Лариса Соболева - Дом непредсказуемого счастья
— Завтра тридцать первое… — напомнил тот, вставая с дивана.
— Разве правительство объявило всероссийский выходной? — сказала Юля, надевая шубу. — Нет? Теперь мне предстоит разобраться.
— Ты сможешь разбираться только по истечении шести месяцев, когда вступишь в права наследования, — сказал он.
— Да? А до этого, считаешь, я должна угробить дело мужа и остаться без средств к существованию?
— Не знаю, может, законы сейчас изменились и тебе можно подключиться… — замялся Боб. — А как ты собираешься руководить бизнесом, Юла? У Ивана было несколько направлений, ты хоть что-то смыслишь в этом?
— Не боги горшки лепят, Бобик.
— Оно конечно… Впрочем, выход есть. Выберешь президента из нашей компании, он и будет вести предприятия. Но сначала проконсультируйся у юристов.
«Странно, что светило адвокатуры не поставило меня в известность о таких тонкостях, чтобы я не выглядела дубом пред этими пресмыкающимися из отряда гадов», — подумала Юля, вслух же произнесла беспечным тоном:
— Непременно. Итак, завтра, Боб, встречаемся в одиннадцать. Бай-бай.
Юля помахала ручкой кубику Рубика и вихрем в прихожую переместилась. Боб побежал проводить вдову, когда вернулся, его дорогая Роза сидела в кресле, скрестив на груди руки и хмуря густые брови. Впрочем, у нее постоянно хмурое лицо, она как будто младшая сестра непогоды, готова ныть и плакать, плакать и ныть. Боря когда-то женился на другой женщине. Девушке. Разумеется, была она и тогда в теле, похожая на сдобную булочку, с ямочками на упругих щечках и смешливыми искрами в оливковых глазах. А как легко с ней было… Но как трудно сейчас. Борис не хотел это бесформенное тело, не тянуло его целовать эти поджатые губы с ворсинками-усиками над верхней губой, он остыл. Сорок три ему, ей — тридцать восемь, а он остыл. Наверное, не в размерах и не во внешности дело, внутреннее устройство жены, которое она сама же и сконструировала в себе, не волнует Бориса, более того, отталкивает, раздражает.
— Эта дура будет всюду совать свой нос и мешать, вот увидишь, — предрекла Роза. — Должен же ты забрать свое, что тебе положено, или нет?
— Должен, должен, — не спорил Боб, хотя ему было неловко перед Юлей за себя и за свою вторую половину. Жена Ваньки ушла, а неловкость осталась с ним. — Не бойся, Юла глупа, ничего не поймет.
— Надеюсь. А если прикидывается дурой?
— Ни одна умная с Ванькой не жила бы столько лет.
3
Юля подводила итог похода к Бабутко (фамилия нелепая, как они оба). Итак, первое выяснила: Ванька любил баб, значит, изменял ей, причем Юля единственная, кто не знал о похождениях мужа. Подозревать подозревала, но доверяла не своей интуиции, а его словам. Второе: Бобику верить нельзя. Третье: Розалинда прямо указала на тот факт, что Иван жулик. Чем это грозит Юле и детям? Наверное, все зависит от размера жульничества, впрочем, раз взорвана дача…
— Юля! — взвизгнула Зиночка, едва открыв дверь квартиры.
В пространстве, где ложь легитимна и уважаема, искренность выделяется подкупающей непосредственностью и даже детскостью. Однако Зиночка ребенок и есть, неиспорченный, милый ребенок, непонятно, где ее откопал Мишка. Через мгновение на славненьком личике Зиночки эмоция радости сменилась растерянной жалостью, рыженькие бровки сошлись на лбу домиком — она вспомнила, что Юля внезапно овдовела, что радость сейчас неуместна. Тем временем гостья повесила шубку в узкой прихожей, сбросила сапоги и, засовывая ступни в тапочки на пять размеров больше, поинтересовалась:
— Мишка дома?
— На кухне.
Михаил без дела не умел сидеть, он постоянно что-то сооружал-мастерил-ремонтировал, иногда казалось, этот по всем признакам образованный молодой человек (с Юлей, кстати, они ровесники) способен собрать космический корабль кустарным способом. По виду Михаил гуманитарий, аккуратный и подтянутый, в чем-то педантичный. Знакомы они с пеленок, оба ходили в один детский сад, в одну школу, в один класс, в детстве дрались, после длинного совместного марафона не жениться же им было, в самом-то деле! Итак, Миша, согнувшись в три погибели, чего-то на коленях сооружал. А на кухонном столе (здесь тоже все сделано руками Мишки) Юля заметила молоток, гвозди в жестяной коробочке, пряжки, шнурки, тюбики. Она упала на табурет, ладонью сдвинула в сторону железки, не забыв поздороваться:
— Привет, Мишель. Чаю мне!
— Э, э! — поднял он голову. — Поосторожней, я гвоздики полчаса сортировал, а ты перемешала…
— Гвоздики! — фыркнула Юля. — Тут вся жизнь перемешалась…
— Прости, Юла, я забыл…
— Ай, брось, — прервала она и подперла щеку ладонью. — Что это будет?
— Сапоги Зинуле подбиваю, чтобы не скользили. Ей же падать нельзя.
Здесь Юля чувствовала себя в своей тарелке, а Михаила считала больше братом, нежели другом, но одинокость не прошла и тут. Когда эта субстанция обнаруживается внутри, о ней невозможно забыть, она, как хромая нога или горб, всегда при тебе. И так теперь будет всегда. Юля перевела взгляд на Зинулю, бегающую между плитой и столом, — круглолицую, конопатую девчонку с задорно вздернутым носиком и темно-рыжими кудряшками, отливающими золотом, когда на них попадал свет. Сейчас в ней самое примечательное — живот, он огромен.
— Малышка, не скачи, — строго сказала Юля, беря чашку с чаем. — Еще родишь раньше срока. Миш, ну ты и откормил ее, живот до потолка вырастили.
— Зинуля, — ласково обратился к жене он, — иди киношку посмотри, а?
— У вас секреты? — улыбнулась Зина, абсолютно не обидевшись. — Ладно. Достань коробку конфет и печенье, накорми Юлю. Ага?
И убежала, будто не беременная вовсе. Михаил старше Зиночки аж на шестнадцать лет! Что сказали бы благонравные святоши, услышав о такой разнице в возрасте? Мезальянс, выгода и… Нет, какая бы мысль ни посетила умудренные опытом головы, они будут не правы, потому что эта пара создана по древнему принципу — любовью. Потому в их скромной однокомнатной квартире море живого пространства (да, оно бывает мертвым, как в доме Юли), океан сияющего света и тысячи мерцающих звезд в глазах, выдающих простое человеческое счастье. Михаил поставил коробку с конфетами на стол, но Юля отказалась:
— Да не хочу я… Была сегодня у следователя.
— Я так и понял: надо поговорить без малышки.
— Не в том дело. Кстати! Почему позволяешь ей носиться как угорелой? Последний месяц нужно поберечься.
— Я не разрешаю, но она забывается. Так что там следак?
— Меня подозревает. Кажется.
— Дурак?
— Ме-а. Он какой-то… — Юля задумалась, запрокинув голову и уставившись в потолок, однако следователь не вмещался в короткую фразу. — Он… он Константин Ильич! Смотришь в его круглые зрачки, плавающие в бледно-голубой сфере, и понимаешь, что значит инквизитор. Я знаешь, зачем приехала? Была у Бобика, он сказал, что до вступления в права наследования я не имею прав на бизнес Ваньки. Это так?
— Мне кажется, чушь собачья, Юла. Неужели после смерти человека все должно рухнуть? Нет, не может такого быть.
— Я так и подумала. Потом Бобик сказал, что я могу назначить руководителя… директора… а?
— Не знаю. Проконсультируйся с юристами.
— А ты мог бы взять бизнес Ивана в свои руки? Ты же знаешь, как все работает.
— Юла, твой Ванька выгнал меня семь месяцев назад, народ неправильно поймет мое возвращение, да еще в качестве президента.
— Плевать на народ!
Она слишком резко бросила фразу, следом встала, но на кухне не развернешься! А нутро распирало от новых ощущений — эта адская смесь не позволяла спокойно сидеть, Юлю тянуло разгромить хоть что-нибудь, однако метаться негде, громить будет дома свою собственность, а не чужую. В бессилии Юля водрузила руки на пояс и свирепо дышала, усмиряя слезы, готовые хлынуть из глаз.
— Не психуй, — внес в напряженную атмосферу спокойную ноту Михаил. — Моя кандидатура навредит тебе, сама же говорила, что следак тебя подозревает.
— А больше я никому не доверяю.
— Ооо… — протянул он с ухмылочкой. — А сколько вокруг вас вилось дружбанов…
— Лицемеров, — подправила она.
— Жаль, что ты только сейчас это поняла. Вспомни, сколько мы с тобой ссорились из-за ваших холопов.
— Какой ты злопамятный!
— А то! Ладно, тебя не переспоришь. Говори, что еще?
Настал момент, изматывающий душу, ведь Юля в своем одиночном коконе не делилась сокровенным ни с кем. Она успешно разыгрывала независимость, беспечность, легкомысленность, а тут предстояло открыться и вытащить на свет белый себя настоящую. Мишка ее неплохо знал, лучше, чем кто-либо, включая родного мужа, но иной раз самой страшно заглянуть в себя. Не сразу Юля решилась на тривиальный вопрос:
— Мишка, скажи честно, Ванька меня обманывал?
— С чего ты взяла? — невозмутимо произнес он.
