Михаил Палев - Знак Ганнибала
– Извольте! – откликнулся Тавров. Он проворно извлек из бардачка фотографию десять на пятнадцать и ловко бросил ее мне на колени. – Вы узнаете снимок?
Разумеется, я узнал фотографию. На снимке я был сфотографирован в обнимку с моим другом, Алексеем Карсавиным, на даче Артема. Точнее, когда еще дача Артема была дачей Карсавина. Сфотографировались мы на лестничной площадке, за нашими головами отчетливо просматривалась та самая картина, которая – по утверждению Артема – была украдена с дачи. Фотография не была оригиналом: ее отпечатали на обычной бумаге, и, судя по качеству снимка, создавалось полное впечатление, что ее пересняли на фотокамеру, а затем распечатали на принтере.
– Разумеется, узнаю! – ответил я. – Это мы с Элисом,… то есть с Алексеем Карсавиным, на его даче…, то есть на той, которая лет пять тому назад принадлежала ему, а до недавнего времени находилась в собственности моего двоюродного брата Артема Акчурина.
– А что вы можете сказать о полотне, просматривающемся за вашими спинами? – спросил Тавров.
– Ну,… насколько мне известно, это копия полотна неизвестного художника, причем выполненная довольно давно, – пояснил я. – В эпоху перестройки и всеобщего воровства Элис…, то есть Алексей Карсавин, купил ее за несколько бутылок спирта «Рояль». Помните такой?
– Не дай бог! – проворчал Тавров, покосившись на прикрепленную к приборной доске иконку Богоматери.
Согласен всецело! Я тоже не сохранил каких-либо светлых воспоминаний об этом продукте западных технологий. Если про советскую туалетную бумагу эпохи перестройки говорили, что ее делают по конверсии из танковой брони, то спирт «Рояль» точно гнали из танкового топлива.
– Вы видели оборотную сторону картины? – задал следующий вопрос Тавров.
– Приходилось…. Как-то раз я помогал Артему делать ремонт на даче и сам лично снимал ее со стены, – припомнил я.
– Отлично! – оживился Тавров. – Не припомните ли вы… – это очень важно! – на оборотной стороне должен был стоять инвентарный штамп краеведческого музея города Умань.
– Хм…, не припомню, – честно признался я. Я действительно не помнил значения многочисленных надписей и цифр на оборотной стороне злополучного полотна и даже не мог вспомнить, где находится упомянутый им город Умань. А ведь по географии в школе у меня была твердая четверка!
– Это на Украине, – пояснил Тавров. – Или, как принято сейчас говорить на самой же Украине, – «в Украине». Кстати, вы знаете, как называлась картина, с которой написали эту копию? И кто написал оригинал?
Увы, и тут я был вынужден расписаться в полном своем неведении.
– Оригинал полотна написал известный художник Жан-Леон Жером в 1867 году, и называлось оно «Переход Ганнибала через Альпы», – просветил меня Тавров. – Неужели вы не знаете такого художника?
К моему стыду, это имя мне ничего не говорило.
– Ну как же, Мечислав Мстиславович?! – изумился Тавров. – В учебнике по истории Древнего мира даже была иллюстрация с картины Жерома «Палец вниз»: гладиатор поверг противника на арену и ждет решения императора о судьбе проигравшего. Неужели не помните?
Хороший вопрос! Я учился в десяти школах – нелегкая судьба сына военнослужащего – и не сохранил ни об одной из них более или менее светлых воспоминаний. Поэтому я отрицательно покачал головой.
– Впрочем, не важно.… Надо полагать, вы не знаете и историю оригинала картины «Переход Ганнибала через Альпы»? – задал риторический вопрос Тавров. – Нет? Тогда я вам вкратце об этом поведаю. Итак, в 1867 году Жером написал картину под известным нам названием, и в том же году ее приобрел помещик Уманского уезда Черкасской губернии граф Туруков. Вплоть до 1924 года картина находилась в поместье, счастливо избежавшем обычных для Гражданской войны погрома и пожара. А в 1924 году уцелевшую от грабежей и уничтожения обстановку поместья передали в краеведческий музей города Умань. А вот дальше начинается самое интересное. Курите?
И Тавров протяну мне пачку «Парламента». Я взял сигарету, мы закурили, и Тавров, выпустив струйку дыма, продолжил:
– В 1932 году краеведческий музей ликвидировали, а все мало-мальски ценное имущество власти предписали отправить в Москву. В том числе и картину с Ганнибалом. Но перед этим случилось вот что: местный начальник районного отдела Народного комиссариата просвещения – сокращенно Наркомпроса – очень прикипел сердцем к этой картине. Надо полагать, его подкупила сугубо реалистическая манера Жерома. А самое главное: он почему-то полагал, что на картине изображен Спартак. Спартак у старых большевиков-идеалистов пользовался уважением. Поэтому, получив указание об отправке картины в Москву, начальник районного отдела Наркомпроса заказал местному живописцу точную копию картины. И вот тут уже начинается настоящая мистика. Кстати, вы верите в мистику?
– Простите? – удивленно переспросил я.
– Верите ли вы в мистику? – повторил Тавров. – В то, что артефакты с мистическими свойствами существуют в реальной жизни, а не только в воображении писателей и сценаристов?
– Вы это серьезно? – рассмеялся я, но Тавров не поддержал моего веселья, а продолжал испытующе смотреть на меня. Поэтому я оборвал смех и сухо ответил: – Нет, не верю! Я рациональный человек. Между прочим, с высшим техническим образованием.
– Полагаю, то, что я вам сейчас расскажу, немного изменит представление о том, что такое реализм, невзирая на ваше высшее техническое образование, – уверенно заявил Тавров и продолжил: – Так вот, пока художник рисовал копию, заведующий народным образованием местного масштаба познакомился с его женой. Та годилась ему в дочери, но выбор молодой женщины можно понять: художник перебивался случайными заработками и ютился в подвале, а чиновник-орденоносец жил в большой квартире роскошного номенклатурного дома и мог обеспечить любые прихоти супруги – от обновок до поездок в санатории. Когда художник закончил копию картины Жерома, явившийся за полотном работник райнаркомпроса вручил художнику деньги и конверт. В конверте было письмо от жены, в котором она сообщала о своем решении уйти к орденоносному начальнику. Художник побледнел, улыбнулся посыльному, достал из ящика комода револьвер и выстрелил себе в голову. Говорили, что капли крови и кусочки мозга попали на картину, и лишь с большим трудом их удалось отчистить. Художника похоронили за счет Наркомпроса, оригинал картины Жерома, согласно документам, отправился в Москву, а копию вывесили в приемной начальника районного отдела Наркомпроса, сопроводив табличкой: «Вождь восставшего римского пролетариата Спартак штурмует Везувий». Не прошло и двух лет, как орденоносец после поездки в санаторий приревновал свою молодую супругу и во время бурной ссоры застрелил ее из наградного «браунинга», врученного ему лично товарищем Буденным, а затем застрелился сам. В кабинете воцарился новый начальник, но – опять-таки, странное дело! – через пару лет его осудили за растрату.
– То есть художник с того света мстил всем начальникам Уманского райотдела Наркомпроса? – недоверчиво усмехнулся я. – Какой ущерб народному образованию!
– Нет, на растратчике отстрел чиновников Наркомпроса прекратился, – без тени улыбки ответил Тавров. – Следующий начальник то ли что-то заподозрил, то ли он просто не любил живопись или конкретно стиль Жерома. В соответствии с духом времени он повесил на стену огромный портрет Сталина, а копию Жерома передал в санаторий работников Народного комиссариата тяжелой промышленности. Картину повесили в библиотеке санатория, располагавшегося в бывшей помещичьей усадьбе – по странному совпадению, некогда принадлежавшей графу Турукову, – и уже на следующий год в усадьбе случился страшный пожар: выгорело все, кроме бывшей конюшни, в которой и находилась библиотека. Были жертвы среди отдыхающих, поэтому директора и завхоза санатория осудили на приличные сроки. После этого книги из библиотеки сгоревшего санатория передали в городскую библиотеку, а копию полотна Жерома повесили в холле столовой райисполкома. Думаю, для вас теперь не будет неожиданностью узнать, что уже через полгода в столовой произошла вспышка дизентерии, жертвой которой стал даже секретарь обкома, имевший неосторожность во время приезда в Умань пообедать там. Поэтому неудивительно, что ряд работников столовой – во главе с заведующим – отправились в ГУЛАГ по стопам директора санатория Наркомтяжмаша «за вредительство и покушение на жизнь советских служащих и партийных руководителей».
– Прямо не картина, а орудие террора против представителей власти, – прокомментировал я.
– Совершенно верно, – согласился Тавров. – Дальнейшие события подтверждают такое мнение. После случая со вспышкой дизентерии столовую закрыли на ремонт, а картину перенесли в здание райисполкома и повесили на площадке парадной лестницы. Результат: в течение двух лет арестовали почти половину работников райисполкома, в том числе двух председателей. Кстати, всех арестованных по пути в ГУЛАГ или расстрельный подвал проводили мимо копии картины Жерома «Переход Ганнибала через Альпы». Вот так! Впрочем, на этом охота зловещего полотна на советских и партийных работников закончилась.
