
— Позвони, — попросил Брустер.
— Позвоню, — пообещал Рэнсом и, убрав телефон в карман, обеими руками оперся на перила ограждения. С того места, где он стоял, парк выглядел местом уютным и ухоженным. По железнодорожным путям медленно ползла к вокзалу Уэиверли пригородная электричка, и эта картина тоже казалась мирной, дышащей спокойствием и порядком. Таков был Эдинбург; в нем можно было прожить всю жизнь, но так и не узнать, каков он на самом деле и что в нем порой происходит — пусть даже это что-то происходит буквально по соседству.
Невольно детектив бросил взгляд в сторону холма. Стоявший на нем Эдинбургский замок часто представлялся ему строгим родителем, суровым отцом, с неодобрением взирающим на то, что творится внизу. В самом деле, достаточно было взглянуть на карту города, чтобы заметить разительный контраст между Нью-Тауном на севере и Старым городом на юге. Первый был рационально спланированным, геометрически правильным, тогда как второй представлял собой настоящую путаницу узких кривых улочек и нагромождение домов, десятилетиями и без всякой системы возводившихся на каждом свободном клочке земли. Говорят, в старину здания в Старом городе надстраивали новыми этажами до тех пор, пока они не начинали рушиться под собственной тяжестью. Тем не менее этот район нравился Рэнсому даже сейчас — у него был свой характер, свой неповторимый дух, однако жить он мечтал не там, а в Нью-Тауне, на одной из его широких и прямых улиц, застроенных стандартными коттеджами. Именно по этой причине Рэнсом каждую неделю покупал билет государственной жилищной лотереи: никаких других возможностей зарплата детектива ему не оставляла.
Чиб Кэллоуэй, напротив, мог позволить себе шикарную квартиру в Нью-Тауне, однако предпочитал жить в унылом особняке на западной окраине города всего в паре миль от того района, где он родился и вырос. По мнению Рэнсома, это могло свидетельствовать лишь о полном отсутствии у бандита какого-либо вкуса.
По той же самой причине детектив был уверен, что в галерее Чиб не задержится; искусство явно было выше его понимания. Вопрос, таким образом, заключался лишь в том, через какие двери бандит выйдет — через главные или через запасные — те, которые вели в парк Принсес-гарднз. Рэнсому нужно было срочно принимать какое-то решение, но он не торопился. Так ли уж это важно, подумал он. Встречи, которые назначал Чиб (те, о которых Рэнсом знал), не состоялись; никаких новых улик детектив не собрал и только зря потратил несколько часов собственной жизни. Это было досадно. Рэнсому недавно исполнилось тридцать два, он был предприимчив и честолюбив, и Чиб Кэллоуэй мог бы стать для него замечательным трофеем. Правда, лет пять назад бандит был еще более завидной добычей, однако в те времена Рэнсом был скромным детективом-констеблем и не мог ни планировать собственные долгосрочные оперативные мероприятия, ни даже предлагать такие мероприятия начальству. Сейчас положение было иным, к тому же от своих осведомителей Рэнсом получил ценную информацию, которая, казалось, гарантировала долгожданный успех.
А успех был весьма желателен. В одном из первых дел, в расследовании которого Рэнсом принял участие сразу после перевода в отдел уголовного розыска, Кэллоуэй фигурировал в качестве обвиняемого, однако в суде адвокат бандита не оставил от собранных следственной группой доказательств камня на камне. При разборе улик больше всего досталось, естественно, самому младшему члену следственной бригады. «Детектив-констебль Рэнсом?.. Вы уверены, что вас следует величать именно так?.. Дело в том, что я знавал констеблей, простых констеблей, не-детективов, которые были гораздо способнее и сообразительнее…» Это было давно, но Рэнсом до сих пор помнил белый парик и гладкое, самодовольное лицо адвоката, помнил, как Чиб Кэллоуэй, свободно развалившись на скамье подсудимых, насмешливо грозил пальцем медленно сползавшему со свидетельского возвышения молодому детективу. Впоследствии возглавлявший следственную группу инспектор пытался убедить Рэнсома, что происшедшее не имеет особенного значения, но не преуспел. Это имело значение. Во всяком случае, Рэнсом ничего не забыл и не простил.
