Светлана Алешина - Непредвиденная ситуация
— Вы сказали — нам. Поступило… Это что, у бизнесменов такой жаргон, или вы выражаетесь безлично в целях предосторожности? Если вы, занимая в компании важную должность, имели информацию об этом предложении, то наверняка знали, от кого оно поступило. Или я не права?
Может, я действовала излишне решительно и даже резко, но лишь потому, что считала неуместным в подобном случае изъясняться экивоками и уклончиво-размытыми фразами. Станислав Сергеевич отреагировал на мой самоуверенный тон взглядом, в котором было неодобрение и восхищение одновременно. Он понимал, что со мной есть смысл говорить начистоту или не говорить вовсе.
— Контрольный пакет, как я поняла, принадлежал вашему брату, у вас…
— У меня шестнадцать процентов акций, — подхватил Белкин, — это, поверьте, не много, но и не мало, — с лукавой улыбкой добавил он, но тут же нахмурился.
— Кому переходит контрольный пакет?
— Людмиле. Но она, конечно, не станет забивать себе голову металлоконструкциями, — невесело усмехнулся Белкин.
— Может, продаст или подарит его вам? — сделала я предположение, всю ироничность которого сама оценила только тогда, когда заметила на губах Белкина саркастически-недоверчивую усмешку.
— Об этом рано пока говорить, — в своей деликатно-уклончивой манере ответил Станислав Сергеевич и, затушив сигарету в пепельнице, тут же сунул в рот другую.
«Интересный вопрос, — размышляла я по поводу сомнительных реалий-баналий человеческой нравственности. — Что же это получается, деликатность заключена в уклончивости, в нежелании говорить прямо, в намерении оперировать полунамеками, туманными фразами, многозначительными взглядами, эффектными вздохами? Одним словом, в преднамеренной лжи на благо избалованной вниманием психологов и психотерапевтов, раньше времени одряхлевшей человеческой души? А нельзя ли это как-то исправить? Мое существо протестовало против этой зловредно-оскорбительной привычки. Или целесообразней все-таки что-то утаивать от жадного взгляда окружающих? Вот ведь противоречие!»
Дымная пауза, в течение которой наши сигареты вели свой безмолвный расслабленный диалог, а комната все больше и больше напоминала курильницу храма Деликатного Молчания, казалось, не думала подходить к концу.
— Сколько у вас акционеров? — прервала я томительную тишину, окутанную едким туманом.
— Пять, — лаконично ответил Белкин и снова затянулся.
— Значит, кроме вас и Аркадия Сергеевича еще трое, — подытожила я, краем глаза заметив, как при имени брата потемнело и приняло страдальческое выражение лицо Станислава Сергеевича.
— Вы, наверное, хотите знать, кто они, — пронизал меня пытливым взглядом Белкин.
— Хотела бы, — задорно ответила я.
Белкин понимающе улыбнулся.
— Марусев, Авдеев и Воротников. Марусева вы видели, он работает коммерческим директором, Авдеев Михаил Яковлевич возглавляет финансы, Воротников в управлении фирмой участия не принимает, а просто получает дивиденды. Ходят упорные слухи, что он намеревается продать свои акции.
— И сколько их у него, если не секрет?
Взгляд Белкина выразил неудовольствие.
— Пусть вас не смущает моя дотошность. В таком деле любая мелочь важна и может оказаться решающей.
Станислав Сергеевич недоверчиво качнул своей почти седой головой, но ответил:
— Десять процентов.
— Ну, это немного, — почему-то успокоилась я, как-будто речь шла о моем собственном возможном убытке в случае продажи Воротниковым акций.
Мой свидетельствующий об облегчении тон не остался незамеченным Белкиным. Он насмешливо, но без всякой неприязни посмотрел на меня.
— А у Марусева сколько? — не унималась я.
— Тоже десять.
— Неплохо для его возраста. А какова ваша позиция в этом вопросе?
— То есть? — вопросительно взглянул на меня Белкин.
— Как вы думаете поступить с акциями вашего брата? — нахально поинтересовалась я.
Повисла напряженная пауза, имевшая, как мне показалось, целью сбить с меня апломб и вернуть на стезю проклятой деликатности, которая просто жить не может без осторожности.
— Вам не поступало предложения продать свои акции? — решила я не дожидаться ответа на поставленный мной щекотливый вопрос и не пускать беседу на самотек.
— Поступало, — сдержанно сказал Белкин.
— От кого? — загорелась я.
— От Марусева, да и от других. Авдеев тоже выразил желание приобрести хотя бы часть моих акций, — нехотя продолжил Белкин.
— А вы что же?
— Отказался.
— Нет, я все-таки не понимаю, — задумчиво произнесла я, — как они могут предлагать продать им акции прибыльного предприятия. Откуда вдруг такая уверенность, что вы захотите расстаться с акциями?
— Вы рассуждаете по-дилетантски, — усмехнулся Белкин, взглянув на меня скептически и одновременно покровительственно, — бизнес — это такая деятельность, когда идет постоянная борьба за сферы влияния, прибыль…
— Да, да, мы в школе проходили стадии загнивания капитализма, по мере своего становления принимающего форму империализма, — рассмеялась я, — или, как это у Ницше, «воля к власти». Когда бизнесмены начинают говорить с дилетантами вроде меня о бизнесе, я не могу отделаться от впечатления, уж простите меня, что их взгляд на бизнес не лишен романтики. Как представишь себе все эти сногсшибательные баталии, все эти разделы и экспансии, тайны ремесла — прямо романтика и мистика какая-то получается!
— Вы — интересный собеседник, Ольга Юрьевна, — тепло посмотрел на меня Белкин, — так вот, всегда есть вариант, что кто-то из акционеров может захотеть продать свои акции. Тем более что и «Металлоконструкция» не такое уж прибыльное предприятие, как может показаться со стороны.
— Вот так откровение! — поразилась я, — неужели убыточное?
— Да нет, — усмехнулся Белкин, — мы пока держимся на плаву, но года через два-три, если все так пойдет и дальше, кто его знает… — неопределенно закончил Станислав Сергеевич.
— Значит, может создаться ситуация, при которой ваши акции упадут в цене, — продемонстрировала я крохи экономических знаний.
Белкин кивнул и устало вздохнул.
— Вы имеете влияние на Людмилу Николаевну?
— Хотите этим сказать, — напрягся он, — что я с ней в сговоре?!
Глаза Белкина стали настороженно-холодными.
— К чему вы клоните? — дрогнувшим голосом спросил он после минутной паузы.
— Станислав Сергеевич, не нужно думать, что у меня есть намерение в чем-то обвинить вас. Я, хотите верьте, хотите нет, чувствую обеспокоенность по поводу этих самых акций. Мне кажется, что собака зарыта именно здесь.
После сказанного двустворчатая дверь гостиной распахнулась — и на пороге возникла стройная фигура Белкиной.
— Какого черта, Стас? — с возмущением произнесла она, глядя на нас.
За ней в гостиную заглянул Марусев. Прямая и надменная, Белкина дошла до середины комнаты и замерла с настойчивым вопросом в своих продолговатых карих глазах. Александр с очаровательной непринужденностью уселся на диван рядом со мной.
— Я смотрю, вы напрочь лишены приличий, — ядовито усмехнулась Белкина, обращаясь ко мне.
Я беспокойно заерзала, краем глаза ловя многозначительный взгляд Марусева. Мне показалось, что это взгляд заговорщика, он словно говорил: «Спокойно, детка, эта мадамочка еще и не на такое способна».
— Людмила, — сухо сказал Станислав Сергеевич, — тебе лучше…
— Что лучше?! — заорала Белкина. — Выйти вон?! Это мой дом! Видеть не желаю больше эту вертихвостку!
Я внутренне собралась, чтобы не нахамить и не послать эту ставшую со смертью мужа обладательницей контрольного пакета акций богачку куда подальше. Но похожее усилие, видимо, сделала над собой и Людмила Николаевна, потому что прекратила истерику и села в ампирное кресло, оказавшееся слева от нас. Как только Марусев понял, что в поле зрения Белкиной находятся лишь его лицо и верхняя часть корпуса, первое, что он сделал, — накрыл ладонью мою похолодевшую от волнения руку.
Сердце бешено заколотилось. Короче, этот успокаивающий по своей цели жест возымел обратный результат. Тревожное напряжение, вызванное ожиданием от Белкиной разного рода сюрпризов, только усилилось.
— Чувствую, беседа наша… — тихо сказал Белкин.
— Что ты там шепчешь, Стас? — с раздражением спросила Белкина.
Я возблагодарила бога за то, что у нее был довольно низкий голос, ибо, если бы его отличала звонкая сила, как, например, у Маринки, я бы не выдержала визгливого напора.
— Позвоните мне, — Белкин достал из портмоне визитку и передал мне. — Завтра после обеда я буду в офисе. Мы сможем продолжить наш разговор, если это вас еще интересует.
Этот невинный жест спровоцировал у Людмилы Николаевны новый приступ бешенства, своей завершающей стадией имевший ураган уничижительной иронии и открытых посыланий на…
