Юлия Винер - Бриллиант в мешке
13
Да, скажу я вам, француженка.
Не зря про них говорят, хоть и из марокканок. Это тебе не то что русская квашня, распласталась, перетерпела, поохала для порядка, и в храп. Положим, Татьяну я не упрекну, она только последнее время как-то прохладно, не вижу прежнего энтузиазма, возраст или что, а в целом всегда старается. Но тут стараться мало, тут еще и талант нужен.
И вот что интересно, лежу я с Кармелой этой, и нисколько мне мое тело не мешает – ни шею мне не ломит, ни спина не болит, вроде как даже распрямился немного, вроде как гибкость какая-то появилась.
Я ведь сколько лет уже привык всегда снизу, и без особой активности с моей стороны, а она мне на низ перейти не дает, на себе держит, но ни секунды спокойно не полежит, ерзает подо мной, вьется, как угорь, позы принимает, приспосабливаться ко мне даже и не думает, но возбудила дальше некуда.
Потом вывернулась из-под меня, с кровати сползла и стала на колени, руки и голову положила на кровать, а ко всему миру задом. Я смолоду сколько раз Татьяну просил, чтоб так, но она нет, не соглашалась, говорила, что мы, собаки, что ли, теперь уж и просить перестал, думал, где мне теперь. А с этой сразу пристроился: я вогнутый, а она так же выгнулась, тело в тело как ложка в ложку, лучше не придумаешь.
Я уж и не помню, когда я больше одного раза мог. Правда, она еще и разозлила меня.
– Что это ты, – говорит, – такой голодный, жена давать не хочет? Или не может?
И хохочет опять. Обидно мне стало, и за Татьяну, и за себя, ах ты, цаца какая, самой-то небось и объедков чужих нечасто достается, вон как в меня вцепилась. У меня хоть Танечка, да своя, а у тебя кто, ну, думаю, отделаю ее по-нашему.
Но про коврик, между прочим, не забыл. Она увлеклась и из рук выпустила, но он валяется на полу по ту сторону кровати, я сам тружусь, а сам думаю, как только кончим, доползу и схвачу, пока она очухивается.
Но какое там кончим! Она вдруг, прямо посередине второго действия, бормочет:
– А теперь, золотко мое, покатаешься на лошадке. Держись крепче!
А чего держись, она меня так защемила, силой не оторвешь. Ну, я ее руками за груди, ногами под живот, и она так вот, со мной на спине, пошла по полу на карачках гарцевать. Говорю же, на редкость физически развитая женщина. Сперва меня сбило немного, охладился я, но она ляжками своими твердыми перебирает, задом выпуклым вверх-вниз потряхивает, и, надо сказать, сильно произвело. Никаких уж мыслей у меня не осталось, одна приятность.
А она по всей комнате прошлась, и чувствую, ей уж тоже невмоготу. Кровать обогнула, и плюхнулись мы на пол, это нам обоим и был окончательный толчок.
Тут со мной произошло некоторое затмение. Просто улетел, да нескоро бы и вернулся, одного хочу – лежать так и не двигаться, но вскоре чувствую, она меня с себя пытается скинуть, пригвоздил я ее к полу неслабо. Глаза разодрал и вижу прямо под носом край коврика, это она на нем животом лежит. Я только было хотел руку протянуть, рука словно ватная, тут она мышцами своими спинными дернула, я сразу скатился, а она вскочила и стоит надо мной, ковриком срам завесила и опять смеется.
Мне, конечно, в женщине веселость нравится, но к месту, а она абсолютно не обращает внимания на мои физические недостатки, что мне с полу встать самому трудно. Не просить же ее. Могла бы и сообразить, но вместо этого хихикает и босой ногой меня под ребра тихонечко поталкивает, словно проверяет, жив ли. Да, с такой и концы отдать недолго.
Однако встал кое-как, сперва на четвереньки, об кровать подержался, потом и сел. Верх у меня одетый, очень была большая спешка, а снизу ничего нет, даже носки с меня содрала. В этой связи чувствую неловкость, хотя она совсем голая стоит, успела. Я слышал, они здесь некоторые под платьем ходят вообще безо всего. Потянул на себя край простыни, прикрылся и хлопаю рукой по кровати:
– Иди ко мне, Кармела.
А она стоит, улыбается, ковриком перед собой покачивает, то приспустит его, то опять прикроется, и говорит:
– Мало тебе, еще хочешь?
Какое там мало, но, думаю, пусть только сядет рядом, я уж коврик этот отниму, и тоже вроде как посмеиваюсь:
– Иди, я тебя хоть поцелую как следует.
Прежде-то нам не до поцелуев было. Но она улыбаться перестала, головой мотает, даже отступила подальше:
– Это еще зачем!
– Как зачем, – говорю, – для нежности.
– Какая еще нежность, – говорит, – не надо. Поцелуй дело серьезное. Одевайся лучше да ступай.
– Какая ты, прямо сразу и ступай.
Вот так вот, серьезное дело. А что я, может, жене с нею изменил, это, значит, для нее дело несерьезное.
Но проблема еще и в том, что одеваться мне непросто, особенно как раз трусы и брюки, обычно Татьяна помогает, хотя кое-как могу и сам. Корячиться тут у нее, у голой, на глазах – сильно достоинство унижать, раз сама сообразить не может. А встать, подойти к ней с голым низом тоже приличие не позволяет. Тем более спешка спешкой, но она успела натянуть колпачок на моего работягу, а я давно не пользовался, и теперь не знаю, как отделаться незаметно.
А она халат набросила и собирает с полу одежду, а коврик мой держит под мышкой. Кинула мне мои трусы, брюки, говорит:
– Все, я в душ.
Будто я заразный какой-нибудь. Они тут вообще, чуть что – сразу в душ, не дай Бог телом человеческим от них запахнет. Но пусть идет, мне без нее удобней. И коврик не потащит же с собой в ванную.
Нет, с собой не потащила, а по дороге в ванную махнула рукой и закинула его в стенной шкаф на самую верхнюю полку, он у нее раскрытый стоял.
14
Я иногда думаю, рано я родился, попозже лучше было бы. Во-первых, произошло бы уже международное братство национальностей и не пришлось бы ехать сюда, хотя в целом ничего, мне нравится. Если бы только не эти беспорядки арабские, все им что-то не по вкусу, в России они не жили. Но и наши хороши, цацкаются с ними, на переговоры напрашиваются, муть какая-то. Но сейчас во всем мире, куда ни глянь, везде беспорядки и терроризм, так что все равно.
И во-вторых, компьютерная техника. У меня сын по этой специальности, так ему, считай, и обучаться почти не пришлось, освоил автоматически, как чтение и письмо. А уж Ицик-сосед, ему и осваивать нечего, у него это вообще как врожденное. А я – нравится, вот не могу сказать как, а понимаю плохо. Сын говорит: да ты не понимай, а делай, показывает, а я, пока не пойму, и сделать не могу. Рано родился.
С Ициком у меня дело идет лучше, чем с сыном. У Ицика и времени больше, и лестно ему взрослого дядю поучить, поэтому старается. Я с ним, например, электронную почту свободно освоил и немного интернет, а у сына терпения не хватило, плюнул и бросил.
Но все-таки он мне свой компьютер оставил, когда уходил из дому, тем более я ему к свадьбе новый подарил. Так что и мы не лыком шиты, я по интернету все, что надо, могу посмотреть.
Ну, утром, когда моя ушла, я кое-что посмотрел. Ей, между прочим, так ничего и не сказал, что говорить? Спросит – где, а я что скажу? Нет, пока не заполучу обратно, и думать нечего.
Плохо только, что все по-английски. Может, и по-русски есть, но я не нашел. Вообще, там этих сайтов миллион, сидел, наверно, часа два, если так и дальше, телефонный счет у нас будет страшно даже подумать. Не знаю, как Татьяне и объяснить, а впрочем, я ей объяснять не обязан, скажу, погулять захотелось, и конец дискуссии. Он, весь этот интернет, для чего и существует? Для порнушки и для провождения времени.
Так что посмотреть я посмотрел, но узнал мало. Главное-то слово, DIAMOND, я знаю из карт, кое-какие сведения вытащил, но прочесть не могу.
Позвонил сыну, приходи, говорю, влепи мне переводную английскую программу, чтоб сама переводила. Сын смеется: она тебе не годится, она белиберду пишет, вообще, зачем тебе. Если надо что перевести, давай переведу. Нет, говорю, я сам хочу, буду обучаться, пора. Еще посмеялся, сказал, у него нету, но обещал поискать.
А я взялся скорее за новый коврик. Ясно же, что Кармела меня тем ковриком просто к себе заманивала, а как увидит, что я и без того, то и отдаст. Сделаю побольше, и не трикотажный, а из шерсти, лучше на вид и на ощупь приятнее, и расцветку положу самую яркую, марокканки любят яркие цвета. И обменяю.
Надо же, пользы мне пока никакой нет, а сколько уже расходов. И коврик лишний делать, и телефон, и жене изменил так близко от дома, а главное, нервы.
Однако – тихо. В окно выглянул, ресторан закрыт, на дверях бумажка прилеплена. Хоть это, да надолго ли?
15
Беспокоюсь, не подозревает ли чего Кармела.
То есть понятия, конечно, не имеет, но не возникло ли какое подозрение.
И сам я виноват. Поспокойнее надо было, поделикатнее, вроде как бы мне все равно, а то накинулся – отдай, отдай. И вообще не надо было пускать ее, пока коврик на виду, но кто мог знать, что она так в него вцепится. Знать не мог, но где бдительность? Нервы.
Вообще теперь надо перестраиваться, больше проявлять осторожность, прежней моей размеренной жизни конец, тем более при всех нервах чувствую себя просто на удивление, хотя зарядку с утра делать не стал и лекарство опять забыл принять.
