Антон Леонтьев - Ночь всех святых
Промышлять преступлениями он, конечно, не рискнул, а решил наняться батраком на подворье какого-нибудь богатого крестьянина или в качестве грузчика в лавку. Поэтому прямо на следующий день отправился в магазинчик скобяных товаров, располагавшийся на Рыночной площади.
На улице, заметив, что прохожие как-то странно косятся на него, Ганс потер лицо и осмотрел свою одежду – нет, вроде бы, ни сажи, ни грязи. Подойдя к лавке, он увидел двух кумушек, рассматривавших какую-то листовку на стене. Кумушки обернулись и ахнули. Ганс тоже ахнул. Потому что с листовки на него смотрело его собственное лицо. Молодой человек приблизился и прочитал объявление – его обвиняли в убийстве американского солдата, что подтверждали семь свидетелей, каковыми являлись Хельга, ее папаша и пятеро братьев.
Они сами угробили бедолагу, а потом взвалили вину за его смерть на него, Ганса! Молодой человек в ужасе обернулся и заметил американский патруль, к которому уже спешили те две кумушки, бурно жестикулируя и указывая на Ганса.
Мгновенно сообразив, что за убийство его наверняка приговорят к смертной казни, он бросился бежать. Несся, что есть мочи, по старинным извилистым улочкам, а вслед за ним, топоча сапогами, следовали американские солдаты.
Ганс нырнул в темный проулок, метнулся к противоположной стороне – и увидел глухую стену, перегородившую ему путь. Стена была слишком высокой и гладкой, чтобы перебраться через нее. А совсем близко слышались громкие голоса преследователей! Поверят ли они тому, что вовсе не он убил несчастного отца ребеночка Хельги? Наверняка никто его и слушать не будет!
Тут Ганс заметил рядом со стеной дверь. Подбежал к ней, принялся колотить. Дверь приоткрылась, беглец поймал на себе чей-то внимательный взгляд. А потом дверь снова захлопнулась!
Ганс в ужасе понял – на сей раз ему не спастись. Но как же так? Он выжил в соляной штольне, убежав от самого рейхсфюрера СС и его прихвостней, а тут угодил в идиотскую западню!
– Эй, Ганс, ну чего же ты? – услышал он смутно знакомый голос и обернулся.
На пороге возвышался облаченный в тряпье старик с полностью седой головой и замотанным шарфом лицом.
Старик опустил шарф, и Ганс узнал своего старого приятеля Олафа.
Олаф распахнул дверь, и беглец нырнул в темную прихожую. Там пахло пылью и кошачьей мочой. А через несколько мгновений раздался стук во входную дверь. Олаф откинул коврик, под которым обнаружился люк. Ганс приподнял его и заметил лестницу, что вела в подполье. Едва он нырнул туда, в дом ворвались американские солдаты.
Впрочем, они быстро удалились восвояси, потому что Олаф, как оказалось, был их старым знакомым – из обрывков разговора на отвратительном английском и еще более ужасном немецком Ганс понял, что Олаф поставляет солдатам спиртное и проституток.
Наконец, после того как последний солдат удалился и входная дверь за ним закрылась, Олаф поднял люк. Выбравшись наружу, Ганс хохотнул:
– Ну, я тебе жизнью обязан!
– Знаю, – буркнул Олаф. – И ты не забывай об этом, Ганс!
Обитал Олаф вместе со странной особой, полуслепой и совершенно глухой, которая была одновременно его любовницей и кухаркой. Ганс рассказал о том, что с ним приключилось, не затрагивая, однако, событий в соляной штольне, свиде-телями коих ему довелось быть.
Олаф тоже не особо распространялся на эту тему. Гансу удалось лишь вытянуть из него, что тогда, во время налета, когда ему самому удалось выбраться наружу, часть штольни, где стоял бронепоезд, обрушилась, погребя под собой практически всех солдат и офицеров.
– А вот рейхсфюреру Гиммлеру, как оказалось, повезло! – заявил Ганс. – Впрочем, ты же слышал, что везение закончилось, он с собой покончил. Слушай, а почему ты здесь остался и заделался сутенером для америкашек?
На это Олаф ничего не ответил, а только поднялся и вышел из комнаты. И вдруг Ганс сообразил, почему его приятель, которого он раньше держал за недалекого увальня, решил задержаться в безымянном баварском городишке: как и его самого, бывшего напарника манили сокровища, припрятанные в соляной штольне!
Вернулся Олаф с бутылкой шнапса. Водрузил ее на стол и задумчиво произнес:
– Уж не знаю, кто тебя ко мне послал, Ганс, бог или черт, но какая, собственно, разница… Ты ведь сам охотишься за сокровищами, я прав?
Ганс не стал отвечать на провокационный вопрос. А Олаф, разлив шнапс по рюмкам, буркнул:
– Значит, так тому и быть! Я ведь уже был около входа в штольню… Ее наглухо завалило, если в одиночку разбирать – на тысячу лет работы.
– Вдвоем дело пойдет быстрее, – откликнулся Ганс.
– Ну, пей, чего же ты! – пододвинул к нему рюмку Олаф.
Однако пить Ганс не спешил, посматривая на своего бывшего товарища. Кто знает, что тот успел подсыпать в шнапс, когда выходил в другую комнату!
Заметив, что Ганс ему не доверяет, Олаф залпом опрокинул свою порцию в рот, крякнул и заявил:
– Верно, Ганс, никому в этой собачьей жизни доверять нельзя! Можно только одному – золоту. Ну и драгоценным камням. А там, в штольне, их навалом. Все равно там больше, чем два человека могут унести, так что предлагаю не враждовать, а вместе работать. Так будет сподручнее.
Взвесив «за» и «против», Ганс пришел к выводу, что Олаф прав. Однако он не спешил делиться имевшейся в его распоряжении информацией.
– Если б я хотел, то мог бы сразу тебя америкашкам сдать, – добавил Олаф несколько обиженно. – Да и сейчас все еще могу. Короче, прекращай ломаться, и давай лучше подумаем, как нам добраться до штольни. Ты ведь каким-то другим путем вышел?
– Вот где собака зарыта! – усмехнулся Ганс. – Ты сообразил, что если я тогда остался в живых, то, стало быть, бежал не через пещеру, куда мы на бронепоезде въехали? Ну, ты прав!
Олаф шумно вздохнул и зашептал, подсовывая Гансу лист бумаги и карандаш:
– Нарисуй мне путь! Ну, давай же, чего сидишь!
Ганс разорвал лист бумаги и отбросил карандаш:
– Ничего рисовать я не буду. Потому что, сдается мне, Олаф, как только я это сделаю, ты мне или глотку перережешь, или на руки америкашкам сдашь. А в пещеру сам наведаешься.
Бывший напарник попытался его успокоить:
– Сам подумай, зачем мне тебя предавать? Я же сказал, что будем вместе работать. Ты ведь видел, сколько там золота и камушков! Мы честно поделим сокровища пополам и станем миллионерами. Ну что, по рукам?
Олаф протянул Гансу черную замызганную ладонь, и тот, недолго думая, ударил по ней своей пятерней. Внезапно Гансу подумалось, что он заключил сделку с нечистым. Но молодой человек тотчас отмел эту смехотворную мысль. Скоро, очень скоро он станет чрезвычайно богатым, покинет не отошедшую от войны Европу и переберется в далекие края, где сможет наслаждаться жизнью в обществе юных красоток на собственной яхте!
Молодые люди разработали план. Вынести из пещеры все сокровища не представлялось возможным ни одному, ни вдвоем, поэтому они приняли решение вынести сначала исключительно драгоценные камни, кто сколько унесет, реализовать их, залечь на дно, а потом, по прошествии нескольких лет, вернуться и попытаться извлечь новую партию.
При этом ни Ганс не доверял Олафу, ни Олаф – Гансу. От прежней дружбы не осталось и следа. Каждый думал лишь о том, что скоро превратится в чрезвычайно богатого человека.
Олаф помог Гансу изменить внешность – оказалось, что его сожительница была некогда гримершей в мюнхенском театре и, несмотря на то что теперь плохо видела, все еще могла виртуозно преобразить человека при помощи самых простых подручных средств. Как и Олаф, Ганс превратился в старика – с косматыми седыми бровями, ввалившимися щеками и ежиком седых волос. Никто бы не узнал в нем прежнего молодого человека, супруга сластолюбивой Хельги.
А затем началась подготовка к проникновению в штольню. Например, Олаф по просьбе Ганса раздобыл два резиновых костюма – переплывать подземное озеро при практически нулевой температуре воды голышом ой как не хотелось.
Наконец все было готово. Безлунной ночью молодые люди оказались на опушке леса, где некогда Ганс повстречался с Хельгой.
– Знаешь, у америкашек есть какой-то дикий праздник, – заговорил Олаф, поеживаясь. – Вроде бы считается, что в ту ночь нечисть выходит на землю из ада.
Ганс, освещая путь фонарем, пробурчал:
– А мы сегодня, наоборот, спускаемся прямиком в ад.
Приятели долго плутали по лесу, пока не наткнулись на большую воронку в земле – снега выпало мало, углубление было заметно. Ганс узнал это место. Да, да, именно здесь он и выбрался тогда на поверхность. Олаф отказался лезть в нору, сославшись на то, что он, в отличие от напарника, не бывал там и не в состоянии ориентироваться.
Гансу не оставалось ничего иного, как спускаться первым самому.
Узкий туннель шел с уклоном вниз, и это было только на руку. Вскоре два приятеля оказались на берегу подземного озера.
