Дей Кин - Чикаго, 11
Лу раздвинула занавески на четверть дюйма шире. Годы, однако, милостиво обошлись с Фрэнчи. Он до сих пор чертовски привлекательный старый черт. До сих пор носит яркие костюмы с видом добродушного задиры. Теперь они оба стали старше на сорок лет, но единственная перемена в его внешности — совершенно седые волосы да хриплый шепот, сменивший золотой голос, который приводил четырнадцатилетнюю дочь угольщика в экстаз.
«Вот так. Подходите ближе. Окружайте платформу. А теперь я вам скажу, что собираюсь сделать…»
Лу хихикнула. Конечно, Фрэнчи не знал, что ей было всего четырнадцать. В ту самую первую ночь, перед тем как назначить ей свидание, он осведомился:
— Сколько тебе лет, красотка?
— Восемнадцать. Девятнадцатый, — ответила она ему.
И потому, что она выглядела старше своих лет и имела хорошо развитые формы, а возможно, потому, что она с двенадцати лет упражнялась с мальчиками, Фрэнчи ей поверил.
И впрямь, как Лу лелеяла в своих воспоминаниях после стольких лет, та последовавшая неделя была одной из самых, если не самой прекрасной, недель в ее жизни. Это был такой живой контраст с ее однообразным, скучным существованием. В те дни в Чертовом Хэррине, как он тогда назывался, если только шахтеры не били штрейкбрехеров, которые пришли на их места, или же шахтовладельцы не нанимали головорезов, чтобы избить шахтеров, которые осмеливались требовать прожиточного минимума, единственным развлечением, которого они могли ждать, было прибытие какого-нибудь странствующего евангелиста, бродячего цирка или карнавальной ярмарки.
Насколько помнит Лу, ей больше всего нравились проповеди. Она любила слушать об Иисусе, Боге Отце и о Марии. Здорово, было знать, что кто-то тебя любит, что кому-то не все равно, что с тобой происходит.
Но эти палаточные проповеди ради спасения души оборачивались обязательной неприятностью. Местные юнцы настолько возбуждались от готовности отдать свои сердца Иисусу и от пения церковных гимнов, что по пути домой с собрания, не важно, с каким мальчиком ты была, он едва мог дотерпеть, пока сможет завалить тебя на заднее сиденье автомобиля и начать свое дело,.
И никаких «я только чуть-чуть». В те дни в угольном районе, когда ни у кого не было денег, девочка позволяла мальчику, с которым была, делать все, что угодно. И если он задрал ей юбку и спустил трусики, то если она хочет, чтобы он снова взял ее куда-нибудь с собой, то уж лучше ей делать то, что от нее требуется.
Лу продолжала наблюдать за стариком, стоящим на тротуаре.
Но с Фрэнчи все было совсем по-другому. Он устраивал ей бесплатный проход на каждое шоу и бесплатное участие в ярмарочной лотерее. Потом, после того как мероприятие заканчивалось, он брал напрокат автомобиль и вез ее в придорожный кабак, где играл оркестр. И он покупал ей стейк толщиной в два дюйма и полдюжины напитков, и они часами танцевали, прежде чем пойти в его номер в одном из местных отелей и заняться любовью.
Все ночи той недели, что они провели вместе, были в равной степени восхитительны, но она всегда будет помнить особенно одну ночь. После того как Фрэнчи закончил последний сеанс, он, зная, что ей будет приятно, если он покажет, как это делается, завел половину «Колес фортуны» и игровых автоматов.
И поскольку ему были известны все уловки, а его товарищи по профессии отнеслись к этому снисходительно, то он выиграл два индейских одеяла, четыре куклы, красную детскую коляску с желтыми колесами, два больших копченых окорока, настоящую ирландскую льняную скатерть и достаточно разнообразный набор бакалейных товаров, которого хватило бы на месяц, чтобы прокормить целую семью. И он настоял на том, чтобы она все это взяла себе.
Потом, несколько часов спустя, когда они оба чувствовали приятную усталость и удовлетворение от многочисленных занятий любовью, которым она уже и счет потеряла, когда встающее солнце только начало золотить безобразные тылы шахт, лягушек в болотах и смолкших цикад, он отвел ее домой в то умытое росой утро, таща за собой ее добычу, сваленную в маленькую коляску, болтая и придуриваясь, рассказывая ей о тех местах, где он побывал.
И после того как они поцеловались на прощанье у калитки и Фрэнчи в последний раз приласкал ее, она на цыпочках пробралась в лачугу, которую ее семейство делило с соседями, надеясь, что никто ее не услышит, и предвкушая радость матери от льняной скатерти и от набора бакалейных товаров, и размышляя о том, как будут веселиться ее братья, играя с красной коляской.
Но ее отец не спал и стоял в нижнем белье перед деревянной бадьей в кухне, нацеживая себе стакан воды. А когда она положила окорока и поставила одну из корзин с едой на стол, поинтересовался:
— Откуда это все взялось?
— Выиграла на ярмарке, — ответила она. — Точнее, один мужчина выиграл и отдал мне.
— Тот, что сейчас стоял у калитки? Тот, что только что гладил тебя по заднице, пока вы целовались на прощанье?
— Да, — дерзко призналась она.
Но вместо того, чтобы наотмашь ударить ее или просто обозвать непечатным словом, как он обычно делал, если только подозревал, что она была с мальчиком, ее отец лишь ограничился тем, что бросил ковшик назад в бадью с водой. А потом этот большой мужчина сел за кухонный стол, закрыл лицо " руками и заплакал.
А теперь Фрэнчи даже не узнает ее.
Лу хотелось бы поговорить с Фрэнчи. Она ему многим обязана. Если бы не он, она, скорее всего, все еще жила бы в Хэррине, стала бы женой или вдовой какого-нибудь шахтера. Или. уже давным-давно умерла бы от тяжелого труда, частых родов или от того и другого. Они с Фрэнчи отлично бы провели время в воспоминаниях. Но напомнить и открыться ему без того, чтобы не выплыло кое-что, чему лучше бы оставаться на дне, нельзя.
Однако есть еще одно, чего она никогда не забудет, — сцена в конце недели, когда она умоляла Фрэнчи взять ее с собой.
— Я не хочу, Лу, — говорил ей Фрэнчи. — Мы с тобой прекрасно поладили. Но бродячая жизнь с балаганом не для такой малышки, как ты. Нет. Тебе лучше остаться. Когда-нибудь ты встретишь парня, который сможет дать тебе дом и все остальное, что такая девушка, как ты, должна иметь.
Естественно, она сочла это отговоркой. Но после того, как его поезд тронулся, а она сунула руку в свою сумочку за носовым платком, то обнаружила, что Фрэнчи положил семь десяток и одну пятидолларовую бумажку в отделение с зеркальцем. Три четвертых его недельной зарплаты. Не для того, чтобы заплатить за удовольствие. Он с ней уже расплатился. Просто потому, что он такой человек. Потому что из тех скудных сведений, что она ему рассказала, он знал, что она сильно нуждается в деньгах.
Лу услышала, как дверь снова открылась, и во второй раз раздвинула занавески. Теперь это был мистер Роджерс. Судя по объявлению в целую страницу, которое она прочла в журнале для писателей, мистер Роджерс работал литературным агентом и консультантом. За определенную сумму он читал короткий. рассказ или целую книгу и либо пытался продать ее, либо советовал, как изменить произведение так, чтобы его купили. Или же, если он сочтет, что присланное вами действительно хорошо, но его можно сделать еще лучше, за дополнительную плату он поработает с писателем и предоставит ему или ей честь воспользоваться его профессиональным опытом.
Если Лу когда-нибудь вздумает написать книгу о своей жизни, то она непременно начнет с той недели, которую провела с Фрэнчи, и закончит первую главу вопросом, сможет ли кто-нибудь догадаться, почему прежняя Лу Чандлер, теперь ужасно добропорядочная миссис Ламар Мейсон, сняла квартиру именно в этом доме.
Потом она начнет вторую главу рассказом о том, как она вошла в дело. Она до сих пор не знает, почему поступила именно так с деньгами, которые ей оставил Фрэнчи. Единственным логическим объяснением этого может быть то, что это был наилучший выход из ее положения, и, поскольку она уже познала вкус жизни, она просто не могла вернуться к бедности, неопределенности и угольной пыли, в которой ее родители прожили всю свою жизнь. Итак, даже не вернувшись домой за тем минимумом одежды, который у нее был, через пять минут после того, как уехал Фрэнчи, она потратила часть денег, которые он ей дал, на билет в один конец на ближайший поезд в Чикаго.
Лу продолжала разглядывать приземистого литературного агента. Если она когда-нибудь позволит мистеру Роджерсу помочь ей с ее книгой, во второй главе она вывернет его наизнанку, заставит его и ее читателей упасть в обморок от пары забавных историй, основанных на воспоминаниях о приключениях четырнадцатилетней голодранки — дочери угольщика в Бернэме. Или на Стокаде. Или в старой харчевне «Кленовый лист». Или в доме терпимости с тридцатью девушками за два доллара.
Лу почувствовала, что сигарета, которую она курила, начинает жечь ей пальцы, и загасила ее в пепельнице из серебра 925-й пробы с ониксом на антикварном кофейном столике в стиле Луи XV перед диваном, обитом золотой парчой. О, это будет отличная глава! Она произведет шум. А затем для придания местного колорита, чтобы дать почувствовать время, в которое происходили события в книге, она сумеет привести сколько угодно примеров того, чему она была свидетельницей.
