Александр Аде - Осень надежды
– Но это так, к слову, – продолжает он. – Этюд я приобрел совершенно случайно. Представьте, его нет ни в одном каталоге! Никто понятия о нем не имеет! Я не хотел предавать гласности даже сам факт существования у меня работы Крамского – хотя бы потому, что мне абсолютно не нужна реклама: лишние проблемы и головная боль. Достаточно того, что я имел возможность каждый божий день любоваться этюдом, получать бесконечное эстетическое удовольствие и сознавать, что он принадлежит мне одному. А представляете, какой поднялся бы шум! Какая была бы сенсация!
Мужичок мечтательно закрывает синеватые глазки, открывает – в них, как флаг на ветру, плещется отчаяние.
– Я берег этюд как зеницу ока. Повесил в своем личном кабинете, куда заходят только члены семьи, причем крайне редко… И – вот! – он горестно разводит ручки.
– Да что случилось-то?
– Его подменили! – зычно, отчаянно, так, что у меня едва не закладывает уши, выкликает мужичок.
– Значит, этот… как его?… этюд – липа?
– Именно. Правда, следует признать, сделано профессионально. Начиная с того, что убедительно состарили холст.
– И как вы обнаружили подмену?
– Можно сказать, ненароком. Видите, вот здесь, в правом верхнем углу, была сеточка трещин – кракелюр, как называют художники. На фоне черных волос Неизвестной они были особенно заметны и всегда меня раздражали. В подделке попытались имитировать кракелюры, но рисунок трещинок другой! – он закатывает глазки и издает скорбный вой.
– Погодите, но вы получили практически точную копию этюда. И даже с трещинками. Может, не стоит так уж переживать.
– Вы ровным счетом ничего не понимаете! – взрывается он, как круглая розовенькая мина. И я уже начинаю всерьез опасаться за свою единственную жизнь. – Оригинал стоит немалых денег, а это – копеечная мазня… Впрочем, дело в другом. У меня была работа Крамского – Крам-ско-го! – а теперь!..
И он в непритворном горе машет холеной ручкой, блеснув обручальным колечком на безымянном пальце. Ох, уж эти долбанные коллекционеры, все на одну колодку. Странные ребята.
– Обратитесь в милицию. Возможно, сыскари отыщут пропажу.
– Господь с вами! Я совершенно не заинтересован в том, чтобы мое имя трепалось в СМИ, а это случится обязательно… Прошу вас, найдите этюд!
Ага, вот чего мне только не хватало для полноты счастья! Изо всех сил принимаюсь сопротивляться, выворачиваться, но мужичок уламывать умеет, недаром президент крупного банка. В этом розовом пупсике есть и упорство, и властность. Прилипает – и не отлипает до тех пор, пока не даю согласие.
– Но, заклинаю всеми святыми, – он молитвенно складывает ладошки. – Никому ни слова, что этюд хранился у меня!
– Но и вы, пожалуйста, попридержите язык. А то ваша женушка почему-то в курсе наших секретных дел.
Он жестом показывает, что будет нем, как безымянная могилка на тихом сельском кладбище.
За ужином – вскользь – сообщаю Анне о заказе банкира, чем доставляю ей неизъяснимую радость, которую она и не пытается скрыть. И Анну можно понять. Во-первых, ей, как архитектору и любительнице живописи, интересна сама тема. А во-вторых, надеется, что уж теперь-то я не буду искать убийцу отца.
Сияя глазами, принимается меня просвещать:
– О прототипе Неизвестной я когда-то читала… уж и не припомню, где. Она была крестьянкой и служила горничной у барыни – кажется, в Курской губернии. Племянник барыни, офицер по фамилии Бестужев – не декабрист – увидел девицу, воспылал страстью и предложил руку и сердце. Новобрачные поселились в Петербурге. Девочку обучили грамоте и этикету. Потом сказка закончилась: Бестужев скончался, брак аннулировали, а молодую женщину отправили в деревню. По дороге она умерла. Крамской знал жену Бестужева, был пленен ее красотой и обессмертил в своей картине… Такая вот история.
– Красиво – и печально.
– Увы, это легенда. И как всякая легенда вряд ли соответствует истине. Насколько мне известно, для картины позировали три или четыре женщины, включая дочь и племянницу Крамского.
– Да что ж такое! Как ни услышу романтическую историю, обязательно окажется выдумкой. Не хочется верить, что жизнь – сплошной критический реализм, а приходится.
В комнате среди книг Анны отыскиваю альбом Крамского, читаю текст и разглядываю – сначала этюд к «Неизвестной», тот, что хранится в Чехии, а затем и саму картину.
Что касается этюда. Нарисована на нем цыганистая фемина. Далеко не красавица, но явно спесивая и стервозная. Мордуленция упитанная, темные глаза под густыми дугами бровей прищурены презрительно и нагло. Носина немалых размеров, губки пухлявые, злые, лобик узенький. Пышные темные волосы собраны сзади в пучок.
Перехожу к репродукции «Неизвестной».
Да, глаз не оторвать (это я о барышне). На вид лет двадцать с копеечкой, соплячка еще – по нынешним временам. А тогда, небось, считалась дамой в самом соку.
Мне она знакома едва ли не с ясельного возраста. Сколько себя помню, столько, наверное, ее и знаю. Она сопровождала меня по жизни: победоносно и печально смотрела с листочка календаря, покачивалась – в виде кулончика – на могучей груди какой-нибудь тетки. Ее руки были засунуты в муфточку, агатовые глаза загадочно мерцали из-под век. А за ней стыл морозный Питер, отчего мне самому становилось зябко. Она была чертовки хороша, да что там – она была прекрасна.
И все же чем-то она мне не нравилась.
Теперь, кажется, понимаю – чем. Слишком она гламурная, точно сошла с картинки модного журнала. Наверняка эта франтиха – любовница какого-нибудь денежного господина, толстенького и немолодого, как мой нынешний клиент. Катит себе независимо в коляске, одета с иголочки, поглядывает на зрителей свысока, а сама тоскливо понимает: бросит ее спонсор, и податься будет некуда. Разве что на панель. Оттого и сумрачны ее глаза цвета черного бархата…
Но довольно, Королек, старый ты ловелас, пялиться на обольстительную мамзелю. Пора разобраться с семьей мужика.
Хотя, чего это я о нем все мужик да мужик. У него имя имеется. И даже отчество: Ионыч. Из чего следует, что батяня этого собирателя прекрасного явно происходил не из дворян. В лучшем случае был потомком зажиточного купца или крестьянина-мироеда.
Актрисуля – шестая по счету супружница Ионыча.
От первых трех у него по сыну. Как в старой доброй сказке – то ли про Ивана-царевича, то ли про Кота в сапогах.
Старший сынок откололся, жительствует с гражданской женой в одном из спальных районов мегаполиса в трехкомнатной фатере. Работает в том же банке, где президентствует папаша.
Средний – студент. Обучается в финансово-экономическом институте, скорее всего, пойдет по стопам Ионыча.
Младшенький – школяр.
Оба – средний и младший – живут в коттедже с родителем и его шестой благоверной. Кстати, что интересно. Сыночков Ионыч при разводах оставлял себе. Похоже, давал бывшим вторым половинкам солидное отступное.
Теперь об этюде.
Копию явно сделал истинный профессионал, такого найти непросто. Это непреложный факт. С другой стороны, отдать этюд постороннему человеку для копирования было бы верхом легкомыслия.
Представляю, как актрисуля (если, разумеется, она при делах) небрежно бросает приятелю-художнику: «У меня небольшая просьбица: нужно сделать копию с картинки, причем точную-преточную. И холст состарить». Конечно, она сплетет какую-нибудь невинную и насквозь лживую историю, абсолютно правдоподобно объясняющую эту диковинную просьбу, в ее способностях я имел возможность убедиться.
Однако если художник настоящий, то наверняка – хотя бы по подписи – поймет, что перед ним – подлинная работа Крамского. Причем не рядовая: с нее знаменитая картина началась. Хотя бы из элементарного любопытства он залезет, например, в Интернет – и обнаружит, что об этом конкретном этюде никто слыхом не слыхал. И стало быть, картинка – величайший в мире… ну, если не в мире, то уж в России точно… раритет и невообразимая сенсация. И как художник поступит после такого открытия, можно только гадать. Отсюда вывод: ворюга обратился к человеку проверенному и надежному…
Впрочем, довольно трепотни. Прежде всего, меня интересует любовник актрисули. Пора заняться им вплотную. Уж не художник ли он?
Актрисуля с простыми людьми, вроде Королька, наверняка не водится, и ее бойфренд может оказаться человечком вполне известным.
Не слишком надеясь на успех, звоню журналисту Алеше. Называю ФИО актрисулиного хахаля.
– Не знаешь такого?
– Как же, личность популярная, – голос Алеши по-доброму улыбается. – Во всяком случае, в нашем городке. Писатель. Мастер детективной интриги. Советую почитать…
Вот уж не думал, что у нас и такое водится!
Меня распирает гордость за свой городишко.
* * *Назавтра покупаю в киоске «роспечати» два романа детективщика, и мы с Анной, удобно устроившись в кровати, погружаемся – при свете люстры и сработанного под старину бра – в чтение цветастых книжечек типа «вагонное чтиво».
