Сэйтё Мацумото - Черное евангелие
В жизни семинаристов, да и священников тоже, почти отсутствовали общепринятые житейские удовольствия — им запрещалось ходить в кино, в театр и даже отлучаться в одиночку в город. Если туда надо было пойти по делу, то время отлучки строго регламентировалось.
Строгие правила и дисциплина держали семинаристов все время словно на поводу. И только вкусная еда была единственной радостью их человеческого бытия.
После ужина в течение двух часов они развлекались: играли в теннис, волейбол и футбол. А те, кто спорта не любил, проводили вечерние часы в беседах и прогулках.
Наблюдая во время захода солнца смиренно гуляющих семинаристов, люди невольно проникались к ним чувством благоговения.
С семи часов вечера до девяти семинаристам отводилось время для самостоятельной работы. После вечерней молитвы слушались наставления дежурного священника, и уже в десять часов все должны были спать.
И так изо дня в день, из года в год — в течение десяти лет.
Лучшим учеником среди семинаристов считался Торбэк. Его удивительно непорочные глаза как бы постоянно просили небесного владыку одарить его в учении своею милостью.
Но не в семинарии, где под священными сводами готовились служители господа, а в церкви святого Гильома, святые отцы которой обучали юных семинаристов заповедям божьим, вершились наказуемые деяния.
Каждое воскресенье в церкви собирались верующие японцы. И время мессы, которую совершал сам отец Билье, стоя пред алтарем, было для прихожан временем, полным благости и успокоения. Отец Билье надевал священное облачение, напоминавшее тогу древних. Разная служба требовала и разного облачения. Он представал перед прихожанами то в белых одеждах, то в черных, то в фиолетовых, то в голубых, то даже в красных. Белый цвет символизировал славу господню, голубой — надежду, красный — мученичество, черный — смерть, фиолетовый — страдания.
— Иисусе Христе, обращаемся к тебе с молитвой, обрати свое милосердие к людям, полным веры в тебя, пошли им силу, чтобы они могли исполнить твои заповеди…
Служба кончается. Отец Билье поворачивается к прихожанам и торжественно произносит:
— Идите с миром. Месса окончена.
Но прихожане все еще стоят со склоненными головами. Отец Билье осеняет себя крестом и подносит его к губам. Прихожан еще не покидает молитвенный экстаз, охвативший их во время чтения заповедей Иоанна.
Но вот они выходят из церкви, как бы пробуждаясь от легкого опьянения.
Не успевают верующие еще выйти за церковные ворота, как отец Билье сбрасывает парадное облачение и надевает свою обычную сутану. Его уже ждет отец Маркони. Второпях они о чем-то переговариваются и быстро выходят, обгоняя отставших прихожан. За церковью у склада их ждет нагруженная машина, покрытая брезентом. Священники усаживаются в кабину. За рулем сидит Тасима. Грузовик срывается с места и на большой скорости обгоняет идущих из церкви прихожан.
Сегодня эту картину видит со второго этажа отец Жозеф. Его бледное усталое лицо выражает осуждение. Он смотрит вслед грузовику и крестится. Затем на его лице появляется решимость, и он стучит в дверь кабинета Мартини.
— Кто там?
— Это я, отец Жозеф. Можно войти?
…Ответ последовал не сразу, лишь через некоторое время сдержанное «входите» дало возможность отцу Жозефу переступить порог. Отец Жозеф снова осенил себя крестным знамением и открыл дверь.
Фердинанд Мартини даже не встал. Он продолжал сидеть за столом, роясь в бумагах. Каждый день он получал кипы докладных записок от подведомственных учреждений, и весь день у него уходил на то, чтобы разобраться в них и отдать соответствующие распоряжения.
Глава миссии не удостоил вошедшего даже взглядом.
— Можно ли мне с вами поговорить? — обратился отец Жозеф к Мартини.
— Что случилось, отец Жозеф? — не отрываясь от бумаг, спросил Мартини.
— Мне нужно с вами поговорить. — Голос у отца Жозефа был тихий, и весь его облик выражал какую-то скорбь.
— Подождите немного, сейчас я закончу, — недовольно буркнул Мартини.
Но «немного» затянулось. Облокотившись на ручки кресла и горестно подперев голову рукой, отец Жозеф терпеливо ждал.
— Извините, чтою заставил вас ждать. — Мартини, наконец, бросил просматривать бумаги и повернулся на вращающемся стуле к отцу Жозефу лицом. — Так о чем вы хотели со мной поговорить?
— Видите ли, ваше преосвященство, я был свидетелем того, — привстав с кресла, отец Жозеф указал рукой на окно, — как отец Маркони и отец Билье снова уехали на машине, нагруженной теми же товарами, и со скоростью оленя промчались мимо прихожан. Вы, вероятно, тоже это заметили?
Мартини не отвечал, но лицо его выражало явное недовольство.
— Ваше преосвященство, я со всей решительностью хочу вам сказать: мы бесславно погубим наш орден, пустивший столь глубокие корни в этой стране. Усмирите необузданные желания слуг ваших, дабы тяжкий труд наших предшественников не пропал даром.
— Отец Жозеф! — Мартини встал, обошел стол и положил руку на плечо собеседника. — Что с вами?
— Я всегда следовал заповедям Христовым, — ответил отец Жозеф.
Мартини посмотрел на отца Жозефа с укоризной.
— Если вы следуете заповедям Христа, отец Жозеф, то вам нечего беспокоиться. Наш орден в настоящее время переживает кризис. Вы знаете, что эта церковь после прошлогоднего пожара до сих пор так и не восстановлена. Вам ведь не известно о наших затруднениях. Восстановить церковь — моя первейшая обязанность, мой долг. А для этого нужны деньги.
— Деньги можно собрать и инако, — возразил отец Жозеф. — Возможно, это будет дольше, но зато храм божий будет восстановлен честным путем. Но тот путь, который вы избрали, пагубен. Вам известно, что во время пожара два священнослужителя бросились в огонь ради спасения жизни своей паствы. Это был мужественный и праведный поступок. Как были потрясены японцы, узнав об этом, сколько новых верующих пришло после этого к нам! И все это вы хотите растоптать! У нас в храме множится зло, и это кончится плохо, я в этом уверен! — закончил свою тираду отец Жозеф, весь красный от возбуждения.
— Отец Жозеф, — оборвал его Мартини, — вы слишком резки в суждениях.
— Я знаю, вы меня не любите, — смело глядя в глаза своему духовному начальнику, продолжал отец Жозеф, — постараетесь меня куда-нибудь отсюда убрать. Мой предшественник, который вам пришелся не по нутру, был сослан в глухую корейскую деревушку, а еще одного отправили куда-то в горы на Кюсю. Я знаю, и меня ожидает такая же участь. Но я говорю вам все это ради блага нашего ордена. Так продолжаться не может. Зловещие тени нависли над нами, и несчастья не миновать…
Отец Жозеф перекрестился и вышел из кабинета.
7
За церковью, в бывшей мастерской, по-прежнему лежали горы мешков с сахаром. И по-прежнему грузовик совершал свои загадочные рейсы.
Отец Городи и отец Маркони по-прежнему частые гости в кабинете у главы миссии. За плотно закрытой дверью происходят тайные переговоры. Вероятно, тут решается судьба не только сахара, по и всех товаров, присланных ордену в дар. Но об этом знают лишь немногие.
Однажды за ограду церкви, будто невзначай, зашли два японца. Дежурный священник, наблюдая за ними из окна, сразу заметил, что это не старые прихожане, а новички, и подумал: «Вот еще две заблудшие овцы, жаждущие приобщиться к вере». И он с приветливой улыбкой вышел им навстречу. Один из японцев подал ему визитную карточку. Священник с грехом пополам говорил по-японски, а читать вовсе не умел. Он повертел карточку в руках и, улыбнувшись, сказал:
— Чем могу быть полезен?
— Мы из полиции, — представился японец.
— Из полиции? — переспросил изумленный священник. — Но что нужно представителям полиции в церкви? — Думая, что тут произошло недоразумение, он обратился к одному из прихожан-японцев, стоявшему поблизости, чтобы тот расспросил, в чем дело.
Переговорив с пришедшими, прихожанин изменился в лице.
— Эти господа пришли сюда не молиться, они… — он с трудом подбирал английские слова, — они полицейские.
— Полицейские? — священник побледнел. — Я сейчас позову отца Билье, а вы идите, спасибо за услугу, — сказал он прихожанину и поспешил в церковь.
Агенты остались на месте. Полуденное солнце палило безжалостно, вид у них был жалкий, они стояли в растерянности, чувствуя себя неловко в столь необычной обстановке.
А на втором этаже началась паника.
Это произошло утром того же дня. По тихой торговой улице, тянувшейся параллельно линии городской электрички, ехал грузовик, кузов у него был плотно укрыт брезентом. В те времена грузовые машины часто подвергались полицейскому досмотру. Всякий раз, когда этот грузовик останавливали, шофер из кабины протягивал полицейскому документы. Тот кивал головой, и машина благополучно проезжала пост.
