Виктор Доценко - Биография отца Бешеного
- Кто такие? - удивленно спросил Василий.
- А, иностранцы! - отмахнулся я и добавил: - Японцы...
- Это надо же, - покачал головой главный механик Василий. - У нас в Южно-Сахалинске они ходят грязные, оборванные, бутылки по помойкам собирают, а приехали в Москву и... иностранцы!
Василий произнес это с такой непосредственностью, что было ясно - он вовсе не шутит и искренне поражен таким удивительным явлением.
Василий был очень компанейским, веселым и нежадным человеком. Например, заходим в Новодевичий монастырь, ходим, смотрим, а на выходе он достает крупную купюру и бросает на поднос служке. Люба начинает ему выговаривать, что можно было бы и мелочью отделаться, а он спокойно объясняет:
- Когда ты ходишь в театр, в музей, ты же платишь за то, что приобщаешься к прекрасному?
- Ну, - согласно кивает Люба. - Но то ж за прекрасное...
- А разве мы не видели прекрасные иконы, изумительные росписи на стенах, на потолке... - спокойно пояснил Василий, и тетя Люба замолчала, не найдя что возразить...
Но продолжим наше повествование...
Выйдя замуж за Ивана Чернышева, мать вскоре откликнулась на уговоры младшей сестры Любы и вместе с мужем уехала в Южно-Сахалинск. Я остался на попечение ее сестры Евдокии, ее мужа, начальника райотдела милиции дяди Данилы, которого я через пару месяцев стал называть папой Данилой, а также двух ее дочерей.
Более двух месяцев мама с отцом жили у тети Любы в небольшой комнатке в том деревянном бараке, о котором говорилось выше. Благодаря отличным характеристикам от вокзальных властей, маме довольно быстро удалось найти себе работу буфетчицы в одном строительном управлении Южно-Сахалинска. Отец же устроился шофером сразу после приезда: шоферы нужны везде. Потом, по ходатайству ее начальства и начальства отца, им была выделена отдельная комната в том же самом бараке.
Как говорится, их счастью не было конца. Только одно печалило маму: она очень тосковала по своему сыночку, то есть по мне. Не выдержав и года, она уговорила свою младшую сестру съездить за мной.
Люба была очень легка на подъем, тем более что она давно не виделась с дедом Антоном и остальными сестрами, а потому согласилась без особых раздумий.
Из того длительного и весьма утомительного путешествия мне запомнилось только одно происшествие, случившееся с нами, когда мы уже ехали в Хабаровск на поезде, чтобы там пересесть на паром, следовавший до Сахалина. В вагоне почти сплошь были моряки, возвращавшиеся из отпусков. Им пришлась по душе симпатичная и улыбчивая Любочка: такая молоденькая, но уже с таким "взрослым" сыночком, а она нарочно никого не разубеждала.
Все напропалую стали с ней заигрывать, угощать разными вкусностями, и, естественно, мне все перепадало в первую очередь, особенно коробки шоколадных конфет, которые, признаюсь, я видел тогда впервые. Все бы хорошо, но однажды Любочка обнаружила, что из нашего чемодана пропали ее белые фетровые сапожки, и слезы мгновенно обильными ручьями покатились по ее щекам.
Среди ее обожателей был мичман по имени Вася. Легко догадаться, что именно этот мичман и стал впоследствии мужем Любы. Увидев слезы девушки, он выяснил их причину, а потом погладил ее по волосам:
- Любочка, не плачьте, даю слово моряка: не позднее сегодняшнего вечера ваши сапожки будут на месте! - Он проговорил это с такой уверенностью в голосе, что девушка действительно успокоилась, а Василий вышел из купе.
Я рос очень любопытным мальчишкой, а потому немедленно последовал за ним. Мичман собрал в соседнем купе нескольких своих товарищей и рассказал им, что кто-то обокрал Любочку. Все единодушно возмутились и приняли решение найти вора. Короче говоря, решили, невзирая на лица, обыскать вещи каждого, кто находился в этом вагоне, поскольку никаких посторонних замечено не было.
Вор действительно отыскался быстро: сапожки были заботливо обмотаны какой-то шалью и уложены на самое дно рюкзака этого мелкого подонка...
Несмотря на его мольбы и причитания, моряки наказали его страшно: сначала каждый из них прошелся по его спине ремнем с пряжкой, а потом его просто выкинули на полном ходу из вагона.
Жестоко?!!
Наверняка так скажут многие читатели и скорее всего будут правы. Хотя, мне кажется, у моряков есть свои неписаные законы, как и на зоне, где зек, сидящий за воровство, - вполне уважаемый человек, но стоит ему украсть у кого-то в зоне, то он сразу же становится "крысой". А за "крысятничество" в зоне следует жестокое наказание. Если и не убьют, то уж "опустят" точно...
Отправив Любу за мной, мама все свои энергию и мысли направила на обустройство нового жилища. Она была доброжелательным и общительным человеком, и все соседи не только порадовались за них, но едва ли не всем миром собирали хотя бы какую-нибудь обстановку, помогая маме с мужем наладить быт. Кто отдал лишнюю кровать, кто табуретку, кто тумбочку...
Как тут не поверить в то, что мир не без добрых людей. Когда тетя Люба привезла меня, то к этому знаменательному моменту комната приняла вполне жилой вид. В ней даже был некий уют, но особенно ощущались любовь и материн-ское тепло.
Учитывая трудные бытовые условия - а жить втроем на четырнадцати метрах в бараке, где, как у Высоцкого, на двадцать две семьи была одна уборная и одна небольшая кухонька с русской печкой, - создать тепло и уют было очень не просто. По субботам и воскресеньям на этой печке вовсю грелась вода в ведрах, и если стояло лето, то на улице, зимой - на этой кухоньке, была коллективная мойка всего детского населения барака, а таковых набиралось около полутора десятков душ. И естественно, во время помывки не было никакого разделения по половому признаку, в отличие от взрослых, которые едва ли не строем ходили в те же дни в баню: в субботу - мужчины, в воскресенье - женщины.
В будние дни в бараке с утра до вечера хозяйничали самые маленькие: дети дошкольного возраста. Родители были на работе, взрослые дети - кто в школе, кто помогал на огородах, если таковые имелись. Редко кто из проживавших в бараке имел возможность отправить детей куда-нибудь отдыхать, хотя попадались счастливчики, имевшие родственников в средней полосе, к которым они и сбагривали детей на все лето, как говорится, до самых холодов.
Я к таким счастливчикам не принадлежал и целый день был предоставлен самому себе. Что мне запомнилось из времени проживания на Сахалине? Из всех соседей у меня остались в памяти две семьи. В одной из них жил мой первый друг Серега, во второй - ранее упомянутый Смардин, но о нем разговор будет отдельный.
Сергей! Вероятно, это имя навсегда останется для меня священным. Почему? Во всем "виновата" детская память, в которую всего отчетливее впечатываются самые яркие явления, наблюдения, чувства.
Как говорится, мы с Серегой были друзья, про которых говорят: "не разлей вода" или "два сапога - пара". Целыми днями мы носились словно угорелые по пустырям, копались на свалках, пытаясь отыскать "нужную вещь", чтобы пополнить коллекцию своих "сокровищ". К последним относилось все что угодно: от пуговицы до сломанных карманных часов и даже патронов, которые можно было накопать на пустырях.
Сергей...
Именно этим именем я назвал одного из своих сыновей. Всеми силами я пытался вытащить из самых дальних уголков памяти хоть что-нибудь неприятное, связанное с Серегой, какие-нибудь отрицательные черточки в его характере, но так и не смог.
Вероятно, трудно себе представить, что в таком возрасте между двумя мальчишками напрочь отсутствуют какие-либо конфликты. А вот мы с Серегой были именно такой парой! Если кто-нибудь из завидовавших нашей дружбе пытался нас с ним столкнуть или поссорить, то почему-то получалось, что сам завистник и страдал от этого. Как говорится, не рой другому яму...
Мы были в том возрасте, когда мальчишки, в любой точке земного шара, проявляют сходную склонность к познанию мира и самого себя, хотя и не вполне осознанную.
Повествуя о своих "сокровищах", которые естественно иметь в детстве любому ребенку, я вспоминаю: чего там только не было... И сломанная подкова, и стеклянный шар-поплавок от морских рыболовных сетей, и перочинный ножичек с наполовину отломанным лезвием, которым, однако, можно было не только строгать, но и играть "в ножички": очерчиваешь круг, делишь его площадь пополам - одна половина сопернику, другая тебе, и по очереди каждый втыкает нож в половину соперника, отхватывая и отхватывая его землю, пока тот не сможет устоять на ней даже на одной ноге. В общем, много чего было в этой коллекции, что можно было предложить другим пацанам для обмена на что-либо кажущееся более ценным в настоящий момент.
"Жемчужиной" моих сокровищ были старинные карманные часы фирмы "Павел Буре", найденные на какой-то свалке. То, что они были сломаны и не ходили, не играло никакой роли, потому что можно было вертеть у них головку, и тогда стрелки начинали двигаться, что давало ощущение удивительное.
