Анатолий Ромов - При невыясненных обстоятельствах
— А, — сказал Ровнин. — Спасибо.
Женщина что-то буркнула, он повернулся и, стараясь идти как можно медленнее, вышел на улицу, теперь уже окончательно.
Пока с этим общежитием ему все было ясно. Сегодня он даже мог не дожидаться прихода тети Поли.
Вечером, без одной минуты семь, он стоял у двери квартиры Семенцова.
Семенцов встретил его по-домашнему, в спортивном костюме и шлепанцах. На вид начальнику Южинского ОУРа было не больше пятидесяти. Он был сухощав, чисто выбрит, но его щеки все равно казались темными — до того густыми и смоляными были волосы. Глаза полковника тоже выглядели темными и как будто бы злыми. Если бы Ровнин решил давать полковнику прозвище, он бы сказал, что Семенцов похож на жука.
— Андрей Александрович? — открыв дверь, сказал хозяин.
— Так точно, Иван Константинович.
— Прошу, — Семенцов посторонился, и Ровнин вошел в квартиру. Начальник ОУРа, пропустив Ровнина, прикрыл дверь. Внимательно оглядел гостя. Коротко показал головой еще на одну дверь, распахнутую в прихожую. За этой дверью виднелась небольшая комната с книжной полкой, столом и диваном. Около дивана горел неяркий торшер с зеленым абажуром. Ровнин вошел и остановился, ожидая, пока войдет хозяин.
— Чаю? — спросил Семенцов. Глаза его были все такими же, недоверчивыми и злыми.
— Спасибо, Иван Константинович. Нет.
— Может быть, все-таки?
— Нет, нет. Спасибо.
— Тогда — вы курите?
— Не курю.
— Пьете?
— Нет.
Семенцов показал рукой на диван. Подождав, пока Ровнин сядет, плотно прикрыл дверь в комнату и сел сам. Некоторое время они сидели молча. «Странно, — подумал Ровнин. — Кажется, полковник не знает, как вести себя со мной. Но в любом случае ясно, что это человек жесткий. И все, что говорил о нем Бодров, пока подтверждается».
— Хорошо, — сказал Семенцов. — Попрошу документы.
Ровнин достал и протянул Семенцову документы. Полковник долго изучал их. Проглядел на свету удостоверение, несколько раз прочел командировочное предписание. Наконец вернул бумаги, оставив себе лишь письмо Ликторова. Поправил абажур на торшере. И снова они сидели молча.
— Что вы собираетесь предпринять? — спросил наконец полковник. Давайте сразу договоримся, — я хотел бы вас загрузить, потому что людей у меня мало.
— Это будет зависеть от нашего разговора, Иван Константинович.
Семенцов поморщился:
— От нашего разговора. Ну, во-первых, я не знаю, что вас интересует.
«Семенцов неразговорчив, — подумал Ровнин, — но это даже лучше». Спросил, стараясь придать вопросу нужный тон:
— Иван Константинович. Вообще-то, как это все получилось?
— Что — это?
— Ну, все это. У торгового центра.
Семенцов подошел к окну, шаркая при этом шлепанцами. Долго стоял, разглядывая что-то в вечерних сумерках.
— А что именно у торгового центра? — сказал наконец он, не поворачиваясь, и, так как Ровнин ничего не ответил, добавил: — Вас что-то особо интересует?
— Да, особо. Почему Евстифеев оказался именно в этой группе?
Полковник не ответил.
— Простите, Иван Константинович. Просто я хорошо знал Евстифеева.
— Я вам отвечу, — полковник повернулся. — Евстифеев включался в группы по перевозке денег по собственному усмотрению. А почему он в этот раз включился именно в эту группу, для меня загадка.
— Может быть, он… о чем-то догадывался?
— Не знаю. В тот день у нас было организовано три засады. Три.
— Три засады?
— А вы что думаете? — лицо Семенцова сморщилось. — Да вы поймите… Поймите, что это для меня значит — преступная группа в городе!
Семенцов отвернулся и стукнул кулаком по подоконнику. В следующую секунду, кажется, он уже пожалел, что сорвался. Сказал, на этот раз тихо, медленно, разделяя фразы так, будто увещевал маленького:
— Поймите, Андрей Александрович. С августа, с первого налета, наш ОУР и все УВД фактически на казарменном положении. Я не говорю уж там, что люди не уходят в отпуск, работают не отдыхая. Люди в предельной готовности. Каждый день все люди в предельной готовности. Вы понимаете?
— Понимаю.
— Для выявления преступной группы разработан и утвержден целый ряд мер, которые неуклонно проводятся в жизнь. Система ПМГ, СКАМ.[1] Быстрое реагирование на сигналы. Скрытое сопровождение, засады и так далее. Особенно засады. Так вот, в тот день, двадцать пятого февраля, нами были организованы три засады. Тщательно скрытые. Выбор мест для них делался с учетом наибольшей вероятности нападения. То есть как и в случае двадцатого августа. Засады были поставлены там, где крупные суммы денег переносились или перевозились в тихих, относительно безлюдных местах.
«Все правильно, — подумал Ровнин. — Все абсолютно правильно. Но Лешка. Лешка-то оказался не там. Не в тихом и безлюдном месте».
— Евстифеев, конечно, знал об этих засадах?
— А как же? Мы вместе с ним эти засады и наметили.
«Наметили, — подумал Ровнин. — Наметили, а после этого Лешка поехал к торговому центру. Почему именно он туда поехал, никто не знает».
— Вы лично были в одной из засад?
— Да, — сказал Семенцов. — Был.
— Засады — со снайперами?
— Со снайперами.
— Вы уж простите, Иван Константинович, что я так с расспросами. Просто мне хотелось бы знать: в тот день, двадцать пятого февраля, Евстифеев что-нибудь говорил вам?
Семенцов смотрел куда-то мимо Ровнина:
— В частности, о торговом центре?
— Ну…
Семенцов нахмурился:
— Он, между прочим, в таких случаях всегда говорил одно и то же. И в тот день, утром, он тоже мне сказал, что ему кажется, что лично он в засадах не нужен. А потому подстрахует… — Семенцов невесело усмехнулся, — самое невероятное место.
«Невероятное место, — подумал Ровнин. — Невероятное место. Вообще-то, это чисто Лешкино выражение».
— Что, он так и сказал: «невероятное место»? Именно этими словами?
Семенцов пожал плечами:
— Так и сказал. Именно этими словами.
Некоторое время они молчали.
— А… как его? — сказал Ровнин.
Глаза Семенцова, до этого бывшие спокойными, сузились. Теперь, после разговора, Ровнину было хорошо понятно, откуда берется это спокойствие. Семенцов — профессионал. Железный профессионал. Поэтому и говорить с ним Ровнину легко.
— Как… — полковник взял карандаш, поиграл им и снова положил на стол. — А кто его знает как? Там же народу было — тьма.
Народу тьма. «В общем, — подумал Ровнин, — наверное, в такой ситуации любой опытный сотрудник поступил бы точно так же, как Лешка. И все-таки лично он, Ровнин, считает, что Лешка помимо железно осознанной необходимости броситься на выстрелы рассчитывал в тот момент еще и на свою реакцию».
— А с машинами что? — спросил Ровнин.
— С машинами ничего. Съемные номера, стандартная расцветка. Найди их. Прячут они их где-то. Под землей, что ли?
— Я слышал, вы занимались пищевым техникумом?
— Занимались. — Семенцов посмотрел на Ровнина и сел рядом. Кажется, напоминание о пищевом техникуме показалось ему сейчас чем-то посторонним, лишним. — Вас интересует тетя Поля?
«Тетя Поля. Ше приз кор, если инт бэ».
— Да, тетя Поля. Именно тетя Поля, — кивнул Ровнин. — Вы как действовали? Через кадры или скрыто?
— По-всякому мы действовали. И через кадры, и скрыто, — Семенцов мотнул подбородком. — Ничего. Пусто, Андрей Александрович, никаких концов у этой тети Поли не найдено. То есть абсолютно ничего.
— А как она как человек?
— Человек? — Семенцов подумал. — Судя по всему, безобидный она человек, с самой безупречной репутацией. Вот так.
— Но запись же о ней у Евстифеева была?
— Была.
— Хорошо. Собственно, у меня осталось немного.
— Да перестаньте, — Семенцов поежился и улыбнулся, будто нехотя, через силу. — Перестаньте, Андрей Александрович. Сидите хоть всю ночь.
Он сложил письмо Ликторова. Спрятал в ящик стола.
— И не темните вы. Говорите сразу, чем вы хотели бы заняться. А то не успеете оглянуться, как я вас загружу.
— Я хотел бы заняться именно этим самым пищевым техникумом.
Семенцов покосился, явно испытывая недоверие:
— Пищевым техникумом?
— Да. Тетей Полей. Ведь данных о преступной группе, как я понимаю, у нас до сих пор мало. А запись в блокноте у Евстифеева все-таки есть.
Ровнин прислушался. В квартире этой тихо. Интересно, большая ли семья у начальника ОУРа?
— Хорошо, — сказал Семенцов. — Попробуйте. В общем, не знаю, есть ли в этом резон, но попробуйте. Мы ведь пока даже не говорили с ней. Помощь вам нужна?
— Нужна, Иван Константинович.
— Пожалуйста, я слушаю.
— Вы знаете штатное расписание этого общежития?
Ровнину показалось, что вопрос повис в воздухе. Нет, не повис. Полковник прищурил один глаз, будто припоминая: