Кэти Райх - Уже мертва
Оставшееся время в этот день я работала со склеенным черепом. Несмотря на то что его пришлось воссоздать из отдельных фрагментов, я нашла достаточно фактов, подтверждающих принадлежность черепа конкретному человеку. Человеку, которому уже никогда в жизни не перевозить цистерны с пропаном.
Когда я вернулась домой, мной вновь овладело предчувствие чего-то неприятного, то же, что и вчера в овраге. Целый день я старательно гнала его от себя, сначала концентрируя все внимание на установлении личности жертвы, потом — на работе с черепом водителя. Во время ланча в парке я с увлечением наблюдала за голубями, клевавшими корм. Серый явно считался у них лидером. Тот, что с коричневыми пятнышками, тоже пользовался уважением. А черноногого никто ни во что не ставил.
Теперь можно расслабиться. Поразмыслить обо всем. Попереживать.
Тревогу я ощутила в тот момент, когда завела в гараж машину и выключила радио. Музыка стихла, а волнение разгорелось.
«Нет, — скомандовала я себе, — этим займешься позднее. После ужина».
Гудок сигнализации, раздавшийся, как только я вошла в квартиру, подействовал успокаивающе. Я оставила портфель в прихожей, опять вышла из дому и направилась в ливанский ресторан, расположенный буквально за углом, намереваясь прикупить к ужину куриный шашлык шиш-таук и шаверму. Вот почему мне нравится жить в центре — в пределах одного кондоминиума можно попробовать лакомства из разных уголков света. Мой вес от этих вкусностей, конечно, не убавляется.
Ожидая свой заказ, я изучала меню. Кибби. Табуле.
«Да здравствует современный мир, мир коммуникаций!» — думала я, читая названия ливанских блюд на французском.
На полке слева от кассового аппарата красовались бутылки с красным вином. В тысячный раз взглянув на них, я вновь почувствовала жажду. Представились характерный вкус, запах, ощущение вина на языке. Я вспомнила, как, попадая в желудок, винное тепло начинает распространяться по телу, как, прокладывая себе дорогу во всех направлениях, оно дарит тебе иллюзию невиданного самообладания. Энергии. Непобедимости.
«Конечно, сегодня я могу доставить себе подобное удовольствие, — подумала я. — Конечно могу. Но кого я обману, получив ложную пуленепробиваемость? И что будет потом? Завтра, например, когда я опять захочу винных иллюзий? Удовольствие будет коротким, а цена непомерной».
Вот уже шесть лет, как я не брала в рот спиртного.
Получив заказ, я расплатилась, вернулась домой и вместе с Берди приступила к ужину, усевшись перед телевизором. Транслировали бейсбольный матч.
Берди наелся и заснул у меня на коленях, свернувшись клубком и тихо мурлыча. «Монреаль экспос» проиграл «Кабзу». Об убийстве в последовавшем выпуске новостей не сказали ни слова.
И правильно сделали.
Я приняла долгую горячую ванну и в десять тридцать легла в кровать. В темноте и одиночестве подавлять навязчивые мысли уже не представлялось возможным. Подобно разъяренному пчелиному рою, они впивались в мое сознание, требуя должного внимания.
Вдруг я вспомнила о другом убийстве. О другой молодой женщине, доставленной в морг по частям. Я думала о ней, а душу переполняли чувства, которые я испытывала тогда. Шанталь Тротье. Возраст: шестнадцать лет. Избитая, задушенная, обезглавленная, расчлененная. Менее года назад ее нашли голой и тоже упакованной в полиэтиленовые пакеты для мусора.
Так хотелось завершить этот день, но мозг отказывался выключаться. Я долго лежала, глядя в потолок. В голове навязчиво звучала единственная фраза. Эта же фраза преследовала меня весь уик-энд.
Серийный убийца.
3
В сон неожиданно вторгся голос Гэбби. Я только что куда-то прилетела. У меня был огромный чемодан, и я не могла спуститься с ним по самолетному трапу. Других пассажиров это раздражало, но никто не вызвался помочь. На одном из передних сидений в салоне первого класса я видела Кэти — она подалась вперед и наблюдала за мной. На ней было то платье, которое мы вместе покупали к окончанию средней школы. Из шелка цвета зеленого мха. Позднее Кэти сказала, что платье ей не очень нравится и что лучше бы мы выбрали какое-нибудь другое. Например, то, в цветочек.
«Почему она нарядилась именно так? — думала я. — И почему Гэбби в аэропорту, а не в университете?»
Ее голос становился все громче и резче.
Я села в кровати. Было утро, понедельник, двадцать минут восьмого. Свет сквозь задернутые шторы почти не проникал в мою спальню.
— …Я подумала, — продолжал голос Гэбби, — что позднее просто не застану тебя дома. Мне казалось, ты раньше просыпаешься. В общем, я хотела спросить, не станешь ли ты возражать, если…
Я подняла телефонную трубку:
— Привет.
Я старалась казаться менее заспанной, чем была на самом деле. Гэбби замолчала на полуслове, потом спросила:
— Темпе, это ты?
Я кивнула.
— Я тебя разбудила?
— Да.
Я еще не совсем проснулась, поэтому и не нашла для ответа ничего более остроумного.
— Прости. Давай я перезвоню позднее?
— Нет-нет. Я уже встала.
Меня так и подмывало добавить, что я встала только для того, чтобы взять трубку.
— Пора. Пора, детка, оторвать попку от перины. Послушай, насчет сегодняшнего вечера. Может, нам…
Раздался громкий сигнал.
— Ой, подожди минутку. Должно быть, автоответчик.
Я положила трубку на столик и перешла в гостиную.
Красная лампочка автоответчика мигала. Я взяла радиотелефон, вернулась в спальню и положила телефонную трубку на место:
— Теперь все в порядке.
К этому моменту я окончательно очнулась от сна и, ощутив страстную потребность в кофе, направилась в кухню.
— Звоню поговорить о сегодняшнем вечере.
Голос Гэбби прозвучал несколько раздраженно, но ее можно было понять: вот уже целых пять минут ей не удавалось закончить фразу.
— Прости, Гэбби. Я потратила на прочтение студенческих работ оба выходных, вчера ужасно поздно легла и спала очень крепко, поэтому и не услышала, как зазвонил телефон. В чем дело?
— Насчет вечера. Может, встретимся не в семь, а в семь тридцать? Этот проект совсем меня измотал.
— Конечно, нет проблем. Мне так тоже удобнее.
Зажав трубку между щекой и плечом, я достала из навесного шкафа банку с кофейными зернами и насыпала в кофемолку три совочка.
— Заехать за тобой? — спросила Гэбби.
— Обязательно. Если хочешь, потом я сяду за руль. А куда мы поедем?
Я чуть было не включила кофемолку, но передумала: Гэбби и так разговаривала со мной слегка обиженным тоном.
Последовала пауза. Я представила, как она играет с кольцом в ноздре, обдумывая, что ответить. Вообще-то, сегодня она могла воткнуть в нос вовсе и не кольцо, а гвоздик. Поначалу эти штуковины сбивали меня с толку. Когда я разговаривала с Гэбби, все мое внимание сосредотачивалось на пирсинге: я размышляла о том, что прокалывать ноздрю, наверное, жутко больно. Теперь я привыкла и не обращаю на ее колечки и гвоздики никакого внимания.
— Сегодня мне бы хотелось по-настоящему отдохнуть, — сказала она. — Можно поесть в каком-нибудь летнем кафе. На улице Принца Артура или на Сен-Дени, что скажешь?
— Отлично, — ответила я. — В таком случае я сама к тебе подъеду. Давай поужинаем сегодня в экзотическом ресторанчике. Придумай что-нибудь подходящее.
Несмотря на то что доверять Гэбби в подобных вопросах было несколько рискованно, мы привыкли проводить вечера вместе. Она знает город гораздо лучше, поэтому я и прошу ее выбирать рестораны.
— Хорошо. À plus tard. Пока.
– À plus tard, — ответила я с удивлением и облегчением.
Обычно Гэбби треплется по телефону до бесконечности, и, чтобы закончить разговор, постоянно приходится выдумывать разные предлоги.
Для нас с Гэбби телефон всегда был жизненно важен. Образ Гэбби — первое, что возникает в моем воображении при упоминании о телефоне. Наша дружба в аспирантские годы так и началась — с долгих-предолгих разговоров. Для меня они были настоящим спасением от меланхолии, которой в ту пору я страдала. Накормив свою дочку Кэти, искупав ее и уложив спать, я могла часами болтать с Гэбби. Мы делились впечатлениями о новых книгах, занятиях, профессорах, сотоварищах и о разных пустяках. В те сложные времена это было единственной слабостью, в которой мы себе не отказывали.
Несмотря на то что теперь, по прошествии пары десятков лет, нам уже не удавалось общаться столь же часто, наша дружба ничуть не изменилась. Вместе или врозь, мы были готовы уделить внимание друг к другу в любой момент — в радости и в беде.
Во времена, когда я состояла в Обществе анонимных алкоголиков, когда страсть к спиртному преследовала меня в течение целого дня, а под вечер заставляла дрожать всем телом и обливаться по́том, именно Гэбби находилась рядом. Мне, а не кому-нибудь другому Гэбби всегда звонила, переполненная счастьем и надеждами, если в жизни ее появлялась новая любовь. А когда любовь уходила, она набирала мой же номер, одинокая и убитая горем.
