Елена Ханга - Третье пророчество
Так или иначе, головокружительный замысел рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера полностью сорвался из-за совершенно непредвиденных обстоятельств.
В Лиссабоне штандартенфюрер Рабе должен был получить от важного источника абвера компрометирующие материалы на целый список лиц, представляющих потенциальный интерес для германской военной разведки. В основном это были фотографии, сделанные в специальном баре и ночном ресторане, который в Лиссабоне содержал один латиноамериканец. Владелец бара и ресторана был завербован еще до начала войны и получал от немцев партии дефицитных немецких лекарств, которые позже контрабандой продавались в Соединенных Штатах. В его заведении все эти годы действовала хорошо налаженная система тайной фотосъемки клиентов. К приезду Рабе в Португалию у латиноамериканца уже скопилось достаточное количество новых материалов, которых с нетерпением ожидали в Берлине.
Это было обычное техническое поручение, которое дали штандартенфюреру заодно, в довесок к его совершенно иной и строго секретной миссии.
Скорее всего эта точка абвера в Лиссабоне была засвечена уже давно. Как потом высчитали в Берлине, на левые дела латиноамериканца вышла британская разведка. Британцы вообще были достаточно активны на Иберийском полуострове во время войны благодаря возможностям морского флота. Впрочем, и сами немцы внедрялись в британские порты, используя в качестве плацдарма те же португальские и испанские базы.
Похоже, англичане довольно плотно следили за хитрым заведением и хорошо знали особенности его работы. Потому что в тот самый момент, когда штандартенфюрер Рабе поздним вечером принимал товар у латиноамериканца, все и случилось.
Дело происходило на надежной конспиративной квартире в Лиссабоне. По крайней мере Рабе тогда думал, что она надежна. Их было трое – он сам, владелец заведения и его португальский агент Хосе.
Свет в квартире выключился почти одновременно с ужасным ударом во входную дверь. Латиноамериканца убили сразу, Хосе досталась пуля в ногу, а самого Дитера Рабе потрепало довольно здорово – две пули прошили навылет грудную клетку и одна пробила левую руку. Нападавшие сработали высокопрофессионально, – штандартенфюрер только и успел вытащить пистолет, но вот выстрелить из него ему уже не удалось. Завладев материалами, которые Рабе собирался отвезти позже в Берлин, нападавшие скрылись.
Тут уж ни о какой секретной миссии речи больше не было. Когда Рабе понял, что остался жив, он тайно порадовался, что все произошло именно так, как произошло...
* * *– ...Фантастическая история, – сказал Николай Дмитриевич, уважительно поглядывая на старика, который сейчас сидел перед ним. – Только откуда вы знаете такие подробности? Например, про разговор этого штандартенфюрера с Гиммлером? И уж тем более про то, о чем думал Рабе, когда ехал мимо дома Гиммлера? Небось книжку пишете, а, Владимир Михайлович?
Почтение в его глазах было неподдельным. Сидевший перед ним старик был живой легендой советской военной разведки. Ходили слухи, что он работал нелегалом еще во время Второй мировой войны чуть ли не в самой Германии, а ведь ему тогда лет-то было совсем ничего. Так уж весьма удачно сложились тогда его семейные обстоятельства...
– Книжками я не балуюсь, для нас с тобой это занятие вредное, – скептически заметил старик. – Теперь все мемуары пишут, а вспоминать, между прочим, не всегда полезно.
* * *Они сидели в баре со стеклянными стенами, через которые хорошо просматривался уголок старой Москвы. Об этой встрече попросил Николай Дмитриевич. Он вспомнил, что вроде бы когда-то старик что-то ему рассказывал о фатимской истории, теперь он захотел расспросить его об этом поподробнее. Его домашний номер он набирал, немного волнуясь. Они несколько лет не виделись со стариком, и Николай Дмитриевич не знал теперь, в каком он состоянии, возраст все-таки был уже более чем солидный.
В те времена, когда старик рассказывал ему про Фатиму, Николай Дмитриевич еще не получил генеральские погоны, а сам старик был в конторе этаким приходящим консультантом.
– И у кого эти фатимские секреты всплыли на этот раз? – спросил старик по телефону с живым интересом, и Николай Дмитриевич порадовался, услышав довольно энергичный голос.
– Так, у одних жуликов, – ответил он. – Вернее даже сказать, у авантюристов международного класса.
* * *– Так откуда такие подробности, Владимир Михайлович? – повторил свой вопрос Николай Дмитриевич.
– От моей старой подружки Марии, – ответил старик.
– От какой Марии?
– От той самой испанки, много лет верой и правдой работавшей на Москву.
– И где вы с ней познакомились? Уже здесь?
– Нет, – сказал старик. – Сюда она так и не приехала. Сюда я вернулся один.
– Так вы?.. – Голосу Николая Дмитриевича слегка дрогнул.
– Да, в Лиссабоне меня звали Хосе.
4
...Увидев, как в рецепцию возвращается постоялец из президентского люкса, портье почувствовал бодрящий прилив самой искренней радости.
– Прекрасный день, не правда ли? – громко сказал он, только что не выпрыгивая из-за своей стойки.
Вовремя встретить гостя из президентского люкса – это хорошая примета. Если же у вас в отеле в этом номере поселился русский – это вдвойне хорошая примета. И вдвойне хорошие чаевые – по любому поводу. Главное только, чтобы был повод...
– День еще только начинается, – слегка урезонил его гость. – Дайте-ка мне карту. Вы не знаете, где находится клуб «Какаду»?
– «Какаду»? – переспросил портье и как-то странно посмотрел на гостя. Казалось, он чем-то удивлен. Впрочем, портье быстро одернул сам себя: – Да, конечно, господин Потоцкий! «Какаду»! Конечно! Это не так далеко...
А вот и повод. Ткнув в карту, портье увидел, как прямо рядом с его пальцем легко приземлилась купюра в десять евро. Он был готов сейчас повилять хвостом, но хвоста у него, к сожалению, не было. Все-таки гость оказался не прав. Несмотря на то что день еще только начинался, уже стало понятно, что это прекрасный день.
«Я люблю Россию, – растроганно подумал портье, пока господин Потоцкий направлялся к лестнице. – Господи, как я люблю Россию!» Еще лет пятнадцать назад, когда у русских все это только начиналось, портье был еще совсем мальчишкой и знал всего три настоящих русских слова: бабушка, Горбачев, перестройка. С тех пор он считал, что почти овладел этим сложным и странным языком. Это давало солидную прибавку к жалованью в элитном отеле.
Мимо проходил пожилой охранник Афанасис. Портье хотел было ему сказать, чем интересовался русский гость, но потом вспомнил про купюру в десять евро и благоразумно промолчал. Сначала ему стало немного жаль, что Афанасис так ничего и не узнает, но потом жалость отступила. Зато теперь было приятно осознавать, что он поступил очень порядочно.
Интересно бы только узнать, когда именно господин Потоцкий собирается поехать в клуб, – это будет его смена или уже нет?
* * *На пляже Потоцкий с огорчением увидел соотечественников. Нет, он вовсе не принадлежал к тем русским, которые тщательно скрывают свое происхождение на европейских курортах. Проблема была в том, что сейчас он увидел именно этих соотечественников.
– Какие люди! – радостно завопил лысый коротышка с подчеркнуто накачанными бицепсами, отчего две германские старушки, мирно сопевшие под зонтом, как по команде вздрогнули и стали испуганно озираться. – Андрюха, где тебя носило?! – Подойдя к Потоцкому поближе, коротышка с интимным придыханием сообщил ему на ухо: – Наши феи все время про тебя спрашивали...
Феи были тут как тут. При виде Потоцкого они немедленно приняли подиумные стойки и тут же дрессированно сделали «дяде ручкой».
«О Боже!» – вздохнул про себя Потоцкий.
Нет, он вовсе не был женоненавистником, даже наоборот. Он не был также верным семьянином по той простой причине, что ни семьи, ни жены у него не было. Он просто не хотел разочаровывать какую-нибудь из этих милых «фей». Феи приезжали на дорогущий критский курорт в самый дорогой сезон вовсе не для того, чтобы легкомысленно флиртовать с мужчинами. Они приезжали сюда на трудную охоту, которая должна была не только окупить расходы на командировку, но и принести значительную прибыль как минимум и стоящего спутника жизни как максимум.
Девушки в первый же день по достоинству оценили экипировку Потоцкого, стоимость часов, очков и даже, вероятно, дорожной сумки. Не стоит уж говорить о том, что они, несомненно, знали, в каком именно номере остановился этот симпатичный мужчина в самом употребимом возрасте – где-то от тридцати пяти до сорока лет. И потому Потоцкому было больно смотреть на то, сколько энергии и нервов они тратят на его приручение, совершенно обманываясь в оценке жертвы. Они тратили свое время впустую, и Потоцкого это угнетало. Обманывать женщин он искренне не любил, хотя делать это приходилось часто, в том числе и по работе. Или из-за работы. До семи лет Потоцкого воспитывали бабушка и дедушка – родители приезжали к нему в гости только на выходные. Поэтому Потоцкого с детства сковали хорошими манерами и определенным кодексом чести. Первой заповедью в этом кодексе было полное почтение к дамам. Дело доходило до того, что по молодости Потоцкий вскакивал в ресторанах при появлении у столика официантки – ведь дедушка с бабушкой внушили ему, что сидеть в присутствии женщины, если она стоит, совершенно неприлично.
